Письмо 24

Это случилось 12 июля 1982 г. Этого дня я ждал уже полгода. Я ждал извещения из ВАКа об утверждении меня в степени доктора технических наук! Каков подлец! Это я! А!

     Но подлецов тут не было. А был анализ обстоятельств жизни: можно ли жить с женщиной, которая тебя оскорбляет? Без серьезных на то оснований? Годами? Если ты себя уважаешь, хотя бы самую малость, - нельзя! На этом я и поставил точку.
     12 июля я пришел с работы усталый, как черт. Сел чего-то поужинать. И тут мне на глаза попала серенькая почтовая открытка, которая лежала на столе. Я шестым чувством понял: она! Да, это было официальное уведомление ВАКа. Сердце мое забилось: мне надо было принимать решение, последствия которого трудно было представить.
     Как? Взять и уйти? На этом все? Ведь мы же прожили вместе худо-бедно почти 30 лет! Сколько было любви, страсти, желаний, радостей и невзгод? Мне уже было не до еды. Я лег на диван. Мозг сверлила неотвязная мысль, которая до этого спокойно “укладывалась” в сознание. Ведь я давно принял решение уйти! И тут все во мне взбунтовалось: как так уйти? Как бросить обжитой угол - квартиру? Как-никак и в ней-то я прожил уже почти 20 лет. И куплена она на деньги, которые мы собирали годами, по грошам. И сколько мне уже лет? Ведь за 50? Уже внукам пора в рост подниматься. Дед я, дед! Чем больше я думал, тем больше и страшнее мне было. К кому я ухожу? Кто и что меня ждет? Не законченный ли я идиот? Полудурок! Кто “балуется” такими делами? Подумаешь, жена психопатка! У кого их нет?
     В это время до меня, до моего слуха дошла, докатилась дикая ругань жены:
     - ...И это он взялся лобызаться... Тоже нашел себе подругу... И не стыдно. Как мальчик... И не понимает, что это невестка, что она должна уважать, чтить родителей. А он, видите-ли, за панибрата... с чужой по-существу, девкой...
     Я начал “балдеть”. совсем рехнулась баба! Ну, на днях встречались, “отмечали”, я был навеселе. В порыве своих симпатий к будущей жене сына, для укрепления взаимоотношений мы улыбались, глядя друг на друга, я пел дифирамбы молодости, ну, поцеловались...
     Теперь я лежал и думал о смысле жизни. О том, что еще делать. Я был на грани опаснейшего решения в жизни. Меня буквально давили сомнения в правомерности ухода из своего дома в неизвестность и тут, как бы из-под сознания “долбешка” моей подруги. Опять я виноват! Опять я делаю не так, как надо поступать в благовоспитанном обществе. Опять я - серый, неумытый, незнающий порядка в свои 54 года! Себя я знал: если встану, то уйду и навсегда. Оставалось только встать. Рывком, отбросив все свои сомнения.
     Очевидно, это поведение жены и оказалось для меня последней каплей.
     - Надо встать! Так во мне гудело все. Все мое сознание, все мои поры. Надо когда-то ставить точку. Нельзя человека “валять”, как матрешку. Человек может сломаться. Ломаются в семьях тысячи и тысячи. Сколько мужиков пьет, спивается, становится алкоголиками от семейных неурядиц. На море погоду делает ветер. В семье ветер - от жены, хозяйки, матери, хранительницы очага.
     Я никогда не подозревал, что встать и сделать шаг к двери своей квартиры будет так тяжело. Только усилием воли я заставил себя сделать это.
     В передней начал обувать ботинки.
     - Что, насовсем уходишь? - вдруг раздался голос жены.
     Я вздрогнул. Только минуту назад я принял это решение! И... Такая прозорливость жены! Нюх!
     - Да, нет, только прогуляться по Сосновке, - довольно вяло ответил я. Это только внешне. Внутри меня пробивала дрожь.
     - Как, каким образом она учуяла? Когда я дал ей повод? Почему никогда до этого она не “возникала”? Господи! Помоги унести ноги!
     Странно. Едва за мной закрылась дверь, как все мои сомнения улетучились, как дым у костра. Я побежал, я полетел на Литейный проспект к Лидочке. Было уже поздновато. На углу Литейного - Фурштадской встретил случайную цветочницу - она продавала одиноким гулякам распустившиеся цветами ветки. Купил. Ввалился к своей подружке улыбающийся и счастливый. Лидочка обомлела. Такого уговора у нас с ней не было.
     - Что случилось? - Спросила она меня встревоженно.
     - Ушел!
     Но глядя на мою сияющую физиономию, все поняла. Ее радость оказалась безмерной...
     Лето в разгаре. Через неделю мы были уже в море, на яхте, под парусами. Я не строил никаких прогнозов. Не знал, где буду жить после отпуска. Останусь ли в комнате у Лидочки или уйду... дальше. Но это было счастливые мгновения внутренней свободы, ощущения радости жизни и надежд на лучшее будущее.
     Неужели я такой непутевый человек-барахло, которым можно помыкать ежедневно, годами? И где? Дома! Не может такого быть! Я хороший и надежный мужик. Со мной можно лежать в окопах. Не подведу. Не побегу со страха. Не брошу товарища в беде. Лучше умру сам!
     О многом - во время плаваний по заливу - мечталось, вспоминалось. В частностях, об итогах своей борьбы за официальное становление в науке - диссертации. В моем “поэтическом” видении это выглядело так.

     Я стою сейчас на перевале,
     Поднимался целых двадцать лет,
     Если бы знал в начале
     Сколько же стоит свет.
          Карабкался по уступам, без троп,
          Силы душевные звали
          И отдал их. Сколько мог,
          Об этом лишь знают скрижали.
     Была ведь и темень-мгла,
     Были волки, что душу рвали,
     Казалось, что это - сам сатана,
     Черти в могилу звали.
          Казалось, вот-вот упаду,
          Казалось - проклятое время,
          Что тычусь бездарно в стену,
          Что я потерял стремя.
     И падаль жевал я,
     И гнилью дышал,
     И верных друзей, чтоб спасали,
     Я звал.
          Так сколько же стоит это зерно?
          В тяжких трудах ведь добыто оно.
          Какою ценою измерить его,
          Если полжизни, как будто ушло.

     О многом забывалось. На многое я просто “клал болт”. Нету ничего в жизни, кроме радости жизни! Что может быть лучше неба, моря, парусов и хорошей, улыбающейся своим счастьем молодой женщины?
     Мы продолжали ходить в треугольнике: Зеленогорск - форты - Сестрорецк. Лучше места в мире нет! Когда ты в отпуске. В июле. Да при хорошей погоде, да при обильной хорошей еде - из даров моря. У нас были мгновения, когда на столе было вдоволь свежей тресковой печени, крупных свертков икры и хорошего красного вина... Другого не ели и не пили. А с Лидочкой мы от радостей земных “хулиганили”. На столе, в кокпите, днем, ночью, на заливе, стоя на корме яхты, когда нас обнимал весь небосвод,залитый божественным солнечным светом, когда на горизонте узкими полосками смотрел на нее и Кронштадт, и Зеленогорск... А мы? У всех на виду! Мне хотелось кричать, прыгать, дурачиться. С Лидочкой мы, кажется, не были только на Краспицах и на топе мачты.
     Временами она оценивала по своему происходящее – «чувствую себя на земле королевой”.
     Мы все это со смехом считаем “божественным благословением”; а форт Овручев мы звали не иначе, как “остров любви”.
     Нашу радость и безмятежность иногда прерывала плохая погода - сильный ветер, временами до 8-9 баллов, дождь. Особенно в ночь. тогда за бортом что-то булькало, стонало, стучало, охало.
     А утром опять поднималось солнце и все начиналось сначала: красиво и сильно, чтобы к вечеру уйти в историю
     Только в последний день отпуска я подумал о “мелочи”.
     - А где я буду жить?
     Лида мгновенно нашлась:
     - Поживи у меня. рядом как раз сдается комната, большая и светлая...
     Так я, после 18-летнего проживания в своей, весьма приличной квартире, оказался в коммуналке. Маразм, но факт.
     Динамика жизни брала свое. Не успел я пришвартоваться со своей яхтой в клубе, как тут же полетел в Ташкент.
     Совещание СЭВа! Наши коллеги по теме совещания расстарались, что называется, через край. Теперь встречали нас на узбекской земле минимум на два ранга выше, чем положено. На аэродроме - усиленный наряд милиции. К машинам дали оцепление ГАИ, отвезли в гостиницу “Дурмень”, названия которой не сыщешь ни в одном справочнике. Правительственная! С огромным забором. С постами милиции, с милиционерами, которые брали под козырек, когда нас привозили и увозили. Со столами, уставленными едой и, особенно, фруктами, и официантками - молодыми, симпатичными, улыбающимися...
     Коммунизм!
     Если совещание проходило по раз заведенному трафарету - протокол, протокол и протокол, то все остальное поражало воображение. особенно поляков. У них шла волна освобождения от коммунизма и потому, прилавки магазинов были пустые. Лех Валенса знал свое дело хорошо. Они шли через тернии к звездам.
     А тут, на восточном базаре равнодушными оставаться было нельзя, товаров, всяческой еды море и море фруктов, лежащих на прилавках, на земле, висящих над головой! Гортанные голоса зазывали: купите, купите, купите! Все в изумительном разноцветье и оглушающих запахах... Януш Гурчинский не выдержал:
     - Так тож рай!
     Ему можно было посочувствовать. Я лично, услышав такое, возгордился:
     - Великий Союз народов. Со старшим братом Россией!
     Узбеки продолжали удивлять нас, своих гостей и пригласили на узбекскую свадьбу. Смотрите, завидуйте, учитесь!
     Сочеталась молодая пара - детки рядовых доцентов местного университета.
     Наша делегация своим числом ничуть хозяев не смутила. Наоборот! Они очень обрадованы, услышав такое. На свадьбе иностранцы! Целых 27 человек. Завтра об этом узнают и будут говорить все! Честь этому дому и хвала!
     В назначенное время мы подъехали. Все улочки квартала уже были забиты машинами. Дом и двор - гостями. Однако все и вся подчинялось строго определенному порядку. Почетные гости располагались напротив молодых, а потом за рядами столов - по чину к старшинству. Пацаны и малолетние девчушки висели на деревьях и глинобитном заборе, окружающем двор. Всего было человек двести, не меньше. По числу гостей это была узбекская свадьба “средней руки”.
     Нашей делегации был отведен стол, который был специально поставлен напротив молодых и рядом с почетными гостями.
     Все столы были буквально завалены всевозможными явствами, названия которых упомнить было невозможно. Украшением столов было обилие фруктов: винограда, персиков, дынь разных сортов и великолепного качества. Например, таких персиков и дынь никогда не бывало в наших северных краях. Именно в силу их спелости и нежности. Их к нам довести было нельзя.
     Всем действием заправлял специально нанятый тамада - патентованный затейник. Гости пили, ели и смеялись. Потом в центр, между столами начали выходить танцоры и являть свое мастерство. Разумеется, танцы и музыка были сугубо национальными. После второго местного танцора я тыкнул Волкова в бок - давай, покажи узбекам, как надо танцевать. Надо сказать, что Станиславчик был большой мастер выделывать такие “штучки”. Еще совсем недавно, в Магдебурге, в одном ресторанчике он начал свои “па” так, что все танцующие расступились с интересом разглядывая новоявленного мастера. Потом раздались дружные аплодисменты. Успех Станислава был явный. Станиславчик, понятно, рисковал. “Подавать” азиатский танец азиатам - дело не простое. И, тем не менее, его телодвижения, взятые “напрокат” из к/ф “Аршин мал алан”, “Тахир и Зухра”, “Насреддин в Бухаре” вызвали у гостей, сначала оживление, потом смех. Чем больше Станислав импровизировал, тем больше было смеха. Наконец, дело дошло до того, что одна почтенная дама “досмеялась” - упала со стула! И, слава богу, упала “хорошо”, т.е. поднимаясь с земли продолжала смеяться. Эффект в толпе был полный.
     Наше “бытие” в Ташкенте не по “рангам” у меня в душе оставило тяжкий осадок. И милиция “под козырек” и предельная услужливость смазливых официанток, и “зверство” ГАИ.
     Дело в том, что наши машины неслись по городу, а мотоциклы ГАИ “расчищали” нам дорогу. Они просто “заваливали” встречные машины в кюветы. Мне думалось: вот это власть! Одуревшая, хмельная, неподсудная. Мое подозрение, что сила современных баев над простым людом стала намного сильнее, чем в далекие феодальные времена, тут же подтвердили местные, хорошо знающие обстановку, люди.
     - Да, сейчас это так! Царствует всесильная байщина!
     Я в своей жизни насмотрелся на чиновников разных рангов. Они везде одинаковы. Грязное, подлое и всесильное племя. Без совести и сострадания. Для них народ, это - скот, которому нужен бич, ярмо и сено. Они хорошо усвоили и великолепно научились управлять народом и загребать плоды любых его благородных порывов. Страшнее чиновника, - для простого человека - никого на земле нет. Любые формации власти вырождаются в реально действующие структуры чиновников. Реальные примеры жизни простого дехканина меня буквально ошеломляли... Но, сказочно теплые, яркие, солнечные, благодатные дни Ташкента быстро закончились и мы все разлетелись на самолетах в разные концы.
     Осень 1982 года оказалась для меня не простой. С одной стороны - уход из своего родного дома, развод с женой. С другой - не просто оказалось в институте. И, самые глупые и смешные, не по делу. Машины, заявки на изобретения, статьи шли устойчивым потоком. Повстян, Нефедов, Смирнов работали серьезно, на совесть. Им помогали наши любимые девушки Люсенька, Галочка; работали и другие... Но об этом чуть позже.
     Когда я появился на проспекте Тореза, жена встретила меня вопросительным взглядом и словами:
     - Ну, и что дальше?
     - А дальше, дорогая, развод, - ответил я ей.
     - А я тебе развода не дам! Пойду в институт и устрою...
     Мне было ясно, что она может “устроить”. Она знала силу парткомов. Она хорошо знала и моих друзей - солидных и серьезных людей, одним из которых был зав.отделом, кандидатом наук, а второй - как раз и был секретарем партбюро института. А дружили-то мы семьями! И пили-то вместе уже лет 20.
     Я представлял себе эффект в институте, т.б., что желающих “размазать” меня по стенке было более чем достаточно. Если бы моя жена тихо, неторопливо и спокойно изложила членам парткома о моем гнусном поведении! Да, мое положение было не из простых. Я такой реакции жены не ожидал. Все годы она мне долбила в уши: кому ты нужен? Вот я и пошел искать тех, кому, может быть, я был нужен. Так, в чем же дело?
     Оказывается, ей нужен. Да еще как? Она серьезный, вдумчивый, авторитетный врач. Все в округе, вплоть до деревни Каменки, ее знают. В любую погоду она идет,или едет на помощь страждущим. Она всегда на приемах внимательная к людям и не лишена сострадания к ним. Ее можно было бы величать врачом и человеком с большой буквы...
     И вдруг ее бросил муж! Как? Почему? Кто он? Такого не может быть! Никогда!
     Да, нет же бросил, таки!
     Эта картина мгновенно возникла у меня в мозгу, как защитная реакция на серьезнейшую опасность.
     Она говорила долго. Всхлипывала. Но суть была в одном: я - подлец, подонок, негодяй. Но развода не дам! Элементарной логики в ее речах не было и оттенка, если я негодяй, то наоборот! Надо быстрее разводиться!
     Я боялся одного. Если она вдруг начнет серьезно плакать и винить себя. Да, я действительно психопатка. Да, действительно я на работе держусь, а дома отпускаю “тормоза”. Да, любовь к сыну у меня патологическая. Да, я хочу его видеть умным, добрым, внимательным, порядочным...
     Но больше всего я боялся, если бы она стала бы меня хвалить:
     - Да, ты умный, сильный, честный, работящий. На таких, как ты, дела и держатся, если бы все так работали, у нас был бы давно коммунизм... Не покидай меня, милый, ведь нам совсем, скоро уже по 60 лет. И прожили мы уже 28 лет! Старость и слабость ждет нас!
     Меня в жизни мало кто хвалил. Больше - били! Подло. Гнусно. Особенно тогда, когда хорошо знали, что я не смогу дать сдачи.
     На юбилеях своих, в лаборатории подчиненные знали, что я не допускал пения дифирамбов в свой адрес. Но внутри у меня пело, когда кто-то невзначай отдавал мне что-то лестное. Про меня.
     Что сделаешь? Я слаб, как и все. Мольбы и плача жены я боялся больше огня. И, слава богу, что обошлось. И моя задача упростилась до элементарной.
     - Вот, что, дорогая моя, пока ты дойдешь до нашего партбюро, я всем в твоей поликлинике разложу какая ты есть на самом деле. Что дурь из тебя выпирает на каждом шагу. Что ты не даешь мне спокойно уйти на работу. Что ты и основную свою супружескую обязанность выполняешь кое-как...
     Я ударил ее точно. По самому больному месту. И сильно. Она заплакала. Я ушел. Удивительно, но суд был скорый. Я стал свободным человеком.
     Мои друзья отнеслись к этому факту вполне спокойно, но по-разному.
     Миша С. так тот изрек:
     - Если надо, так надо...
     А К. начал быстро бубнить:
     - Юра, ну как можно? Ведь вы были такая пара. Приятно было смотреть...
     Вот, вот, думал я. Со стороны всегда виднее, хотя известно, что чужая душа - потемки.
     В институте, коль скоро “заявлений не поступало”, к этому факту отнеслись спокойно. А вот по делу, по сути новоявленного “не в масть козыря” медленно и верно пошла подковерная возня. Уже глухой осенью я почувствовал все это. А к зиме уже мне начали показывать зубы.
     Так, 31 декабря 82 г., вместо того, чтобы “возмечтать” я писал своему старому знакомому в Москву следующее.
     ...Твое участие в моих делах и попытки помочь мне искренне трогают меня. Спасибо большое! В связи с твоим последним звонком делюсь своими размышлениями.
     Конечно, если говорить серьезно, то В.В.Смирнова я просто не понимаю. Факты недружественных актов продолжаются. Есть примеры прямого натравливания зав.отделом на меня. Дескать, “нечего смотреть, что доктор наук, пусть не зазнается, наказывать надо и т.п.”. Это мне передали люди, которые были у него в кабинете и слышали. Дикость. Но факт.
     Вчера, 30.12 на партсобрании с повесткой дня о борьбе за научные кадры он санкционировал выпад против меня в официальном докладе, который делал Ученый секретарь НТ Совета института тов. С.
     ...Мы неоправданно увлекались ультразвуковой сваркой, там слишком много кандидатов наук, в то время, как нам надо думать о дуге...
     Вот ведь как у нас получается! Я виноват, что работал. Не понимаю я В.В.Смирнова, ей-богу! Ему бы как заместителю директора по науке радоваться. Ведь мне не нужно его поста, ни должности. Более того, если бы предложили, то я к нему не пошел и под дулом пистолета. И на то две серьезные причины.
     Во-первых, научная работа в институте развалена до основания. Надо минимум 5 лет серьезнейшей работы, чтобы появились какие-то ростки. И при этом преодолеть ожесточенное сопровождение тех, кто сидит не на своих местах, работать не хочет или не может.
     Во-вторых, Смирнов В.В. откровенный хам. Он выглядит эффектно внешне перед начальством. Тут и улыбка, и понимающий взгляд. А по натуре забуревший в своих личных интересах тип, который сделает все, чтобы добраться до нужного ему пирога. Институт будет катиться, как катился до сих пор вниз. Вот, передо мной журнал аспирантуры института до 1964-1983 гг. Вся история “науки”.
     Время Кочановского Н.Я. - первого директора института за 3 года - 1964-66 гг. из 17 аспирантов защитилось 10! Теперь возьмем время “новой власти”. С 1966 г. по 1982 г. За 16 лет из 49 аспирантов защитилось 10. Грешен, из них 2 - мои. И трое сдали свои диссертации. И это на 1200 сотрудников института. К этому надо добавить еще всю подотрасль и заводы.
     До такого состояния Всесоюзного НИИ надо уметь докатиться. Откровенно говоря, я руководство МЭТП тоже не понимаю. Несостоятельность управления институтом была видна и в 70-е годы. И директора Б. носили на руках. Он купался в лучах славы.
     В.В.Смирнов числился перспективным кадром. И были комиссии из управления кадров министерств. Кроме хорошего, все было видно невооруженным глазом. Ведь диссертационные работы - квалификационные! Это свидетельство зрелости специалистов. Свидетельство института это - принятая система отсчета. Другой у нас нет. Ничего члены комиссии не увидели. Кроме хорошо накрытых столов в ресторанах.
     Что можно ожидать от института, если из 12 зав.отделами 8 не имело степеней и ученых званий. Отделы-то научно-исследовательские! Да какие! По 50-80-200 человек. Или, например, научно-технический отдел, который должен планировать развитие науки? Ну как может работать такой отдел, если его возглавляет не ученый, а инженер, да не по специальности! Он с наукой-то рядом не стоял. Вот так и руководят отделами бывшие аспиранты, несостоявшиеся кандидаты наук. Такие руководители просто вынуждены, если не открыто бить по головам всем, кто что-то хочет или может сделать, то спускать все на тормозах! Еще не хватало, чтобы кто-то оказался умнее, способнее его!
     Из 30 зав.лабораториями только 15 имеют степени. И, самое смешное, 2 заместителя директора по науке тоже без ученых степеней. Такое положение в НИИ можно оставить без комментариев.
     Но тут думаю, политика такая ведется не спроста. Если спустя 2-3 года возникает вопрос о науке в таком институте - будет на кого показать пальцем. Есть стрелочник! Никому и в голову не придет ковыряться в 20-летней истории. Что все - показуха, липа, бездарность управления.
     Вот так, дела наши, дорогой мой Лев!..
     1982 год уходил в историю. А по работе, в лаборатории все дела шли полным ходом, т.б.., что и Глазов В.В. вышел на защиту. Он долго маялся, сомневался в своих способностях, но как истый русак раскачавшись выяснил
     свое чудо - прекрасную исследовательскую работу с глубоким проникновением в суть сварки. Защита в ЛПИ прошла успешно. И выпили мы все дружно за здоровье Виктора Васильевича, за его ум, напор, выдержку и здоровье... Еще одно памятное событие в моей жизни, о котором нельзя не упомянуть. В декабре в Суздале состоялась Всесоюзная конференция по ультразвуку. В Москве в Акустическом институте были умные, энергичные деловые люди, которые любили и умело проворачивали все эти конференции и семинары. Иногда это был узкий круг людей, - по списку, а иногда собирались сотни. В Суздаль собрались сотни. Была составлена обширнейшая программа. Тут были и пленарные доклады, доклады по секциям и стендовые. Собрались специалисты. И рассказывали друг-другу о своих успехах. Я принимал участие в таких конференциях, пожалуй, только в первые 10-15 лет своей работы. Потом понял, что мне это дает минимум. Проще - взять перечень докладов и за один-два дня ознакомиться: кто о чем говорил. И все!
     Эти конференции можно было рассматривать как некие «между »
     Разгрузочные Веселые. Миниотпуска. На этот счет была даже шутка: - Ну, и чего хорошего там было?
     - Головка бо-бо, а денежки - тю,тю!
     На сей раз я иллюзий не строил. после защиты докторской всякие причины отказа собратьями по цеху в расчет не принимались.
     Кое-кто мог подумать:
     - А не рано ли он начал вставать в позу?
     Я был далек от этого. Просмотрел программу и перебирая в голове возможные встречи я набрал уйму дел, хотя по первому варианту хотел просто немного отдохнуть, проветриться.
     За неделю до выезда я позвонил в оргкомитет конференции. Трубку должна была снять Александра Михайловна, или попросту для меня - Сашенька. Она и сняла. По тону голоса я понял: ждет! Внутри у меня что-то начало щемить. После последних ее стенаний - когда я ее видел - прошло два года. Тогда она была так глубоко потрясена гибелью любимого человека, что ее невозможно было утешить. Отрешенность, безысходность и отсутствие какого-либо интереса к жизни сквозили в ее взгляде и голосе. Она была потеряна.
     Наша толпа с поезда Москва-Владимир и после автобуса оказалась в зале Турцентра, где проводилась регистрация участников конференции. Вместо того, чтобы развалиться в кожаных креслах, повинуясь стадному чувству, мы все столпились у столиков. Я смотрел на девушек, которые довольно быстро и без шума делали свое дело.
     И вдруг - она! Оказывается, она уже смотрела на меня, слегка улыбаясь. Я кивнул ей, - она заулыбалась еще шире. У меня внутри что-то похолодало. Глубокая, душевная травма ее не сломила. Передо мной стояла стройная, красивая женщина, к которой я когда-то был далеко не равнодушен и только волею судьбы был отстранен от нее. Большие серые глаза в мохнатых черных ресницах ласково смотрели на меня. Боже мой! И это та, к которой я стремился все своей душой. Та, о встречах с которой мечтал. Стоял под часами у Большого театра и ждал. Та, от которой исходила какая-то лучистая, невидимая энергия, которая проникала во все мое существо и я был охвачен внутренним трепетом.
     Все это было! А теперь? Я предполагал ее увидеть. Но не такой роскошной, зовущей. А дома еще вчера была Лидочка, с которой сошлись, а еще лучше сказать - срослись. Мерзавцем я быть не хотел, а что делать - не знал. Труба, дело!
     Вечер я провел в компании профессора М. У нас были интереснейшие разговоры по делу. Время летело быстро, т.б., что я достал бутылку хорошего сухого вина, из специально привезенных для этих целей. И все это время из головы у меня не выходила Сашенька. Что делать? Ведь перед ней я - свинья! По крайней мере ей надо объяснить в чем дело.
     Утром, перед планерным заседанием, я столкнулся с ней у входа. Как нарочно. Внутри у меня екнуло. Она, статная, хорошо одетая, с сознанием своей женской силы вопросительно посмотрела на меня и насмешливо спросила:
     - Где же ты вчера пропадал?
     Я, бодрясь, начал торопливо объяснять всю важность встречи с профессором М. Она смотрела на меня снисходительно.
     - А я, если говорить откровенно, тебя ждала. думала, что ты дашь знать о себе.
     Ее мягкий, нежно-задумчивый голос меня убивал на месте. Она не позировала. Я на самом деле был ей нужен. Серьезная, умная и любвеобильная женщина всегда долго присматривается к мужчине - взвешивает где-то в тайниках своей души все за и против. Что-то принимает. Что-то отвергает в нем. Плод ее воображения созревает долго. Сейчас то я уже знал, что она любила со всей своей страстью Андрея, пока дикий и нелепый случай не оборвал их связь. А я у ней был на привязи. Как запасная лошадка. А узнав, даже не обиделся. Красивая, элегантная, умная женщина может себе позволить и “пошутить”. А тут - смерть! Сейчас душу мою скребло. У меня ведь все в душе улеглось. Чего ворошить былое? Да, бегал, страдал, надеялся... Но что делать, если на тебя смотрят ласковые женские глаза? С интересом. С просьбой. С желанием. Это - зубная боль.
     - Так ты после обеда будешь у себя? - Оставалось спросить мне у нее.
     - Да, - тихо ответила она.
     К нам подходил ее шеф, которого я хорошо знал. Мы поулыбались, Пожали друг-другу руки. И разбежались. В зал.
     Последнее заседание началось самым тривиальным образом. Многоуважаемый академик говорил нудно и долго. Вместо того, чтобы подвести итоги работ в области акустики и ультразвука за последние годы, дать основные наметки на ближайшие годы, остановится на конкретных, принципиально-важных задачах, которые стоят перед учеными - именно так было сформулирована цель конференции - понес в сторону. Гипотетические построения академика, казалось не кончатся. Я “раскалился” от глупостей, но выходить из зала было неудобно. Наконец, академик кончил, раздались жидкие аплодисменты. Я вздохнул. Остался послушать доклады. Кое-что можно было бы назвать интересным, по совершению из других “опер”. А кто-то рассказал, что он “долбил” живую клетку и уверял, что она начинала лучше дышать. Это было уже слишком. И я тихо выскользнул из зала.
     Обедал я тяжело и скучно. За столом кто-то острил. Все смеялись. У меня в башке вертелась только одна мысль:
     - Как быть? Что делать? Впереди встреча. О результатах догадываться было не надо. Сашенька созрела. И серьезно. А я не мог допустить и мысли о тесном нашем общении. Табак дело!
     Да, после обеда она ждала меня в своем номере. Но разговоров не получилось. Сначала зашел К., потом М. Все по срочному делу. А она была - как сама говорила со вздохом сожаления - ученая кошка, т.е. кандидат технических наук, ученый секретарь, член секции и т.п.
     Каждому появлению стороннего я был рад - это позволяло мне дышать. Так мы и разошлись. До вечера. А вечером у них состоялся неофициальный “официоз”. Ей надо было идти.
     Я уже было возликовал: Хороша Сашенька, но не к месту и времени. И слава богу! Еще день и конференции конец. Но был день, часы и минуты, когда мы остались с ней вдвоем. Она села напротив меня и начала внимательно разглядывать, как будто увидела впервые.
     - Да, у тебя над головой нимб. Ты светишься. У тебя сильное биополе... Ты притягиваешь...
     Я начал “балдеть”. Не знаю как, но очутился у нее в постели. Она жарко дышала и сама ушла в “балдеж” сильнее меня. Ее руки “шарили” у меня где-то там.
     А мой мозг сверлило одно:
     - Я мерзавец. Я подлец. Я подонок. Как можно так нагло обманывать Лидочку, с которой только что трогательно простился, которая смотрела на тебя, как на бога, которая говорила, что на Земле есть порядочные люди.
     Меня выручил он! Он лежал, как убитый солдат на Бородинском поле... Я еще ей чего-то говорил, что устал, не могу...
     А она мне в ответ с жаром шептала:
     - Ты ничего не понимаешь, мне надо не это...
     Мне было крайне неудобно. Трудно было предполагать, о чем она думала. Но меня потом долго не покидало чувство кастрированного кота. Одним словом, мы - расстались. Как потом оказалось, - навсегда. Хотя на всю жизнь остались воспоминания о тревожных минутах встреч с ней, о трепетных, удивительно нежных, заливающих всю душу, чувствах необыкновенной радости душевного подъема, сказочности жизни. Такое бывает не часто. И не забывается. Никогда. Но ушло.
     - Все работы в институте можно закрыть! Одна эта технология для страны стоит больше. Я стоял рядом и не верил своим ушам. Невероятно, но факт.
     Такие факты Смирнов обойти просто так не мог. И, наоборот, решили использовать. Начались визиты к партийным “бонзам”. Райком. Горком. Обком. Я возликовал. При очередной реорганизации отделов и направлений работ в институте мне удалось “сколотить” отдел.
     Да, а в результате ловких махинаций в Главке Смирнову В.В. удалось спихнуть своего благодетеля - директора - на пенсию. Это в 60-то лет! Молодого, еще цветущего мужчину.
     Закулисная борьба жестока. Смирнов часто ездил в Главк, у него все были “приятели”, блок был прочным. Директор - несмотря на сопротивление - вылетел из своего кресла, как пробка. И внезапно, как вулкан. Мне было все равно. Один стоил другого. Надо было, чтобы мне не мешали, вот - главное. А если Смирнов начал бегать впереди меня - великолепно! Я ему сам медаль лауреата на грудь повешу. И о подлостях вспоминать не буду. Только не мешайте работать!
     Но в угаре мощного разбега, мой союзник, тоже зам.директора, теперь уже Смирнова В.В., В.И.Соцков начал перегруппировывать помещения для лабораторий и затронул интересы Пейсаховича В.А. А тот поднял на ноги всех окрестлежащих евреев. Ошибка. И, как оказалась, роковая. Для меня. Евреев, если “контрольный пакет акций” у них - трогать нельзя. Они люди умные. Опасность “чуют” за версту - сгруппируются и... поправят дело. Так и случилось.
     А тут еще моя статья в “Советской России” и необходимости концентрации сил в науке, о вреде их распыления. Говорили, что прочитав статью один из зам.министров возмутился:
     - Не может быть! Немедленно принять меры!
     Вот и “приняли меры”. Смирнов В.В. под напором пейсаховичей направил “телегу” в Главк о целесообразности перевода тематики работ в области мощного ультразвука в ВНИИТВЧ. И вышел приказ.
     Другими словами, - мне дали пинок в зад. Во ВНИИЭСО я родился, живу и дышу. Работал, как говорится, “не щадя живота своего”. Добился весьма ощутимых для народного хозяйства страны, результатов. Машины для УЗС начали выпускаться серийно. Миллионы рублей экономии, устранены вредные условия труда для тысяч работающих на склеивании пластмасс. Созданы уникальные машины для шовной УЗС металлов. Запад о таких машинах не знал, не ведал и не помышлял. Больше полусотни изобретений, патенты США, Германии, Англии и все - коту под хвост!
     А по науке? Сколько гадостей и вынес? Полтора года я просил руководство института о научно-методической комиссии и научно-техническом совете института, чтобы заслушали мои по материалам докторской диссертации. Всегда любезно, всегда с улыбочкой участия, но... отказ под любым соусом!
     И директор института “клинил”, как мог. Как выяснилось, теперь давал рекомендовал специалистам института, не давать письменных заключений по моей диссертации. Дошел до такой пакости, что нашептывал ректору МВТУ, академику Николаеву Г.В. о скудности моей диссертации, хотя официально ничего не мог сказать, т.к. не знал дела.
     А ларчик-то открывался просто. Г.А.Николаев сказал С.С.Волкову о разговоре с Богдановым. С удивлением.
     - Ведь мы же смотрели работу Юрия Васильевича. По-моему, и Винокуров вполне удовлетворен. Так в чем же дело?
     - Георгий Александрович, это просто зависть, - успокоил его С.С.Волков.
     - Ну, тогда все в порядке.
     И вот теперь, как итог почти 25 лет работы в институте без спроса, за будь здоров - вон! На повышение! Разбирайся во ВНИИТВЧ, как знаешь!
     Все так и было бы. В другом, сильном коллективе меня могли бы просто “размазать”. Но! Камарилья Смирнова В.В. не учла некоторых “мелочей”. Во-первых, еще только-только Смирнов В.В. начал гоношить в главке приказ о ликвидации во ВНИИЭСА моего направления как я пошел в “разведку” к директору ВНИИТВЧ Феликсу Безменову. Прощупать его мнения. Мы познакомились. Поговорили. Шел разговор о творческом взаимодействии специалистов двух институтов. И не более. Тем не менее, мой визит, видимо, заставил Ф.Безменова задуматься. Как у них-то идут дела с ультразвуком? Каков “выход”? Какова перспектива?
     Во-вторых, и, самое главное, Смирнову В.В. и во сне не могло присниться, что я давно знаком с помощником первого заместителя министра электротехнической промышленности. Да, с хорошим, умным, серьезным и крайне доброжелательным ко мне молодым человеком. И у нас были общие друзья, которые запросто ходили по коридорам власти министерства.
     Я никуда не бегал. Не жаловался. Я не мог и поверить, что Смирнов настолько туп и недальновиден, чтобы лишаться одного из перспективнейших направлений работ института. Ведь он же директор НИИ! А не сторож на воротах НИИ! И с пейсаховичами можно было уладить дело тихо. Из-за чего ломать копья? Но... случилось! Это был уже конец 83 года. Мне было обидно. Когда начался дележ людей, - кто остается, а кто уходит - мои девушки плакали. Дружный, работоспособный коллектив складывался десятилетиями, а разваливается в одночасье. Мне надо было выдержать удар ниже пояса. Но, что делать?
     Когда я приехал в Москву, Женечка - так звали помощника замминистра - сказал:
     - Юрий Васильевич, будем делать отделение ВНИИТВЧ-ультразвука! Для Вас!
     Ф.Безменов, когда я явился к нему согласно приказу, был доволен. Улыбался.
     - Ну вот, теперь берите все в свои руки. От ВНИИЭСО у Вас 2 лаборатории, да у нас 3. Ну еще небольшая группа конструкторов и рядом цех. Работы много. И, насколько я знаю, у нас с ультразвуком все в порядке...
     Итак, в одночасье я сменил жену, квартиру и работу. Невероятно. Но факт.
     Что же мне все-таки хотелось? О чем я думал? Где искать решения проблемы о месте ученого? Своего места? Такой вопрос я постоянно задавал себе. Да, нужна самостоятельность! Право на принятие решений. Пусть будет нас немного. Нужна небольшая, но фирма.
     В отличие от многих отраслевых лабораторий при ВУЗах, которые спокойно берут деньги, не давая ничего взамен промышленности, или “штатных” лабораторий в НИИ “забуривших” в научной серости и творческое несостоятельности - полный хозрасчет, никаких централизованных, бюджетных денег, никакой “средней” зарплаты. Нужна свобода. Научная. Экономическая, организационная. Ну, это - мечты! Дурацкие. А пока - ВНИИТВЧ.
     Я знал, что такое бардак. На корабле. На заводе. В НИИ. Но то, что я увидел - превзошло все мои ожидания. Многолетняя бестолковщина управления отделом ультразвука дала свои плоды. Ну, мыслимо-ли, если из 39 тем, которые вел отдел, 29 тем были завалены. И по срокам и по деньгам. Т.е. деньги все съедены. А окончание работ не просматривалось. Отдел тем и жил, что лихорадочно хватался за новые работы и получал деньги. Но так как серьезной предварительной научно-техническое проработки не было - деньги спокойно проедал, а заказчиков оставлял с “носом”. Безответственность, граничащая с профессиональной неполноценностью специалистов, групповщина и научная “затхлость” были той основой, на которой ничего не росло. Более полусотни специалистов толкались годами, выдавая “на гора” крохи научно-технических решений. Хорошей гирей в отделе были и заказы военных. Военпред пил. И “осыхал” только ожидая встречи своего начальства, чтобы провожая его снова впасть в состояние блаженной эйфории.
     Итоги анализа обстановки были неутешительны. Корабль науки был изрядно потрепан. Кругом были течи. Ему нужен был капитальный ремонт на ходу. Это было немыслимо.
     Если бы надо было начинать работу по созданию лабораторий с “чистого листа” - больших проблем бы не было. А здесь были люди. Сложившиеся коллективы. Маленькие, но зубастые до остервенения. Они хотели бы жить, как жили. А тут...
     Со своими людьми мне было просто. Все знали как и чем заниматься. И полуслов хватало, чтобы дело шло. В новых условиях формировалось два мощных направления: ультразвуковой сварки и безабразивной финишной обработки металлов. Практически мы за два месяца смогли восстановить их работоспособность. И начали продолжать выполнение тематического плана.
     А с “вновь” приобретенными лабораториями дело было плохо. Именно, деньги съедены, а дело не сделано.
     Я приходил на работу и разбирался в причинах такого положения дел. Виноваты были все. Но все дружно “спихивали” друг на друга. Где-то обнаружена неясность в техническом задании, кто-то, чего-то не поставил, где-то “запорол” детали цех, по “нормальным” чертежам, а где-то конструкторская документация не выдержала испытания цехом. Все объяснения были похожи на правду. И, в то же время все это смахивало на сумасшедший дом. Все ходили, все работали, все получали зарплату, а дело стояло.
     Распорядок моей работы сильно изменился и нагрузка тоже. Я после начала работы “очухивался” только ближе к 15-16 часам. Ни минуты перерыва! Все время: как, кто, почему, что сделано, что надо сделать в ближайшее время. Разговаривали в основном с завлабами и с ответственными исполнителями тем. Только новых для меня 32 темы! Надо было войти в суть дела. Понять. Найти решение. И не “командовать”, а сделать так, чтобы у исполнителей оставался один выход - делать. Надо был затрагивать интерес людей. Но любые предложения по перестановке встречались крайне настороженно, если не с озлоблением. Если говорить по правде, то многих сотрудников надо было немедленно увольнять, ибо они давно уже не могли работать и слонялись по коридорам, занимались нашептыванием: и это не то и это - не так.
     П о б е г
     Я неимоверно уставал. В конце марта, через три месяца после начала работы во ВНИИТВЧ, мне надо было пройти медкомиссию. Осенью надо было ехать на совещание СЭВ в Варшаву. В поликлинике я прошел всех врачей и привычно лег под “липучки” для снятия кардиограмм. И каково не было мое удивление, когда врач мне сказала:
     - У Вас резко выраженная аритмия сердца. Я обалдел. Никогда в жизни у меня не было таких “штучек”. Я годами носился на коньках. Еще в прошлом году...
     - Вот что, Вам надо лечиться. И серьезно. На меня смотрели внимательно и добрые глаза женщины-врача. Моя оторопь не проходила.
     - Доктор, я очень хорошо себя чувствую. Правда, на работе устаю...
     - Вот-вот, еще немного и доработаетесь... Вам же уже 55. Надо поберечь себя. Нельзя шутить со здоровьем. Оно у Вас было. И не будет. Лучше всего сменить работу...
     Я вышел из поликлиники сраженный такой вестью. И все никак не мог поверить, что мое достаточно тренированное сердце начало давать трещины. По здравому смыслу такой напор в работе недопустим. Я продолжал работать в том же темпе. Однако у каждого из нас есть Всевышний. Провидение, судьбе было велено указать мне другой путь.
     В первых числах апреля, вечером, в квартире раздался телефонный звонок и мой знакомый из СЗПИ сказал:
     - Юрий Васильевич, не хотите ли занять кафедру сварки? У нас объявлен конкурс на замещение заведующего.
     Такого поворота событий я не предполагал. Столько лет биться за становление ультразвуковых технологий, а тут ВУЗ, кафедра, студенты, лекции...
     - Спасибо за информацию и за приглашение. Это для меня, конечно, новость. О таком повороте в своей жизни я не думал...
     - А Вы подумайте! Коллектив кафедры Вашу кандидатуру поддержал бы.
     Эта новость была для меня серьезной. Я начал анализировать ситуацию. Кафедра для доктора наук в целом ряде случаев - предел мечтаний. Что может быть солиднее!
     Звоню в Москву Волкову С.С.
     - Слушай, тут есть возможность получить кафедру сварки в СЗПИ. Что ты скажешь?
     - Немедленно подавай документы!
     - А как ВНИИТВЧ?
     - Пусть они все там горят синим пламенем. Без тебя. Понял?
     Волков уже знал во что обходится мне работа во ВНИИТВЧ.
     У нас на неделе был с ним разговор. И я рассказал ему о “чудесах” медицины и о том, что я, видимо, в Варшаву не поеду со состоянию здоровья. Жестокая аритмия. Надо лечиться!
     Такая жесткость, я бы сказал безаппеляционность реакции моего друга подействовала на меня. Я понял, что он искренне за меня переживает, мгновенно оценил ситуацию, дает мне мудрый совет. В конечном счете ультразвуком можно заниматься и на кафедре. Жизнь - дороже.
     Но это была одна сторона дела. А как на мой уход посмотрит директор ВНИИТВЧ? Ведь все программы работ были составлены из расчета на меня. И как это он мне даст характеристику? Я же отработал на новом месте три месяца с небольшим! Он по-существу ми писать то ничего не может.
     Вот, такова оказалась ситуация.
     Когда я пришел с СЗПИ на разговор с ректором, тот, ознакомившись с документами, сказал просто:
     - Вашу кандидатуру я поддержу. Без разговоров. Теперь я должен был “достать” бумажку, без которой “вход” в новую организацию, да через конкурс в принципе невозможен. Со Смирновым В.В. - директором ВНИИ мне говорить было бесполезно. Он обязательно использовал бы эту “пиковую” ситуацию. И я предполагал результаты разговора с ним:
     - Я, конечно, с удовольствием бы подписал Вам отличную характеристику. Тут сомнений нет. Но я уже не имею права. Вы работаете уже в другом месте. А подписать “задним” числом, это - уже подлог. Вам надо поговорить с Безменовым.
     И я уверен, что он тут же, едва закрылась за мной дверь, позвонил бы ему. Я был почти в мышеловке. Что делать? У человека иногда бывают... запоры. В голове. Вдолбив себе в голову, что характеристику должен был подписать директор, я совершенно выпустил из виду, что он может быть в командировке, может болеть, что документ может подписать его заместитель... Вот балда-то. Это я! И позвонил Виктору Николаевичу Соцкову - бывшему моему прямому начальнику, заместителю директора, человеку серьезному и чистоплотному.
     - Какие проблемы? Напиши, что и как надо. Я подпишу. Да, и число поставим декабрем прошлого года, если надо.
     Так я проскочил между Сциллой и Харибдой, на камнях которых без труда раскололся бы челн моей жизни. Формально, на конкурс я пошел с липовым документом, хотя юридически придраться к нему было невозможно.
     Когда прошел конкурс и я сообщил директору ВНИИТВЧ об этом, его удивлению и скрытому возмущению не было предела.
     - Как? Каким образом? Почему?
     Мне оставалось только принести ему свои извинения.
     С мая 1984 года я - заведующий кафедрой технологии материалов и сварки! Я был, если говорить честно, рад. Другие люди. Другие условия работы. И, самое главное, заведующий кафедрой, по всем статусам и положениям, человек независимый от многих и многого. Кафедра - основа ВУЗа. Для меня это было ново и непривычно.
     Но, если не слишком забегать вперед, то надо остановиться еще на некоторых обстоятельствах зимы 1982-1983 гг.
     Я “вживался” в коммунальную квартиру на Литейном, где жила Лидочка. Лида оказалась очень живой, подвижной, интересной для меня женщиной. Решение многих жизненных проблем она находила мгновенно. Официально у ней грамота была невелика - до 10 классов. Но живость и образность ее языка меня удивляла. Потом выяснилось: во время эвакуации в голодные и холодные послевоенные годы они с братцем по очереди читали при свечах матери классическую нашу литературу. Сначала это было принудительно, потом привычка, потом - интерес. Одним словом, она была бойкой на язык и за словом в карман, как говорится, не лезла.
     Личная жизнь оказалась трудной. В 18 лет вышла замуж за симпатичного, спокойного парня, - соседа по улице., в Рыбацком. Родился сын. Прожили 10 лет. Сначала муж пил с товарищам по работе немного, потом стал пить больше и больше. Вот жизнь по ее словам:
     - Устала его на себе таскать. Устала с ним жить. Ушла сама.
     Потом снова вышла замуж. Хотела дочку, родился сын. На втором году жизни муж ударил. Потом еще раз. Потом начал бить. Если напился - надо было уходить из дому. Ушла. С двумя детьми. Одному - двенадцать, другому - два. Последние восемь лет прожила, казалось бы, с серьезным человеком. Пока работал инженером жили хорошо, Бедно, но ладно. Но ему надоела такая жизнь. Он изловчился и ушел в шоферы. Возить мясо с холодильника. Пошли деньги. И пьянки. Временами он не приходил домой и день, и два, и три, ссылаясь на командировки. Я начала ругаться. И он ушел, к молодым, о которых мне не раз говорили... А о детстве-то и вспоминать не хочется. Голод и холод. Ходили по полям и последние колоски собирали. Кукол в жизни не видела. На танцах почти не была - не в чем ходить было...
     Я смотрел Лиде в глаза. На ее простое симпатичное лицо простой русской женщины. На ее добрые серые глаза. На ее пышные русые волосы, уложенные самой природой волнистыми кудрями на ее голове и думал: “Вот она вся жизнь, в трех словах и в десятилетиях страданий молодой женщины, всеми своими силами стремящейся к тихому семейному очагу, к детям, покою и радостям”.
     Дети ее меня удивили. Старший - Саша добрый, спокойный, тихий, очень симпатичный на лицо и душу молодой человек. Всегда весь в книгах. Или музыке. В своем любимом уголке у окна. Ему идти в армию. Младший - Витя - шустрый. Но вежливый, аккуратный, добрый 13-летний пацан. Учится в 7 классе. Мама для них - святыня. Слушаются ее безоговорочно. Все всегда говорят друг с другом тихо. Живут все в одной комнате. Если кто-то ложится спать, то звук - в наушники.
     Я жил в соседней, большой почти 30-метровой комнате, снятой Лидочкой для меня. Приходил вечерами к ним в гости. И радовался тишине, уюту этой семьи, сохранившей человеческий облик, несмотря на жесточайшие испытания жизни, выпавшие на ее долю.
     Иногда - и довольно часто - ко мне приходили мои друзья и мы устраивали вечеринки.
     Лидочка задушевно и хорошо пела. Я на романсах “ломался”. Душа моя млела от удивительно нежной, спокойной грусти и, одновременно, тихой радости. Когда из Москвы приезжал Волков, да приходил Валентин, брат Лиды, они - любители и умельцы застольных песен устраивали настоящий семейный концерт. Мне было чему радоваться. Я наслаждался этим домом.
     К январю 83 года, за полгода семейной жизни с Лидочкой, я “созрел”: решил с ней сходить в ЗАГС. Конечно, я в своем положении, мог бы для дальнейшей жизни “кое-что” и поискать. Временами мне казалось, что слишком велик между нами перепад в т.н. социальной лестнице. И тут же в голове в меня возникало возражение: о чем речь? Что должно доминировать в женщине? Образование? Воспитание? Должность? Внешний вид? Наличие квартиры? Количество разводов и детей? Сколько в жизни успела полюбить и разлюбить?
     Более того, у меня возникало не возражение, а раздражение от мысли, что такое женщина. И я разговаривал сам с собой. А с халявой, т.е. грязнулей, Вы, Юрик, не жили? А с потаскушкой? А с хамкой? А...
     И такой перечень с возможными недостатками женщины можно было бы продолжить до бесконечности.
     Ты с женщиной уже два года живешь весьма интенсивно взаимодействуя. Во всех плоскостях. В таких случаях мужчине можно сказать:
     - Разуй глаза. Закрой рот. Пощупай уши - не висит ли у них лапша? Потрогай лоб - не выросли ли рога? Как-никак она твоя нынешняя подруга, еще свободная женщина и вправе искать себе спутника жизни. Она моложе тебя на целых 10 лет! Тебя слушает. Что придется жить в коммуналке? Тогда в вспомни, как ты жил на Тореза, в своей квартире, которая была уже вся в коврах, в супермодной, тогда, звукотехнике. Тебе не по себе, что она была три раза замужем?
     О, господи! Ты, Юра, забыл свои лейтенантские годы! По сколько девушек “пропускал” среднестатистический лейтенант в один сезон? До их замужества? Только кусты трещали вместе с кроватями и диванами. А то, что ее официально три раза брали замуж, то значит она того стоила!
     Примеры великих не помнишь, сударь! Марта Раабе была служанкой у католического пастора. Те не имели права жениться, но с женщинами, естественно, жили. Потом пленение - солдаты! Потом сиятельный граф Шереметев, у которого ее отобрал еще более сиятельный князь Меньшиков. А стала она женой Петра Первого - Екатериной!
     Но мало этого. Пока Петр был в походах, она наставила ему “рога”! С придворным шаркуном - Монсом. Петр, конечно, Монсу голову отрубил. Но, учитывая законы престолонаследия, был вынужден все же провозгласить ее императрицей! Правда, Петр, если судить по документам, “...зело зол был...” А кто ты то такой, Юра?
     Это были не мои колебания. Я уже давно жил с Лидочкой, смакуя ее прелести. Что в жизни может быть лучше дома, тишины и покоя, когда ты едва-едва притащился с работы? Усталый до отвращения от человеческой тупости, лени, хитрости. В этом доме, с Лидой я набирался сил, успевая отдавать ей то, что было надо.
     В канун Нового 83 г. я ей изложил вариант ее жизни.

     Сколько солнце всходило,
     Сколько весен прошло,
     Сколько в груди холодило -
     Время все унесло.
          Жизнь, как весной половодье
          Разом все понесло.
          Затопило души угодья,
          А что было святого - сорвало, снесло.
     И не зацепиться в потоке,
     Не оглянуться, не встать,
     От души нахлебалась мороки,
     А кому меня врачевать?
          Помню, в безвестность не скрылась
          Тяжких трудов пелена,
          Как черствым хлебом давилась,
          Как сыновей берегла.
     Помню бессонные ночи
     Без угла и тепла,
     В церкви ставила свечи
     И небо на помощь звала
          Как мне набраться силы,
     Молодости и красоты,
          Пока не у края могилы,
          Пока не лишилась мечты.

     25.12.82 г. 15.25-15.40

     Судьбу свою я решал сам. 2 января 83 года мы с Лидочкой сходили в ЗАГС. Одним из наших свидетелей был потомок известнейшего княжеского рода в России – Сумароковых - Эльстон, а другим - внучка комиссара Балтфлота, расстрелянного в 1937 году. Это ли было не торжество победившего пролетариата.
     Зима, лето и осень 83 г. улетели, оставив в моей душе память о невероятных хлопотах по работе. Медицинская комиссия меня просто “прихлопнула”. Был, был здоровым и - на тебе! Живи и оглядывайся. Тут тебе стенокардия, инсульт, инфаркт... поликлиники, лекари-доктора...
     Первые дни пребывания моего в СЗПИ были ликующими. Не успел переступить порог института, как газеты “Социалистическая индустрия” от 4 мая опубликовала список лауреатов премии Совета Министров СССР 1984 г. за выполнение комплексных научных исследований по важнейшим направлениям развития народного хозяйства. В тот день я как раз шел по Большому проспекту Васильевского острова. Светило ласково майское солнце. Было уже тепло. В душе пели “фанфары” - наконец-то я стал кем-то вроде человека. Думающим и свободным. А не лошадью, которую погоняла жестоко судьба. И шел я в “Механобр” - один из крупных институтов страны, куда меня бросила наша партия. Да, на проверку состояния науки по линии Народного контроля обкома партии.
     Надо сказать, что такая “честь” мне уже изрядно надоела. И я всячески пытался отговориться занятостью по работе. Но материалы, которые я клал на стол обкомовцев, как всегда их радовали. Чем яснее была картина дутых цифр институтов, - тем больше радости я видел в их глазах. Партия все видела, знала и направляла... И они меня просили “посмотреть” еще раз, кажется, в последний.
     В институте меня не знали, хотя в разговорах я, как бы невзначай упоминал, что еще в 68 году я защищал здесь свою кандидатскую, что я знал одного из корифеев института - ректора, доктора, профессора, заслуженного деятеля наук Завьялова, заведующего кафедрой, проф.Навроцкого и некоторых других, кто был на моей памяти. Ну, слушали, кивали головами, улыбались...
     В целом “толпа” приняла меня настороженно.
     - Что за фрукт? Откуда? Что ему тут надо?
     В институте тем временем шла жесточайшая война. Война идей, подходов к учебному процессу и прочей дребедени, если послушать речи в зале заседаний. На деле. Война шла, как и везде, за власть, за осуществление своих интересов. Чтобы если не получить что-то еще, то, как минимум не потерять.
     Шамрая В.В., ректора института только что убрали. Тоже кому-то это было надо. Тоже был интерес. Хотя пробыл он на своем посту немало лет. И институт при нем стал крупнейшим в Союзе по системе заочного образования. 24 тыс. студентов!
     И назначили В.П.Панова, бывшего заведующего непонятно какой кафедрой другого института. Надо себе представить неподдельную ярость более полутысячи преподавателей. Ведь надо же быть такими... - это в адрес обкома КПСС - чтобы принять такое решение! И впрямь: опыта управления у человека не было. Людей он не знал. Зато был женат - как навели справки - на дочери кого-то. Вот это да! И, тем не менее, факт. Новая власть, - новая метла! Это общеизвестно.
     Начался процесс ее “укрепления”. По-существу репрессии. Я далек от желания и возможностей излагать и обобщать факты по институту. Как-никак 44 кафедры! Но на кафедре технологии материалов и сварки, т.е. моей, через полгода осталось 2 преподавателя на 13 специальных дисциплин. Надо пояснить, что это такое. Сварка - специальность своеобразная. Она вбирает в себя очень широкий диапазон человеческих знаний. От металловедения, тепловых процессов, металлургии, электротехники, электроники и собственно оборудования и технологии процесса. Если учесть все многообразие свариваемых металлов, полимеров, возможные варианты энергетики и специфики явлений, то становится очевидным, что на 13 разнородных дисциплин иметь двух преподавателей означает полный развал кафедры. А на кафедре надо иметь не просто преподавателей, - надо иметь специалистов высшей квалификации. Людей, которые знают специалисты-сварщики, по крайней мере, Ленинграда. А лучше - Союза.
     Когда речь заходила об очередной кандидатуре на “вынос” я ректору говорил:
     - Виктор Петрович, нельзя!
     А ректор мне отвечал:
     - В эти вопросы Вы не лезьте. Это моя политика. Я не могу держать людей, которым не доверяю. Я людей тоже почти не знал. У ректора были свои счеты. И в этом отношении меня больше беспокоило то обстоятельство, что кто же будет читать лекции студентам?
     Но за одного я был вынужден заступиться. Это был бывший заведующий этой кафедры, которого и сменил. Мы просто много с ним обсуждали - разговаривали. Я проникся к нему уважением. Мне террор Панова В.П. по отношению к нему показался совершенно излишним и, более того, несправедливым. И мне пришлось Панову В.П. и раз, и два, и три говорить.
     - Виктор Петрович! Ну не имеет он никакого отношения к группе П.
     У Панова В.П., не успел он прийти в институт, как появилась масса прихлебателей-осведомителей. Они “стучали”, как могли, стремясь заполучить внимание и благосклонность новоявленного диктатора.
     - Юрий Васильевич, Вы не знаете обстановки в институте. Они собираются у П. осуждают, пишут кляузы в обком партии. Я должен развалить это осиное гнездо...
     Но “переть” через край Панов В.П. тоже не мог. ему надо было на кого-то опираться. Я пришел в институт, фактически, одновременно с ним. Он принимал меня в институт. Он должен был меня числить в союзниках. Наконец, доктора наук и лауреаты на дороге не валялись. И если ему упорно повторяли, что Ч. не имеет никаких “поползновений” лично против его, не участвует в каких-либо группировках, то можно было бы и уступить. Так и получилось.
     Положение на кафедре было тяжелым. Смешно, но надо было идти... в отпуск! Да, июль-август был “на носу”. Система вузов в это время вся отдыхала. Мне оставаться в огромном, пустом здании института на лето было занятием глупым. Я махнул на все рукой и пустился в плавания на “Ксантиппе”...
     В июле 84 как раз было два года, как я покинул свой дом. Я чувствовал себя на Литейном великолепно. Но ничто в жизни не дается даром. За все надо платить. Наши дурные взаимоотношения с женой и развал семьи не остались без последствий. Они эхом откликнулись на судьбе сына.
     Еще в канун 82 г., когда Сережа пришел из очередного плавания, он нам представил на знакомство молодую девушку, лет 19-ти, высокую, стройную, кареглазую с пышной копной волос и миловидным лицом.
     - Вот, привез из плавания, - улыбаясь сказал Сережа. - Будем жениться. Лучше нет...
     Мы тогда с женой переглянулись, и, несмотря на тот холодок, который был между нами, накрыли стол, весело погуляли в честь прибытия сына из плавания, но... молодуху не оценили. Сказалось все. И прежде всего, наша с женой чересполосица отношений. Я не знаю, что думала жена о потенциальной невестке. Но, то, что сын заявил, что это - его избранница, ей явно оказалось не по душе. Она видела для сына другую судьбу...
     Я тоже был недалек от такого мнения. Единственный сын! И вдруг приводит в дом кого-то? И это что? Его судьба? Да не может такого быть! Буфетчица с парохода!
     Не знаю, как это случилось, но мне позвонил помощник капитана с теплохода, на котором плавал Сергей.
     - Я знаю, что у Вас интеллигентная семья. Сережа мне много о Вас рассказывал. Но его выбор - он имел ввиду Лену, буфетчицу - нас удивил. Неужели он свою жизнь свяжет с ней, пароходной девкой? Неужели не найдет приличную девушку на берегу...
     Я был полностью с ним - этим первым помощником капитана, блюстителей нравов на корабле - согласен.
     И говорил с Леной. Что она молодая еще, что впереди много интересного. Что Сережа еще не готов... к супружеской жизни. Я говорил это, веря себе. Но не подозревал, что говорю страшные вещи. Я, фактически, разваливал светлые человеческие чувства молодой женщины, еще верящей в добро и справедливость на земле, в великую и светлую любовь...
     Лена не плакала. Она только смотрела на меня своими большими карими глазами и молчала. Иногда согласно кивала головой: да, впереди жизнь, да, молода... Ее уверения в своей любви к Сереже мною всерьез не принимались. Она ушла, после разговоров, из нашего дома подавленная. Она была уже беременна, о чем я не подозревал.
     Примерно такой же “обработке” был подвергнут и Сережа.
     - Ну, ты ее до парохода-то знал?
     - Да, нет, - доверчиво улыбаясь, отвечал сын.
     - Так что же случилось? В чем дело? Какая такая любовь в океане?
     О чем ты думаешь?
     Такие, вежливые по форме, казалось бы полные участия в судьбе сына сыпались на его голову, как горох.
     Когда-то он отвечал. Когда-то молчал. А я “молотил” его, взывая к совести и мудрости:
     - Ведь ты же только-только начал становиться на ноги! И что это за жизнь? квартиры нет. ты в плаваниях. Жена - тут! Будет тебя ждать месяцами? А нам смотреть на все это?
     Как казалось мне, логика жизни была на моей стороне. Я чувствовал свою правоту, творя черное дело. Я убивал в сыне добрые человеческие начала - самое ценное, что может быть у человека. И, не подозревая, толкал его на преступление.
     Мать “обрабатывала” сына еще хлеще. Если я старался говорить спокойно и, как казалось мне, вразумительно, то жена в выборе слов, как всегда, не стеснялась.
     Сын был подавлен. Все его планы на обустройство своей жизни рухнули в одночасье. Ему надо было идти снова в плавание. И он ушел.
     Мы знали, где он плавает, в каких странах бывает, как себя чувствует. Связь - через пароходство - работала исправно.
     Но на сей раз, по возвращении, он нас своими проблемами особенно не беспокоил. Больше где-то пропадал. Ночевал мало. На вопросы: где был? Отвечал однозначно: у приятелей! И снова ушел в плавание.
     Спустя полгода он сознался, т.е. был вынужден сказать, что давно женился. Да, именно на той, с которой когда-то работал вместе в банке. Да, первая любовь. Да, она уже побывала замужем. Да, уже с 2-х годовой дочкой. Да, уже развелась.
     Так замкнулось колечко жизни сына. Глупо и бездарно. Колечко, которое своими руками сотворили родители, любившие безмерно сына и желающие ему счастья. К тому времени я уже ушел из своего дома и жил с Лидочкой на Литейном. Всю эту информацию воспринял, как сон. Дурной. И только тут я, кажется, начал понимать, как мы гнусно поступили с сыном, небрежно опрокинув его жизнь. Как ведро с водой. Случайно и бездумно.
     Но мне надо было решать и свои жизненно важные проблемы. Особенно об этом мне напоминали дурные выходки жильцов. Обычно я не имел привычки ввязываться в какие-либо ситуации, которые возникали. Я ничего не видел. Я ничего не слышал. У меня было много работы. Как-никак, по кафедре я взял на себя три дисциплины, одна из которых была фундаментальной - теория сварочных процессов. И во многом для меня новой. Одним словом, вечерами я сидел в своей комнате и готовил курсы лекций. Вот временами мне и приходилось выходить в общий коридор смотреть и слушать, если уровень шума превышал допустимый.
     А шуточки некоторых “сотоварищей” по жилью были типовые. Сосед напротив иногда устраивал дикую пьянку, потом “разговоры” с женой. С криком. Воем. Кулаком. Соседка из другой комнаты однажды догадалась на кухне травить тараканов. Обсыпала ядовитым порошком все, предварительно убрав все свои продукты. И ни слова другим хозяйкам! Тут крик устроила Лида.
     - Так у меня же целый бак грибов! - Почти плакала она.
     А мы и впрямь только что привезли со Свири не менее 30 кг грибов, предполагая их засолить на зиму.
     Я смотрел на эту соседку, маленькую, тщедушную женщину около 40 лет от роду, с неприятной физиономией и фигурой. И не удивлялся. Кому-то надо быть мерзким и отвратительным! Это и была она, побитая жизнью и судьбой.
     - Подумаешь, насыпала отравы на пол, - огрызнулась она, - я же не в кастрюлю с супом!
     В другой раз эта “красотка”, уходя на работу, обмазала калом ручки у входных дверей.
     А то, что некоторые хватали водопроводный кран немытыми руками после селедки - то это то, о чем и говорить не надо. Не нравится? Вымой сам!
     А в остальном жизнь была прекрасной. Особенно мне нравился мощный напор воды в ванной. Душ с теплой и холодной водой был мощным. По утрам поток холодной воды мгновенно “вышибал” из мозгов всю дрянь то ли дурного сна про поножовщину, то ли остатки винных паров от вечернего застолья, то ли от бредовых мечтаний о жизни на острове где-нибудь в Тихом океане, среди добрых, справедливых людей, которые не знают зависти и подлых интересов урвать что-нибудь себе за счет другого...
     И, тем не менее, надо было “добывать” квартиру. Надо сказать, что основания для этого были. Дом попал в “пятно” реконструкции и капремонта уже давно, в план. И это решало дело в нашу пользу: дом все равно шел на расселение. Что же можно было дать доктору наук? В семье 4 человека. Муж,жена и 2-ое взрослых сыновей - так записано в документах!
     Ну, если бы Лида была одна без мужа, ее ждала максимум двухкомнатная квартира где-нибудь у чёрта “на куличках”, например, на Ржевке. Вот с этого и началось!
     А я не хотел ехать к чёрту на кулички! И пошел по “инстанциям”.
     Надо сказать, что в 83-84 гг. доктора технических наук нашего социалистического государства в исполкомах встречали. И хорошо.
     Зампред исполкома, к которому я пришел, улыбался, как старый знакомый:
     - Да, да, Вы ученый. Да, Вам надо. Мы рассмотрим возможность оставления Вас в старом фонде. И т.д. И т.п.
     В итоге я в исполком и в райком партии - наше святилище - сходил более 30 раз. Просил и кланялся. Кланялся и просил. Наконец, дамочка, реально действующее лицо по выписке смотровых ордеров нам указала:
     - Чайковского, Х! Идите, смотрите. Если это Вас устроит, выпишем ордер.
     Мы с Лидой кинулись смотреть квартиру. Ну, прежде всего, надо было иметь ввиду, что это - улица элитная. Просто так туда не попадешь. У нас был двор. Это - для мелких служек Смольного. Для меня.
     Взвесили все “за” и “против”. И свету мало и 2х парней надо в одну комнату засунуть. Но это было великое дело - выбраться из коммуналки. И мы сказали: “Да”! И размечтались, рассуропились, рассопливились - как это будет хорошо! Я в квартире уже в своих мозгах все перепланировал...
     Через пару дней та же дамочка нам объявила:
     - Техническая ошибка! Эта квартира уже занята. Ну, понимаете, ошибка! Ошибка!
     Лида ударилась в слезы:
     - Сколько можно мыкаться? Сколько можно страдать...
     Ее можно было понять. Во время блокады их дом был разбит. Взамен ничего они не получили. И вот с 42 по 84 - мыканья! Дикое, страшное время! Где жить? Куда приткнуться? Ведь житье в коммунальной квартире - порождение и практика соцобщества - маразм, унижающий человеческое достоинство!
     И снова мои “походы” в исполком. Председатель исполкома вежливый и корректный из числа “причесанных” внешнему этикету рабочих уверил меня что... Вам, как ученому, мы, конечно, поможем!
     Мне, ученому! Поможем! Эти слова можно было бы положить в основу гимна. И опять. Каждый день. Власть мне поможет! В то же время по росчерку пера - за взятки - квартиры делали мгновенно. Я ходил год! Вода точит камень. Я - власть одолел. Мне дали квартирку. Из числа “про запас”. тут же, на углу ул.Восстания и ул.Некрасова. Это была победа. Почти под Сталинградом. Я душевно перекрестился. Поблагодарил бога. Это была моя судьба. Я обрел крышу над головой. Это был май 1985 года. И год моей работы в институте. Он не прошел даром.
     Преподавателей не без труда я нашел. Все дисциплины мы распределили. Учебный процесс пошел по плану. Однако, на кафедре был еще и вспомогательный персонал - так называли заведующего лабораторией и техника-лаборантку. Тут я встретился с любопытным явлением - лаборантка не хотела подчиняться. Да, болтала по телефону, часами, если надо было послать куда - вздевала кверху свои очаровательные глазки и долго думала: стоит ли идти. Как-то я дал ей бумагу с адресом в горисполком, она прочитала ее и сказала мне
     - Это не по делам кафедры и печатать не буду...
     Я смотрел на нее, как на Чудо. Природы и системы ВУЗа. Несколько раз говорил о правопорядке. Когда разобрался с преподавателями, занялся ею. Однажды, в течение одного дня, до обеда (!) зафиксировал три нарушения ею трудового законодательства. И сказал:
     - Вы, Галя, сегодня опоздали на работу на 20 минут. Вы, не отнесли документы в Учебный отдел, хотя это надо было сделать срочно, до 12.00. Вы ушли на обед на час раньше установленного времени...
     Галя смотрела на меня с удивлением. Тон у меня был дружелюбно-официальным. Я продолжал.
     - Вы сами понимаете, что так дальше продолжаться не может. Я предлагаю Вам уволиться. По собственному желанию.
     Удивление Гали, кажется, вышло из границ:
     - А я увольняться не хочу. Мне здесь нравится. - С запалом окончила она.
     Я понял, что мне с Галей надо распрощаться. Совсем.
     - Галя, Вы в течение 3-х часов трижды нарушили трудовое законодательство. Если Вы думаете, что за эти три нарушения получите одно взыскание, то жестоко заблуждаетесь. За опоздание на работу завтра Вы получите выговор. За неисполнение моего распоряжения послезавтра Вы получите еще один выговор. А за опоздание... Короче: этого достаточно! Вы будете на неделе уволены не по желанию, а как нарушитель трудовой дисциплины. Так что нам с Вами лучше сделать? Вы пишите заявление или я - докладную?
     Галя не подозревала даже во сне, с кем она встретилась. Ранее, все мои разговоры с ней о том, как надо выполнять свою обязанность лаборантки она воспринимала как добренькие пожелания выживающего из ума старого дядьки. Ей 20, а мне 53 года. Разные эпохи! Наконец, она - наглая и вероломная овечка поняла, что я - волк! Что ее вопрос уже решен. Мгновенно обмякла и прошептала:
     - Я лучше напишу заявление об увольнении...
     За два года я сменил дважды и лаборанток, и заведующих лабораторией. Все не то. Все не так. Эта неустроенность на кафедре меня беспокоила. Мелочи. Но работать спокойно нельзя. Пока ты на кафедре - они тут. Ты ушел и их нет! Маразм. А что делать, если людям платят гроши и такова система?
     Со мной им, привыкшим к ВУЗовскому распутству было трудно. Ведь я каждый день к 10.00 приходил на кафедру. А уходил ближе к 19.00. Как тут быть? Им.
     Я хотел на кафедре “завести” НИР. Внутренне я был убежден, что преподаватель - проповедник научно-технических знаний, учитель, должен, прежде всего, сам быть замешан на этом тесте. Он должен быть исследователем. Он должен студентам передать свой дух исследователя. Я был уверен, что преподаватель ВУЗа, только тогда сможет воспитать исследователя-инженера, если у него у самого что-то есть “за спиной”.
     В этом отношении подавляющее большинство преподавателей и “ухом не вело”. Зачем напрягаться. Хлопот много. А плата за НИР - гроши. Так и велось: отчеты, как парадные звуки фанфар возвещали, что кафедра, факультет, институт идут победным маршем по дороге научно-технического прогресса страны, а суть? А суть такова. Я был свидетелем, когда отчет о НИР - форменная макулатура кафедры - две недели не могли отнести заказчику. Преподаватели все торговались: кому нести? Это от Марсова поля до Нарвских ворот! Я все это видел. И понимал, что сознание, культура мышления у людей смещены куда-то в сторону от истины. Люди не знают, не понимают и не имеют “вкуса” к исследовательской работе. Хотя все кандидаты наук! Но это уже трагедия становления ученого в стране. Где виноват человек, а где - система. Да, государственная система формирования ученого в стране. Она была опошлена и девальвирована.
     И, тем не менее, я без НИР на кафедре быть не мог. Огромный пласт научно-технических идей уже апробированных на заводах, звал, требовал и нуждался в своем продвижении. Моя занятость по кафедральным делам, несмотря на массу несуразностей, и близко не стояла рядом с тем объемом работ, который я имел во ВНИИ, к которым привык. На кафедре - после наведения элементарного порядка - заведующий мог себя числить в своеобразной элите. Так многие старые, матерые, с многолетним опытом работы профессора и делали. Приходили на кафедру два раза в неделю, как боги. На два-три часа. Отчитали лекции, и... будьте здоровы! У них было светлое право остальное время использовать по своему усмотрению. Можно было сидеть в Публичке и углублять свои профессиональные знания, можно было почитывать газетки, можно было копать грядки.
     Я так жить не мог. Мне нужно было что-то делать. Серьезное. И на сегодняшний день - в безабразивной ультразвуковой финишной обработке - БУФО. Меня грызли черви необходимости. Потребность движения.
     Во-первых, надо было найти помещение. Нашли - сделали дополнительное перекрытие в помещениях; выбросили старое оборудование, которое стояло только для вида, но было бесполезно для учебного процесса.
     Во-вторых, надо было найти оборудование и, в частности, токарный станок. Нашли. В ПТУ. С грехом пополам, но купили.
     В-третьих, надо было найти заказчика, который бы заинтересовался этой технологией. Нашли!
     И все это сделали без гроша бюджетных денег. Дипломник с Ижорского завода, аспирант, которого мне удалось принять и доцент с кафедры З., который после длительной “инкубации” взялся за это дело. Вот - все! Чудовищно медленно, с невероятными трудностями, но дело удалось сдвинуть с мертвой точки. День, когда с токарного станка сняли отполированную ультразвуком деталь был для нас праздником. Но душа моя стонала. Мы сделали только то, что уже было сделано нами почти 10 лет назад!
     Меня интересовала не только текучка дел. Я думал о перспективе. О защите приоритета. О становлении этого направления в стране. И, кстати, не один я.
     Больным местом в практике защиты изобретений была наша дурная система. Я не мог остаться в стороне, когда газета “Правда” однажды опубликовала статью некого Г. Чересполосица ошибок и недоразумений! Бардак в умах продолжается.
     Я сел и написал... Получено изобретение...
     Защита интересов автора - изобретателя в загоне. Вообще исследования в вузах, как я убедился, формализовали до предела. Преподаватели экономически не заинтересованы. Ведет ли кафедра одну тему или пять - деньги по одной ставке. И плата не зависит от важности работ! В вузах работает почти половина “остепененных” ученых страны, а выход? Ничтожный. Наша Партия удивляется: почему так? Да потому, что Вы - господа, имеет крайне низкую общую культуру, худое образование и низменные интересы. Пока не поймете важность соблюдения интересов Родины и личности, - так и будет. Да, так и будет. Пока не будет поставлен в основу НТРеволюции творец, думающая человеческая личность - изобретатель.
     Ну, и “козлов” у нас достаточно:
     Например, академик А. в одной из своих статей написал:
     - За свою научную и инженерную деятельность я предложил не одну сотню новых механизмов, но никогда не защищал их свидетельствами. Конструкция этих механизмов сама собой естественно вычислена из моих теоретических исследований. Мне, конечно, помогала и интуиция, но она была всегда где-то “за щекой”...
     Надо только вдуматься в эти слова и поступки академика А. Никто не сомневаться в великой его гражданственности, но “за сценой” оказались патентно-валютные интересы Государства! Мало того! Результаты этих работ безвозмездно используются иностранными фирмами! И это утверждает академик! Этот пример показывает насколько велико чересполосица мнений о патентном праве и существующих порядках. Глыба несуразностей! Народ устал работать задарма.
     А Москва - свора высокопоставленных чиновников - продолжала “играть” на путях научно-технического прогресса Страны. Теперь они занялись “упорядочением” зарплаты научным сотрудникам - основному массиву творческой интеллигенции. А короче - сбросили т.н. ”кандидатские” надбавки к зарплате.
     Чего зря платить, если научно-технического прогресса нет. Страна топчется на месте. Тенденция угрожающая... Сказано - сделано! Никакого другого решения они не нашли. Изъяны такого решения видны невооруженным глазом. Это мое глубокое убеждение. Последствия скажутся в ближайшие 5-8 лет. Мы не догоним ведущие кап.страны, а, наоборот, отстанем еще больше! Об этом я пишу в редакцию “ЛГ”. Но возникли “вопросы”.
     А как же море? Паруса? Яхта? Жизнь? С Лидочкой на море стало лучше. Теплее. Светлее. Нежнее. Сытнее. Спокойнее. Я всегда имел на столе еду, а в форпике... Меня пробирала, аж дрожь. От радости жизни. Вся “напруга” на работе уходила куда-то вдаль, когда в апреле-мае я начинал драить, пилить и строгать лодку. Бегать по трапу вверх и вниз по 100 раз на день. Все жировые прослойки, которые “набегали” за зиму исчезали самым естественным образом. И оставалось 64 кг. Все! И так каждый год. И из года в год работ по яхте было все больше и больше. К концу навигации нашей, т.е. ближе к сентябрю, я всегда составлял план работ на очередной сезон. И получалось: то масса киля маловата, то мачта коротковата, то в каюте низковато...
     И я “вкалывал”. Ну, к примеру.
     Еще при подготовке к плаваниям 83 года я решил увеличить площадь парусов и массу киля. Увеличил! Но надо было позаботиться и о прочности корпуса. Нагрузки-то возросли! 3 месяца - апрель, май, июнь я драил до утра корпус лодки. А потом оклеивал стеклотканью. Только одной стеклоткани ушло 160 кг, да и эпоксидной смолы столько же! Дикий труд. И вредный. А что делать? Только работать. Почти ежедневно я уходил из института. Приходил туда и... уходил. Да, простит меня Родина, за такое мое поведение. Такова нужда. У меня было слишком мало денег, чтоб нанять специалистов. И, кроме того, я уходил от институтской грязи. Толкаться в нем, когда тебе рубят ноги было тяжело.
     Итак, опять форты. Опять Зеленогорск, Сестрорецк. рыба и кайф плаваний.
     В 1985 году, когда я уже оканчивал свои очередные плавания мою башку пронзила очередная мысль:
     - А что если “Ксантиппе” переделать? Да, взять, да нарастить высоту борта на 0,5 метра? Тогда Лидочка на кухне будет стоять в полный рост! Мне надоело смотреть, как она мается на корточках у плиты. И утром, и днем, и вечером. А как увеличится “лежанка” в фортике - королевское место влюбленных! А какая будет каюта? А как увеличится запас плавучести, т.е. мореходность яхты?
     Эта мысль настолько захватила мое воображение, что я едва дождался конца отпуска. Уже на воде прикинул, что буду ломать. А в августе уже поднялся из воды. И тут же начал кое-что ломать - строить.
     Я знал, что такое перестраивать лодку. Можно так работу начать, что потом будешь яхту лет пять собирать. Внешне так и было. Однажды, мимо проходили зрители - “специалисты”. Увидели, что я рублю палубу, “выстреливаю” шпангоуты, и один из них с видом знатока изрек:
     - Ну, это на 5 лет; лодка воды не увидит.
     Я этого как не слышал! Работал, как бешеный. Мне очень повезло. осень простояла сухой. К ноябрю я уже поднял палубу, вырезал и поставил рубку на новое место. И с первым снежком хорошо зачехлился на зиму. Одному Господу Богу известно, как я работал. Только, чтобы вырезать верхнюю палубу по периметру старой рубки надо было просверлить несколько тысяч отверстий сверлом. Просверлил! Поднять рубку весом около 200 кг и сместить. Поднял и сместил. Один. Мне привезли доски на борт. По 6 метров длины. Дюймовку. оставить у лодки? Мгновенно украдут! Уйти не успеешь. Навешивать на борт? Кстати, так “удачно” получилось, что хлестал дождь. Было холодно. Я один, знакомых - никого! Что делать? А навешивать на борта! Другого-то решения не дано!
     Очень, очень тяжело выверять линию, когда доску ты можешь закрепить в одной точке, а она у тебя висит под углом. Вот уж нужен глазомер и нюх! Странно, но все доски вывесил. Точно! И посадил на латунные шпильки!
     Очень, очень тяжело было формовать нос лодки “а ля Катти Сарк”, но идея была заложена правильная. В начале доски были просто стянуты прочными концами, которые потом подтягивались в течение полугода. И какой “Ксантиппа” получилась? Сказочная. “Критиком” у меня был сосед по клубу - Лоховинин Ю.Н., лауреат, автор знаменитой “Тачанки”, что стояла в далеких степях Украины.
     - Молодец, хорошо получилось! - Это он - мне.
     Еще апрель, май, июнь - уже 86 г. - мы ухлопали на тяжелейшие работы. Я решил еще больше укрепить корпус лодки. Планировался киль весом более 1 тонны. И снова начали ее клеить. Теперь уже с Лидой, которая работала самоотверженно. Один, два, ...пять слоев стеклорогожи. По килевой балке - клали стеклорогожу в нахлест - получилось 10 слоев! Вот теперь “Ксантипка” может “держать” волну, ветер.., камни!
     В конце июня “Ксантипка” оказалась на воде гордая и красивая.
     Все это невероятно. Но факт. В июле мы вышли в море. Радости нашей не было границ. Но отпуск кончался. И я вспоминал, что мне надо идти в институт. Что я теперь - зав.кафедрой! Что теперь у меня совершенно другие темпы работы, другие обороты, другая жизнь. В ВУЗе - в конечном-то счете - демократия! Если ты укрепил свои позиции и кафедра “на уровне”, можно чувствовать себя полубогом! Кто у тебя начальник? Ректор, проректор, партком?
     Как-то на Ученом Совете института - сразу как я пришел - наблюдал следующую картину. Проректор, первый зам.ректора Ш. на седании Ученого Совета неосторожно что-то выговорил одному из заведующих кафедры. Вдруг раздался громкий и резкий ответ заведующего.
     - А Вы не передергиваете фактов!
     Я вначале обомлел. Так резко. И кому? Проректору. Кто? Заведующий кафедрой! Вот это демократия! Это, кстати, укрепило мое мнение в таком институте, с такими людьми можно работать! Я никогда не лез в контрфронтации, ни с кем, а больше стремился уходить в сторону, полагая неразумным спорить и доказывать что-то начальству. Чаще-то человек “пыжится” учить не от ума, а от должности. Я давно понял, что лучше, Юра, тебе работать. Время и обстоятельства “рассосут” все проблемы. А начальника, тем временем, может быть и снимут.
     28 августа я пришел в институт. И, буквально, через 2 часа мне пришлось идти к ректору. Вызывал.
     Он продолжил разговор, начатый еще в апреле. Мне надо было быть деканом машиностроительного факультета. А что 7 кафедр, 9 профессоров, 30 кандидатов, 125 сотрудников и около 5 тыс.студентов, если считать первые курсы. К чему все это мне в свои 58 лет? Да при кафедре, на которую я уже “положил” два года упорной работы, когда можно было бы выходить на “нормальный”, общепринятый режим работы заведующего?
     И раньше, с год назад “третьи лица” выпытывали:
     - А как Вы смотрите, если бы Вам предложили возглавить факультет?
     Одному такому “кадру” я с улыбкой, но довольно жестко ответило:
     - А что я от этого буду иметь?
     И впрямь? Чего мне надо? Я доктор, профессор, лауреат. В заделе - по науке - исключительно перспективная технология, - знай ворочай! Зачем мне лавры администратора?
     Позвонил в Москву Волкову С.С. Тот вначале затрепетал:
     - Неужели? - А потом, тут же, скис. И сказал убежденно, - загрызут кафедры!
     А доктор Алехин В.П. ответил просто:
     - Собачья должность!
     Мнения моих друзей были для меня авторитетными. Но ректор, Панов В.П. - которому надо было на кого-то опираться - напирал:
     - Давайте! Надо!
     С начальством спорить вредно. Тем более, я его понимал. В институте уже полыхало пламя внутриусобной войны. Институт горел тихим пламенем. На дрова, в таком деле, я годился вполне.
     Ректор института очень многим пришелся не по нраву. Опыта управления коллективом у человека не было. Он “рубил”. Страдали люди и дело. Мне, как человеку, прошедшему серьезную подготовку на флоте, именно по вопросам управления людьми, смотреть на все это было горько и смешно.
     Горько, потому, что “встречно-поперечные” глупости следовали одна за другой. А смешно, потому, что все происходящее было похоже на худую комедию, которую играли артисты районного масштаба.
     Ректор временами “толкал” меня на разборку разных конфликтов. Я был вынужден выполнять и эту работу. Результаты анализа морально-психологического климата, например, на кафедре ТММ показал, что твердого и умного руководителя там давно не было. Используя свою методологию разговора с людьми, обеспечивающую документ, и, в то же время, полную конфиденциальность бесед, мне удалось получить полное представление о причинах раздоров.
     Ну, надо себе представить, что на 15 преподавателей там уже давно сформировалось 5 отдельных “платформ”.
     И как следствие - кафедра едва-едва внешне - сохраняла свое лицо. Хотя ее раздирали внутренние противоречия. Так же было и в институте. На собраниях профессорско-преподавательского состава институт звучали речи великолепного ораторского мастерства и убийственного содержания.
     В дело “ввязали” прессу. были опубликованы статьи в “Сов.культуре”, “Смене”, “Вечернем Ленинграде”; оповестили и министерство.
     Мне было не по времени ввязываться во все эти дела. Слишком мало я работал в институте. Одна статья в местной городской газете меня возмутила, т.к. грубо искажали существо происходящих в институте событиях. Я подготовил материал. Послал в редакцию. Но, как водится, он не “пошел”. Сходил в редакцию. Начали вертеться. Написал письмо в обком КПСС, первому секретарю Соловьеву Ю.В.
     После “звонка” из обкома КПСС главный редактор был сговорчивее. Материал - подготовленный мною - было решено опубликовать, но... если я настаиваю.
     Страсти, которые бушевали в институте фактически не задевали работу кафедры. Шли суды-пересуды среди преподавателей, но учебный процесс шел своим чередом. За летний период набирали абитуриентов и зиму работали. Ежегодно кафедра выпускала 20-24 инженера.
     Я успевал “нажимать” и на научно-исследовательские работы. В 86 году нам удалось выставить на ВДНХ установку для безабразивной ультразвуковой финишной обработке металлов. В итоге: мой аспирант - гл.технолог одного из заводов Махачкалы Н.Р.Селимов получил золотую медаль ВДНХ. Я “позволил” себе серебряную Селимов меня вообще поражал своей настойчивостью, которая сочеталась как-то с его удивительной неторопливостью. То, на что у меня ушел бы месяц, он делал едва за год. Он работал тихо. Спокойно. В зависимости от того, как складывались обстоятельства на заводе. Он был “заведен” на диссертационную работу архипрочно. То, что он “добьет” ее - я был уверен.
     В итоге что-то получилось. Но не без курьезов. На финишной прямой, перед защитой, как правило, все сроки оговорены заранее.
     А у него получилось так. Все оговорено, а текста автореферата нет! То, что он принес мне в пятницу - а текст сдавать в печать надо было в понедельник - меня не порадовало. Куски! Худо связанные сами с собой. Уж не говоря о таких сложных вещах, как научная новизна, выводы...
     Делать было нечего. Я взял все с собой на дачу. Два дня “мозгового напора”, ножницы и клей сделали свое дело. В понедельник автореферат был сдан в печать.
     Над “Назымчиком”, как я шутливо его звал иногда, смеялся:
     - Тебе бы с кинжалом в зубах танцевать, а ты в науку прешь-лезешь.
     Назым не обижался. Он был упорный, надежный, умный и очень симпатичный лезгин. Прекрасно говорил и писал по-русски. И был великолепным олицетворением реализации Тезиса о дружбе народов.
     И впрямь? Что разъединяет народы? Только политика! Это - проклятое порождение дьявола, - исчадие ада для простых людей.
     Защита Н.Р.Селимова прошла блестяще. Его все хвалили. В таких случаях о научных руководителях не говорят. Достаточно того, что я был доволен, выше всяких норм. Как-никак, а у Назыма на диссертацию ушло почти 10 лет.
     На “подходах” к защитам был И.В.Петушко - молодой и энергичный инженер - зав.лабораторией ВНИИТВЧ. И... Смирнов Анатолий Сергеевич - мой помощник и соратник по работе во ВНИИ
     Да, он остался там вместо меня руководителем всех работ. Но его очень быстро”спихнули” на уровень зав.лаба ультразвуковой сварки. Слишком сильны были противницы, слишком слаб был он. Но диссертацию он “добивал”.
     Ну, не получалось у него быстрее, сильнее, надежнее. Те “задумки”, которые у него возникали в голове, после двух-трех работ рассыпались, как карточные домики. По крайне мере, он лично убеждался, что диссертационная работа - не шутки. А он не в учебном институте, не в плане на защиту, его не подпирает грозное и могучее научное начальство, которое одним мгновением руки из мухи могут сделать слона. Это начальство не может дать такому аспиранту расслабиться. Если уж “такой” попадется им под руку они сделают так, что десятки других аспирантов запомнят это на всю жизнь. В таких ученых советах отродясь не было срывов защит! И не будет никогда! И бедный тот научный руководитель, который поставит защиту своего аспиранта под угрозу срыва. Он может сам потерять очень много. И напишет диссертацию за аспиранта сам. А Смирнов А.С. вынужден был тянуть лямку “ползучего эмпиризма”. Это-то и есть настоящая работа. Самостоятельная. С долгими и тяжкими размышлениями о природе, сути явлений, которые надо разгадать. И Анатолий Сергеевич справился. Сделал. Ему не хватало “мелочей”. Мне пришлось снять свое “табу” с 1967 г. И чуть-чуть помочь ему.
     Мои взгляды на положение ученого не менялись. Я внутренне был уверен, что преподаватель вуза - а основную их массу составляли кандидаты наук - должен участвовать в техническом прогрессе. Каждый из них должен вносить свою посильную ему лепту в это огромное по своей важности дело. Но было очевидно, что в парадных отчетах было одно, а на деле - другое. Я почти 25 лет отработал во ВНИИ, вынужден был знакомиться с работами ряда других НИИ, теперь “увидел” вплотную ВУЗы. Каковы же результаты? Что нас ждет грядущее время? Написал статью… Писал я ее по договоренности с редакцией “Соц.индустрия”. Написал быстро. За два дня. Отослал. Сначала сказали: много! Я ответил: ну, можно и “отрезать”. А потом, спустя месяц, оказалось, что “опоздали”. В редакциях сидят ох, какие политики! Бдят! И чуют ветер! Но я не в обиде. Я давно уже сформулировал свое “кредо”. Сделать то, что от меня зависит! Освободить совесть. Да, наука, промышленность валятся на бок. Это видно уже давно. Валится и форпост нашего общества - идеология. «Кранты» кругом.