2.3. Церковь в блокадном Ленинграде

Деятельность духовенства

Когда нацистская Германия и ее союзники вторглись на территорию СССР, Ленинградская епархия одной из первых откликнулась на призыв Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия всеми силами выступить на защиту Отечества.

Митрополит Алексий (Симанский)

Ленинградскую епархию в период блокады возглавлял известный церковный деятель митрополит Алексий (Симанский), впоследствии Патриарх Московский и всея Руси. В самом городе и северных пригородах, оказавшихся в кольце блокады, в его ведении находились Никольский кафедральный и Князь-Владимирский соборы, а также церкви: Никольская Большеохтинская, Волковская кладбищенская Св. Иова, Димитриевская Коломяжская и Спасо-Парголовская.

Уже вечером 22 июня 1941 года митрополит Алексий провел службу в Никольском кафедральном соборе. В своей проповеди он говорил, что переживает глубокую скорбь за любимый город Ленинград. 26 июля митрополит обратился к верующим Ленинградской епархии с посланием "Церковь зовет к защите Родины". Он отмечал, что ленинградцы активно собирают средства на нужды фронта, резко осудил гитлеризм и предсказал его поражение. Призывая с оружием в руках отстоять независимость страны, в заключение митрополит Алексий сказал: "Война - священное дело для тех, кто предпринимает ее по необходимости, в защиту правды <...> Потому-то Церковь и благословляет эти подвиги и все, что творит каждый русский человек для защиты своего Отечества".

Понимая большое значение партизанского движения в тылу немецко-фашистских войск, митрополит особо обратился к партизанам и жителям оккупированных районов с призывом:

"Продолжайте же, братия, подвизаться за веру, за свободу, за честь Родины; всеми мерами, и мужчины, и женщины, помогайте партизанам бороться против врагов, сами вступайте в ряды партизан, проявляйте себя как подлинно Божий, преданный своей Родине и своей вере народ".

Через штаб партизанского движения, руководимого секретарем обкома ВКП (б) М. Н. Никитиным, обращение митрополита Алексия в листовках было переправлено за линию фронта и распространено среди партизан и населения. Голос Церкви из блокадного Ленинграда был услышан. О силе его воздействия свидетельствует письмо митрополиту Алексию православного христианина - бойца 2-й партизанской бригады А. Г. Голицына:

"Тебе пишу я и ставлю Вас в известность, что Ваш агитлисток, который Вы засылали в тыл врага к своим единоверным братьям, временно попавшим под немецкое рабство, его я, как партизан, до прихода в Ленинград хранил.

Ваш агитлисток сыграл немалую роль среди оккупированного населения в деле оказания помощи партизанам, а вместе с этим и борьбе против фашизма. Этот листок среди населения - как Божье письмо, и за него немецкие коменданты в своих приказах грозили смертной казнью, у кого он будет обнаружен. Быть может, Вас уже ставили в известность об этом. Но я, так как его хранил и им агитировал, довожу Вам, что он оказал немалую роль. Его Вам и шлю. Желаю Вам дальнейших успехов в Вашей жизни и плодотворной работе во имя нашей Родины, во имя победы над фашизмом".

Архиепископу Ленинградскому Алексию разрешили остаться в осажденном городе для того, чтобы поддержать дух его жителей. Он провел в Ленинграде 900-дневную блокаду. "Бог судил нам, - писал Алексий, - испытать бедствие, обрушившееся над родной землей, испить горькую чашу временного порабощения фашистскими злодеями".

Особенную известность получила его проповедь, произнесенная 10 августа. В ней говорилось о патриотизме и религиозности русского человека. Авторитет и влияние Ленинградского митрополита в это время были настолько велики, что 12 октября 1941 года Патриарший Местоблюститель в своем завещательном распоряжении именно его назначил своим преемником.

С лета 1941 года митрополит жил в небольшой квартире на хорах третьего этажа Никольского собора. Иподиакон владыки в период блокады Константин Федоров воспоминал:

"Резиденция митрополита состояла из кабинета и кухни на хорах Николо-Богоявленского кафедрального собора, перегороженных занавеской. Диакон Павел Маслов и иподиаконы часто оставались ночевать на хорах собора за клиросом <…>, а сам (митрополит) при этом ложился спать в ванной, накрытой досками. Сестра митрополита, жившая с ним, А. В. Погожева, спала в кухне, где было тепло, т.к. дровами топили плиту. В войну собор, как и другие храмы, в целом не отапливался".

Митрополит Алексий прилагал все силы для того, чтобы богослужения продолжались. Не обращая внимания на артобстрелы, он, зачастую пешком, обходил ленинградские храмы, беседовал с духовенством и мирянами. В дни блокады он служил Божественную литургию один, без диакона, сам читал записки с поминаниями "за здравие" и "за упокой".

Двери квартиры митрополита были открыты для всех посетителей. По воспоминаниям протоиерея Николая Ломакина:

"Очень многим владыка из личных средств оказывал материальную помощь, немалым лишая себя, по-христиански делился пищей. Желая молитвенно утешить и духовно ободрить пасомых <…>, он нередко сам отпевал усопших от истощения мирян, невзирая при этом на лица, и обставлял эти погребения особенно торжественно".

Лишь 11 июля 1943 года митрополит Алексий впервые за время блокады на короткий срок покинул город и прибыл в Ульяновск, где в то время проживал Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский). Многие верующие в Ульяновске запомнили, как владыка Алексий с удивлением говорил: "Боже, как вы все здесь много едите".

Митрополит постоянно совершал крестные ходы вокруг храма. Певчая М. В. Долгинская, служившая с весны 1942 году в войсках ПВО, вспоминала, что однажды во время ее возвращения в казарму на Фонтанке внезапно начался налет германской авиации. Она побежала к Никольскому собору, чтобы укрыться. "И вдруг из ворот вышли люди. Они двинулись вокруг храма гуськом, держась в темноте друг за друга. Впереди всех шел митрополит Алексий, подняв к небу икону "Знамение". Каждый вечер после литургии он обходил с нею собор. Даже налет не остановил его".

В 1943 году особенно часто обстреливался именно Никольский собор. Однажды в него попали три снаряда, причем осколки врезались в стену кабинета митрополита. Владыка вошел в алтарь, показал причту осколок снаряда и, улыбаясь, сказал: "Видите, и близ меня пролетела смерть. Только, пожалуйста, не надо этот факт распространять. Вообще, об обстрелах надо меньше говорить... Скоро все это кончится. Теперь недолго осталось".

Упомянутый осколок сохранился и сейчас находится в Троице-Сергиевой лавре. Во время другого обстрела Никольского собора митрополит Алексий, понимая, что у верующих могут не выдержать нервы, а если они побегут из храма, у дверей будет давка, вышел на хоры и, сказав слово, успокоил людей.

15 мая 1944 года скончался Патриарх Сергий, и согласно его завещанию в должность Патриаршего Местоблюстителя вступил митрополит Алексий. Вместо него в сентябре 1944 года Ленинградскую епархию возглавил архиепископ Псковский Григорий (Чуков), в 1945 году официально назначенный митрополитом Ленинградским.

Вскоре после интронизации Алексий приехал в Ленинград. Свое слово за богослужением в Никольском соборе 1 апреля 1945 года Патриарх посвятил блокаде:

"Вспоминаю я, как мы совершали богослужения под грохот разрывов, при звоне падающих стекол и не знали, что с нами будет через несколько минут <...> И хочется мне сказать: град возлюбленный! Много горького пришлось пережить тебе, но теперь ты, как Лазарь, восстаешь из гроба и залечиваешь свои раны, а скоро и предстанешь в прежней красоте <...> Я призываю благословение Божие на град сей, на братий сопастырей моих, о которых сохраняю самые теплые воспоминания. Они разделяли со мной все труды, испытывали много скорбей, еще больше, чем я, и теперь несут тяжелый подвиг<...> И будем молиться, чтобы Господь простер благословение свое над Русской Церковью и над дорогой Родиной нашей".

Решением Верховного Совета СССР митрополит Алексий был награжден медалью " За оборону Ленинграда".

Помощь городу

По предложению митрополита Алексия уже с 23 июня 1941 года приходы Ленинграда начали сбор пожертвований на оборону города. Митрополит поддержал желание верующих пожертвовать на эти цели имевшиеся в храмах сбережения, порой довольно значительные.

В город с фронта поступало множество раненых. Они сначала заполнили городские больницы, а затем переоборудованные под госпитали школы и государственные учреждения. Свое тепло и заботу раненым бойцам вместе с другими жителями города несли православные ленинградцы. В городской совет Красного Креста поступали десятки заявлений от религиозной общественности. Согласно предложению митрополита Алексия десять православных приходов Ленинграда начали сбор пожертвований в Фонд обороны страны и советского Красного Креста с 23 июня 1941 года.

Приходской совет Князь-Владимирского собора предложил на свои средства открыть лазарет для раненых и больных воинов и 8 августа передал на его обустройство 710 тысяч из 714 тысяч имевшихся у общины рублей.

Представители духовенства наравне со всеми жителями несли труды по обороне города, многие входили в группы местной противовоздушной обороны (МПВО). Так, например, в справке, выданной 17 октября 1943 года архимандриту Владимиру (Кобецу) Василеостровским райжилуправлением, говорилось, что он "состоит бойцом группы МПВО дома, активно участвует во всех мероприятиях обороны Ленинграда, несет дежурства, участвовал в тушении зажигательных бомб".

Большой подъем вызвал призыв Патриаршего Местоблюстителя Сергия 30 декабря 1942 года начать сбор средств на танковую колонну имени Димитрия Донского. Уже через четыре месяца была собрана необходимая сумма, превышавшая восемь миллионов рублей, из которых один миллион рублей перечислили верующие Ленинграда. Вносились также пожертвования на авиационную эскадрилью имени Александра Невского. Ко дню Красной армии в 1943 году в госпитали города и войсковые лазареты поступило свыше 600 остро необходимых полотенец, перевязочный материал и другое имущество.

О средствах, собранных Ленинградской епархией для Красной армии, митрополит Алексий дважды телеграфировал Сталину. 17 мая 1943 года ответная телеграмма Верховного Главнокомандующего была опубликована в газете "Правда":

"Прошу передать православному духовенству и верующим Ленинградской Епархии, собравшим кроме внесенных ранее 3 миллионов 682 тысяч 143 рублей дополнительно 1 миллион 769 тысяч 200 рублей на строительство танковой колонны им. Димитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной Армии. И. Сталин".

Однако конкретная благотворительная деятельность оставалась под запретом и после начала войны. Приходам разрешили перечислять деньги только в общие фонды: Красного Креста, обороны и другие. Это ограничение не погасило воодушевления верующих и духовенства. Храмы отказывались от всех расходов, кроме самых необходимых. Повсеместно солдатам собирали теплые вещи, прихожане жертвовали продовольствие для больных.

Многие молодые священнослужители ушли в армию, народное ополчение, на оборонное строительство. Оставшиеся изучали средства противопожарной и противовоздушной обороны на случай попадания в храм снарядов во время богослужения. Среди оборонных мероприятий важное значение имела маскировка соборов, которые могли бы стать ориентирами при воздушных налетах на город. В августе золотые купола церквей начали закрывать чехлами или красить в защитный цвет.

С освобождением Ленинграда от блокады патриотическое движение верующих в епархии усилилось. Ленинградцы горячо поддержали митрополита Алексия, 25 октября 1944 года опубликовавшего послание об открытии всецерковного сбора в фонд помощи детям и семьям бойцов Красной армии.

Обращение людей к Церкви в блокадном Ленинграде носило массовый характер, более значительный, чем в большинстве других районов страны. Религиозный фактор сыграл очень важную роль в обороне города. Действовавшие весь период блокады храмы активно способствовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев. Это не могли не учитывать городские власти, их церковная политика начала меняться еще до кардинального изменения общегосударственного курса. Церковь начала бурно возрождаться в годину тяжелых испытаний для русского народа. Она была вместе со своей паствой в нечеловеческих условиях блокадного Ленинграда, заслуженно укрепив свой авторитет и расширив влияние.

Церковная жизнь в блокаду^[1]

В Ленинградской епархии, одной из крупнейших в стране, к 1941 году уцелел лишь 21 православный храм, были закрыты монастыри и духовные учебные заведения, отсутствовала церковная печать. К этим трудностям прибавились суровые тяготы войны и блокадного города.

В сентябре 1941 года немецко-фашистские войска вплотную подошли к Ленинграду. 8 сентября оккупантами был захвачен Шлиссельбург.

Германское командование, не сумев захватить город штурмом, решило задушить Ленинград голодом, холодом, непрерывными артиллерийскими обстрелами и авиационными бомбардировками. Тревогами и лишениями наполнилась жизнь Ленинграда. С каждым днем в городе росла смертность. В октябре 1941 года было зарегистрировано 7,3 тысяч погибших, в ноябре - 11 тысяч, в декабре - 52,8 тысяч.

Патриотические чувства в сердцах верующих ленинградцев поддерживал митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий.

"Победа, - говорил он в своем обращении, - достигается силой не одного оружия, а силой всеобщего подъема и мощной веры в победу, упованием на Бога, венчающего торжеством оружие правды, спасающего нас "от малодушия и от бури" (Пс. 54; 9). И само воинство сильно не одной численностью и мощью оружия, в него переливается и зажигает сердца воинов тот дух единения и воодушевления, которым живет теперь весь русский народ".

Вместе со всем населением блокадного Ленинграда служители Церкви сопротивлялись смерти, не давали ей овладеть живыми. Символично, что Церковь участвовала, хотя и косвенно, в открытии "Дороги жизни" через Ладогу. Многовековые записи наблюдений за Ладожским озером валаамских монахов позволили в 1942 году гидрографу Е. Чурову сделать прогноз поведения ладожского льда.

8 сентября 1941 года сомкнулось кольцо блокады. Начались артиллерийские обстрелы города. От снарядов и бомб пострадали Никольский, Князь-Владимирский соборы, здание бывшей Духовной академии, где тогда размещался госпиталь. Даже отдаленная Коломяжская церковь в ноябре подверглась бомбардировке. Тем не менее богослужения в действовавших храмах продолжали совершаться ежедневно. Первоначально по сигналу тревоги молящиеся уходили в бомбоубежища. Но вскоре люди привыкли к обстрелам и бомбежкам, и службы зачастую не прерывались.

Рано наступившая зима 1941 года оказалась на редкость суровой. В городе почти прекратилась подача электроэнергии, остановился транспорт, многие здания не отапливались. В храмах температура упала до нуля, порой замерзало масло в лампадах, все больше людей умирало от голода. Протоиерей Николай Ломакин, давая свидетельские показания на Нюрнбергском процессе, рассказывал, что вокруг Никольской церкви на Большеохтинском кладбище можно было в течение целого дня видеть от 100 до 200 гробов, над которыми совершал отпевание священник. Всем ленинградским священнослужителям, в том числе митрополиту Алексию, приходилось постоянно заниматься этим скорбным делом.

Голодная блокада не щадила и духовенство. Только в Князь-Владимирском соборе в зиму 1941-1942 гг. умерли восемь членов клира. В Никольском соборе во время богослужения умер регент, не пережил голодную зиму келейник митрополита Алексия инок Евлогий.

Балерина Кировского театра И. В. Дубровицкая писала о своем отце, протоиерее Никольского собора Владимире Дубровицком: "Всю войну не было дня, чтобы отец не пошел в храм. Бывало, качается от голода, я плачу, умоляю его остаться дома, боюсь, упадет, замерзнет где-нибудь в сугробе, а он в ответ: "Не имею я права слабеть, доченька. Надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укрепить, ободрить". И шел в свой собор. За всю блокаду, обстрел ли, бомбежка ли, ни одной службы не пропустил".

Священники и их паства в блокадном городе жили одной судьбой. Вокруг храмов существовали объединения людей, которые помогали друг другу выжить, выстоять. Без какого-либо участия городских властей в подвале Спасо-Преображенского собора было оборудовано бомбоубежище на 500 человек для прихожан и жителей окрестных домов. Имелся кипяток, запас медикаментов, в случае необходимости в подвале можно было переночевать. Нуждающимся помогали деньгами, дровами, свечами, маслом для освещения и другими жизненно необходимыми вещами. С довоенных времен в соборе хранились строительные материалы, и прихожанам делали из железных листов печи для обогрева квартир, выделяли фанеру, картон, чтобы заменить ими выбитые взрывной волной оконные стекла.

На протяжении всей блокады богослужения проходили в переполненных храмах. Сколько-нибудь точное число ленинградцев, посещавших богослужения, указать невозможно, однако сохранились многочисленные свидетельства очевидцев.

Один прихожанин Князь-Владимирского собора позднее вспоминал:

"Певчие пели в пальто с поднятыми воротниками, закутанные в платки, в валенки, а мужчины даже в скуфьях... Вопреки опасениям, посещаемость собора нисколько не упала, а возросла. Служба у нас шла без сокращений и поспешности, много было причастников и исповедников, целые горы записок о здравии и за упокой, нескончаемые общие молебны и панихиды".

Митрополит Алексий в своем докладе 8 сентября 1943 года на Соборе епископов Русской Православной Церкви отмечал:

"И мы можем отмечать повсюду, а живущие в местах, близких к военным действиям, как, например, в Ленинграде в особенности, как усилилась молитва, как умножились жертвы народа через храмы Божии, как возвысился этот подвиг молитвенный и жертвенный. Тени смерти носятся в воздухе в этом героическом городе-фронте, вести о жертвах войны приходят ежедневно. Самые жертвы этой войны часто, постоянно у нас перед глазами..."

Ленинград сражался не только силой оружия, но и молитвой Церкви, силой общего воодушевления. В чин Божественной литургии вводились молитвы о даровании победы нашему воинству и избавлении томящихся во вражеской неволе. Служился тогда особый молебен "в нашествие супостатов, певаемый в Отечественную войну 1812 года". Позднее, в 1943 году, на некоторых богослужениях в Никольском кафедральном соборе присутствовало командование Ленинградского фронта во главе с маршалом Леонидом Говоровым.

В период блокады Ленинграда действовали Александро-Невская Лавра, крупные соборы: Князь-Владимирский, Спасо-Преображенский, кафедральный Николо-Богоявленский; шли службы в кладбищенских храмах. В Казанском соборе и под ним, в подвале, был устроен детский сад. В Казанском соборе до закрытия в 1938 году и создания там Музея атеизма и истории религии хранилась древняя святыня Петербурга - Казанская Чудотворная икона Божией Матери. После закрытия храма ее передали в Князь-Владимирский собор.

Архивные документы блокадного Ленинграда дают представление о том, как действовал Князь-Владимирский собор на Петроградской стороне. После начала войны молодые священники и дьяконы были призваны в Красную армию или стали дружинниками ПВО. Их заменили пожилые батюшки. Независимо от возраста священнослужители и прихожане спешно изучали правила противовоздушной и противопожарной обороны. На случай возникновения паники в храме была организована группа поддержания порядка, дежурили две медсестры. Ни на один день не прерывал Князь-Владимирский собор своей деятельности. Всегда точно в 8.00 начиналось утреннее и в 16.00 - вечернее богослужение.

В сентябре 1941 года участились налеты вражеской авиации. Во время служб все чаще стали раздаваться сигналы воздушной тревоги. Особенно тяжело стало с наступлением зимы. Ни электроэнергии, ни керосина не было. Со всех сторон города пешком, по неубранным сугробам, в темноте добирались на утреннюю службу священнослужители. Ледяной ветер проникал через разбитые окна, гулял по храму. Зашивали окна фанерой, застывало масло в лампадках, коченели руки. Но служба шла без сокращений и поспешности. Даже в будничные дни подавались горы записок о здравии и за упокой.

Общее количество штатных православных священнослужителей в Ленинграде составляло 25 человек, кроме того, было около 30 приписных, заштатных и катакомбных (тайных) священников. Из этих 55 священнослужителей от голода умер каждый третий - 18 (в настоящее время составлены их краткие жизнеописания); кроме того, погибли сотни церковнослужителей, певчих и членов приходских советов. Вот лишь некоторые примеры.

Только в Князь-Владимирском соборе в конце 1941-1942 года умерло 9 служащих и членов клира. 1 января 1942 года ушел за штат по болезни протоиерей церкви Св. Иова на Волковом кладбище Евгений Флоровский, прожил он после этого недолго. 6 сентября 1942 г. ушел за штат по болезни служивший в Никольской Большеохтинской церкви протоиерей Николай Решеткин, он также вскоре скончался. Умерли от голода приписанный к кафедральному Никольскому собору протоиерей Николай Измайлов, заштатные протоиереи Димитрий Георгиевский, Николай Селезнев и другие. В этом соборе прямо за богослужением умер регент, скончался звонарь А. А. Климанов, не пережил первую голодную зиму и келейник митрополита Алексия (Симанского) инок Евлогий. Из 34 певчих к февралю 1942 года в хоре кафедрального собора осталось три человека. В конце 1941 года скончался настоятель Серафимовской церкви протоиерей Гавриил Васильев.

В Спасо-Преображенском соборе от голода умерли трое из пяти штатных священнослужителя. В конце 1941 года слег настоятель протопресвитер Алексий Абакумов. 12 декабря он писал приходскому совету: "Температура 38,8. Назначен постельный режим. К воскресенью мне не встать. Не можете ли мне отпустить и прислать бутылку деревянного масла, чтобы не сидеть в темноте?" Собор выделил о. Алексию и масло и 1000 руб. пособия. Но силы настоятеля таяли, и 19 декабря он скончался.

В начале 1942 года скончались протоиереи Петр Георгиевский и Иоанн Громов. Зиму 1941/42 года из 100 соборных певчих пережили лишь 20. Первыми от голода погибали мужчины, в их числе и помощник регента И. В. Лебедев. 28 декабря он писал:

"Я, можно сказать, понемногу умираю. Силы мои подорвались. Я сейчас лежу. Одни кожа и кости. Сидим несколько дней на одном хлебе. Конечно, все теперь так существуют, но хочется жить <...> Со мной вместе голодают жена, дочь и девятилетний внук, отец которого на фронте. Нет ни продуктов, ни денег. Спасите жизнь". Лебедеву было выдано 300 рублей, но спасти его не удалось. Певчий Е. Радеев писал администрации собора 18 января 1942 года: "От всей души и сердца благодарю Вас за присланные с Лавровым 150 руб. и кусочек хлеба… Вы спасли меня от смерти. Самочувствие мое стало лучше. На Ваши деньги я купил дров на рынке". Несмотря на оказанную помощь, Е. Радеев скончался. К лету 1942 года умерли председатель приходского совета Е. Д. Балашева и 10 церковнослужителей.

Сохранились свидетельства об удивительной самоотверженности и взаимопомощи, которые проявлялись внутри относительно небольшой, по сравнению со всем населением города, группы православных верующих. Особенно следует отметить подвиг женщин, помогавших выжить или облегчить страдание умиравших в осажденном Ленинграде. За подобную деятельность в июне 1944 года была награждена золотым наперсным крестом монахиня Александра (Богомолова). Активно помогала бедствовавшим сестра митрополита Алексия монахиня Евфросиния (Симанская) и многие другие.

Можно привести множество примеров подвижнического служения и оставшегося в живых (порой чудом) блокадного духовенства.

Священнослужители, которые сами испытывали все невзгоды, понимали, как нуждаются люди в поддержке, утешении. А ведь многие из них, уже очень немолодые, жили далеко от своих храмов. Даже старейший протоиерей Иоанн Горемыкин на восьмом десятке лет каждый день пешком добирался с Петроградской стороны в Коломяги. Некоторые верующие и сейчас помнят, как обессилевшего в блокаду священника везли в конце войны к службам на финских саночках. Сохранились свидетельства прихожан, что он порой последний паек свой отдавал голодающим. В начале 1942 года, получив вызов от одного из сыновей из Саратова, о. Иоанн прочитал письмо сына, советуясь с прихожанами, как поступить. "Какая-то женщина в черном платке упала на колени: "Батюшка, на кого же ты нас оставишь? Сироты мы без тебя…" И протоиерей наотрез отказался эвакуироваться. В некрологе о. Иоанна особенно отмечалось его блокадное служение: "Несмотря на преклонный возраст и истощение, мужественно под обстрелами проходил большие расстояния для служб в церкви. Обходил больных, раненых и малодушных, вселяя бодрость и окрыляя надеждой - горячей молитвой и упованием на милосердие Божие".

Следует отметить служение архимандрита Владимира (Кобеца), лично тушившего зажигательные бомбы, собиравшего пожертвования верующих в фонд обороны и обслуживавшего одновременно два прихода. В своем заявлении 20 декабря 1945 года митрополиту Григорию (Чукову) о. Владимир писал:

"Я исполнял священнические обязанности в Князь-Владимирском соборе без всяких прекословий, особенно в дни блокады города нашего. Приходилось служить почти каждый день, так как другим священникам было невозможно прийти исполнить свою череду, а я живу поблизости, и я рисковал жизнью под обстрелом, а все-таки старался не оставлять богослужение и утешить страждущих людей, которые пришли помолиться Господу Богу. В храме стекла падают на голову, а я не останавливал службу. Часто привозили меня на саночках в храм, я не мог идти. По воскресеньям и праздничным дням я ездил служить в Лисий Нос, и случались всякие несчастья, даже пешком идти 25 км под обстрелом и с разными препятствиями, и я никогда не отказывался от возложенного на меня дела".

Оба оставшихся в живых члена клира Спасо-Преображенском собора - протоиерей Павел Фруктовский и протодиакон Лев Егоровский - жили на очень большом расстоянии от храма: настоятель на Васильевском острове, протодиакон же - за городом, в Парголово. Но даже в самую тяжелую пору они ежедневно служили в соборе. В ходатайстве прихожан осенью 1943 года о награждении о. Павла Фруктовского медалью "За оборону Ленинграда" говорилось:

"В зиму 1941/42 года, когда отсутствовало трамвайное сообщение, а живет отец Павел от собора в 15 км, он, опухший от недоедания, в возрасте 65 лет, ежедневно посещал собор, он был единственный священник, временами он приходил на службу совсем больной и домой уже не мог возвращаться и ночевал в холодном соборе".

Много месяцев о. Павел обслуживал приход на пределе физических возможностей: он один и служил литургию, и исповедовал, и отпевал, и крестил, совершая все требы.

Из воспоминаний протоиерея Бориса Пономарева, ушедшего на фронт 23 июня 1941 года:

"На второй день войны я был призван на защиту нашей Родины. Причастился в Николо-Кузнецком храме и на другой день был направлен на Ленинградский фронт <…> У меня не было родителей, меня благословила старушка 92 лет, дальняя родственница, и сказала: "Ты будешь жив, люби и защищай Родину..."

В самое тяжелое время блокады Ленинграда я получил от нее письмо: "Дорогой Боря, как вам приходится переживать, но мы молимся и надеемся на милость Божию. Бог милостив, а враг будет изгнан. Вчера у нас во дворе упала бомба, стекла все выбиты. Мы также переносим тяжесть войны. Я часто бываю в храме и молюсь за воинов и шлю тебе материнское благословение".

Меня спрашивают, какое самое сильное впечатление от войны? В самое тяжелое время блокады Ленинграда <…> недалеко от входа (на кладбище) мы увидели девочку лет тринадцати, склонившуюся и стоявшую на одном колене. На ней была шапка-ушанка, и вся она была немного занесена снегом, а сзади на санках был труп женщины, умершей от голода, - видимо, мать, которую девочка не успела похоронить и замерзла сама. Эта страшная картина потрясла меня на всю жизнь...

В первые дни войны я видел сон - большое изображение иконы Покрова Божией Матери. После этого у меня появилась уверенность в том, что нас защищает Царица Небесная. <…>

В 1942 году в Ленинграде (после госпиталя) у меня была возможность побывать в Никольском соборе. В храме в это время читали часы и находились истощенные голодом люди... Я спросил: "Когда совершает богослужение митрополит Алексий?" Мне ответили, что владыка находится в алтаре <…> Митрополит Алексий очень милостиво благословил меня и спросил: "Вы, наверное, прислуживали в храме?" Я ответил "да" и сказал где. Владыка заметил, что хорошо помнит служившего там владыку и его мать. Я дерзнул предложить митрополиту Алексию свою порцию хлеба, а он ответил: "И вам также трудно переносить блокаду и голод. Если можете, передайте матушке-алтарнице". Я положил земной поклон перед престолом, и владыка меня благословил и дал служебную просфору, очень маленькую, размером с пуговицу.

В первый день Пасхи верующие приносили освящать маленькие кусочки хлеба вместо куличей. Какое было утешение для всех ленинградцев, что в храмах осажденного города ежедневно совершалось богослужение".

В праздничном послании митрополита Алексия накануне первой военной Пасхи подчеркивалось, что в этот день, 5 апреля 1942 года, исполняется 700 лет со дня разгрома немецких рыцарей в ледовом побоище святым князем Александром Невским - небесным покровителем города на Неве.

Пасхальное богослужение собрало много народа, однако меньше, чем в предыдущем году. Каждый третий житель города умер от голода и холода. В городе началась массовая эвакуация по "Дороге жизни" через Ладожское озеро. Важно отметить, что практически все духовенство осталось на своих местах при приходах. Эвакуировались в основном заштатные священнослужители.

Именно к Пасхе гитлеровцы приурочили особенно яростный налет на Ленинград. Богослужение было перенесено на 6 часов утра, что позволило избежать больших жертв. Многие верующие вместо куличей освящали кусочки блокадного хлеба. При обстреле города в Пасхальную ночь серьезные повреждения были нанесены Князь-Владимирскому собору. Фашистские самолеты не только сбрасывали на него бомбы, но и обстреливали на бреющем полете из пулеметов.

Когда в первой половине 1942 года развернулась массовая эвакуация, почти все служащее духовенство, кроме двух священников (Сергия Бычкова и Илии Попова), осталось на своих местах. Легально проживавшие в городе священнослужители, как и их прихожане, получали мизерные продовольственные карточки. Подавляющее большинство священно- и церковнослужителей честно, порой жертвуя жизнью, исполняли свой долг. Значительная часть их не пережила зиму 1941/42 года.

Весь период блокады продолжался значительный рост религиозного чувства горожан. Тысячи людей принимали крещение. Богослужения проходили при переполненных храмах. Даже в будние дни подавались горы записок о здравии и упокоении. Литургию в них вопреки церковным канонам нередко служили так же, как это делали священники-заключенные в лагерях - на ржаной просфоре. Вместо вина порой использовался свекольный сок.

Справедливости ради следует отметить, что репрессии духовенства продолжались и в период блокады. Во второй половине 1941-1942 гг. были арестованы как минимум пять священнослужителей. Единственным существенным шагом городских властей навстречу верующим стало выделение приходам минимально необходимого количества вина и муки для причащения верующих, так как в блокированном городе эти продукты было невозможно купить.

Первое заявление о выделении муки и вина в Ленсовет поступили в начале ноября. В ходатайстве приходского совета церкви Св. Иова говорилось, что с 11 сентября просфоры выпекаются при храме в небольшом количестве из муки, пожертвованной верующими, но теперь из-за невозможности приобретения вина и муки "в церкви в ближайшее время могут прекратиться богослужения".

Для принятия решения об оказании помощи приходам городскому руководству понадобилось почти два месяца. И все-таки 29 декабря 1941 года православным общинам города были впервые выделены в общей сложности 85 кг муки и 75 литров вина. Продукты были выданы не бесплатно - прихожане оплачивали их по государственным расценкам. Конечно, выделяемых продуктов хватало лишь для удовлетворения минимальных богослужебных потребностей. Так, согласно свидетельству прихожан, в мае 1942 года в Никольской Большеохтинской церкви просфоры были размером с пятикопеечную монету, а вина выделялось не более двух столовых ложек на службу, и решено было "совершать причастие с предельно разбавленным водой вином". Объем выдачи продуктов на протяжении всех лет блокады почти не менялся. Выделенные хлеб и вино ценились в храмах чрезвычайно высоко и их распределяли понемногу на все богослужения в течение месяца.

Обращение митрополита Алексия, молитвы в храмах и прошения о даровании победы русскому воинству нашли отклик в сердце каждого православного ленинградца. Тысячи верующих ленинградцев ушли в те грозные дни на фронт. Духовенство ленинградских храмов утешало оставшихся прихожан, вселяло в них глубокую и непоколебимую веру в торжество правого дела. С надеждой и скорбью шли люди в храмы.

Потрясающим свидетельством положения ленинградцев во время блокады стали показания 27 февраля 1946 года свидетеля обвинения от СССР на Нюрнбергском процессе благочинного церквей Ленинграда протоиерея Николая Ломакина. Л. Н. Смирнов, помощник главного обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе, просил отца Николая рассказать Трибуналу о своих наблюдениях, сделанных во время службы в Никольской церкви Георгиевского кладбища Ленинграда в годы блокады. Приведем выдержки из стенограммы допроса.

Свидетель Ломакин рассказывал:

"В 1941 г. и в начале 1942 г. я был настоятелем кладбищенской Никольской церкви. Здесь я наблюдал следующие трагические картины, о которых хотел бы сейчас подробно рассказать Трибуналу. Спустя несколько дней после вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз я был свидетелем огромного увеличения числа отпеваний умерших. Это были дети, женщины и престарелые люди, погибшие в результате налетов немецкой авиации на город, - мирные жители нашего города. Если до войны количество умерших колебалось от 30 до 50 человек в день, то во время войны цифра эта быстро увеличилась до нескольких сот в день. Не было физической возможности внести умерших в храм. Вокруг храма образовалась громадная очередь ящиков и гробов, наполненных кусками человеческого мяса, изуродованными трупами мирных жителей Ленинграда, погибших в результате варварских налетов немецкой авиации.

Наряду с отпеваниями принесенных к храму покойников необычайно возросла практика так называемых "отпеваний". Верующие люди не могли поставить в храм своих умерших родственников и знакомых. Их родственники и знакомые погребены были под обломками, под развалинами уничтоженных немцами жилых домов. Вокруг храма можно было в течение целого дня видеть груды гробов - 100, 200 гробов, над которыми совершал отпевание священник. <…>

В зиму 1941-1942 гг. положение Ленинграда в блокаде было особенно тяжелым. Непрекращающиеся налеты немецкой авиации, артиллерийский обстрел города, отсутствие света, воды, транспорта, канализации в городе и, наконец, ужасающий голод - вследствие всего этого мирные жители города испытывали неслыханные в истории человечества страдания. Это были воистину герои, страдавшие за Родину, неповинные мирные жители.

Наряду с тем, что я сейчас вам рассказал, мне приходилось видеть и другие ужасные картины, когда я служил настоятелем этой кладбищенской Никольской церкви. Кладбище многократно подвергалось жесточайшим налетам немецкой авиации. И вот представьте себе картину, когда люди, нашедшие вечный покой, - гробы, их тела, кости, черепа - все это выброшено взрывами бомб на землю, в беспорядке разбросаны памятники, кресты, и люди, только что пережившие потерю близких, должны снова страдать, видя громадные воронки, где, может быть, только что похоронили они своих близких, родных и знакомых, снова страдать, что им нет покоя".

В заключение прокурор Л. Н. Смирнов спросил отца Николая: "В период голода в какой степени увеличилось количество отпеваний в вашей кладбищенской церкви?"

Отец Николай ответил: "Как я уже сказал, вследствие невероятных условий блокады, вследствие непрерывных налетов немецкой авиации на город, вследствие артиллерийских обстрелов города количество отпеваний усопших дошло до невероятной цифры - до нескольких тысяч в день. Мне особенно сейчас хочется рассказать Трибуналу о том, что я наблюдал 7 февраля 1942 года. За месяц до этого случая, истощенный голодом и необходимостью проходить большие расстояния от дома до храма и обратно, я заболел. За меня исполняли обязанности священника мои два помощника. 7 февраля, в день Родительской субботы, перед началом Великого поста, я впервые после болезни пришел в храм, и открывшаяся моим глазам картина ошеломила меня - храм был окружен грудами тел, частично даже заслонившими вход в храм. Эти груды достигали от 30 до 100 человек. Они были не только у входа в храм, но и вокруг храма. Я был свидетелем, как люди, обессиленные голодом, желая доставить умерших к кладбищу для погребения, не могли этого сделать и сами обессиленные падали у праха почивших и тут же умирали. Эти картины приходилось наблюдать очень часто".

С осени 1943 года представителей ленинградского духовенства стали привлекать к участию в общегородской общественной работе. Так, протоиерей Николай Ломакин участвовал в деятельности городской и областной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. 11 октября 1943 года впервые за все годы советской власти двенадцати ленинградским священнослужителям была вручена правительственная награда - медаль "За оборону Ленинграда".

Происходили и другие перемены. 14 декабря 1943 года Ленинградскому митрополиту было разрешено иметь технический аппарат, и 15 апреля 1944 года в здании Никольского собора открылась епархиальная канцелярия.

Торжественно и празднично отмечалось верующими полное освобождение города от вражеской блокады. Во всех храмах по благословению митрополита 27 января 1944 года были совершены благодарственные молебны.

Вот как описывалось в "Журнале Московской Патриархии" народное ликование, охватившее избавленный от блокады Ленинград:

"Весть о блестящих победах нашей великой Красной армии на Ленинградском фронте и полном освобождении Ленинграда от вражеской блокады была принята гражданами Ленинграда с неописуемой радостью <…> Целые толпы ликующего народа наполняли проспекты великого города, и до поздней ночи народ не расходился, кликами радости выражая свой восторг и ликование.

В ближайший воскресный день, 23 января, в храмах Ленинграда было особенно многолюдно. В Никольском соборе служил митрополит, который перед торжественным молебствием обратился к молящимся с приветственным словом, призывая всех благодарить Бога за дарованную ленинградцам великую радость избавления от постоянного страха за свою жизнь, за жизнь своих близких. <…>

Митрополит говорил о том, что не напрасны были молитвы Церкви о победе над врагом, и эта победа нам теперь дарована. <…>

Во всех храмах города по благословению митрополита совершались в этот день торжественные благодарственные молебствия, перед началом которых настоятелями было прочитано следующее слово митрополита Алексия:

"Слава в вышних Богу, даровавшему нашим доблестным воинам новую блестящую победу на нашем родном, близком нам Ленинградском фронте. Эта победа отозвалась неописуемой радостью в наших сердцах и вызвала в них новую горячую волну благодарности и любви к нашим славным, в подлинном смысле победоносным, защитникам"".

Церковная жизнь на оккупированных территориях Санкт-Петербургской (Ленинградской) епархии в 1941-1944 гг.

К началу Великой Отечественной войны на территории Ленинградской области осталась 21 действующая церковь - больше, чем в любой другой епархии Советского Союза (в границах 1939 г.), кроме Московской. Однако подавляющее большинство из этих храмов - 16 - находились в Ленинграде и пригородах.

Пять из шести действующих храмов южных пригородов Ленинграда, оказавшись вблизи линии фронта (по ту или другую сторону), значительно пострадали от военных действий, и службы в них прекратились в августе - сентябре 1941 г.: Свято-Троицкая церковь в Петергофе, Преображенская в Урицке (Лигово), Никольская в Колпино, Св. Адриана и Наталии в Старо-Паново и Князь-Владимирская в Усть-Ижоре.

Таким образом, на оккупированной территории оказалась лишь одна действующая пригородная церковь - во имя иконы Божией Матери "Знамение" вблизи Екатерининского дворца в г. Пушкине (Детское Село). Ее настоятелем служил заслуженный митрофорный протоиерей Феодор Забелин.

В годы первой мировой войны он, являясь благочинным стрелковой дивизии на Западном фронте, был тяжело ранен осколком снаряда, затем в 1919-1941 гг. служил в храмах Лужского и Детскосельского районов. Отец Феодор часто проповедовал, постоянно старался помогать прихожанам и пользовался их любовью и уважением.

Хорошо знавшая батюшку Н. Китер так написала о нем в своих воспоминаниях:

"Все знавшие его называли "Филаретом Московским". Целый ряд бедняков состоял у него на постоянной пенсии. Каждую бездомную голодную кошку или собаку он, бывало, подберет и выкормит. Знали об этой его деятельности только самые близкие друзья, так как он строго запрещал о ней рассказывать. По виду это был очень скромный и незаметный старец. И он, несмотря на запрещения, неуклонно продолжал проповедовать. <...> Во время боев, в самые страшные бомбардировки, он так же спокойно, как и в обычное время, ежедневно служил у "Знамения" литургии, на которые собиралось много верующих. Бывало, звенят разбитые стекла и сыплется штукатурка, а о. Феодор бестрепетно предстоит Св. Престолу, словно и не слыша потрясающих храм оглушительных взрывов. Когда отступавшие немцы предложили ему с его парализованной матушкой эвакуироваться (уже из Гатчины) вместе с больницей, значит, с максимальными для того времени удобствами, он отказался наотрез, заявив: "Никуда не поеду, пока хоть кто-нибудь из моей паствы тут останется". Добрый пастырь не оставил стада своего".

Помимо о. Ф. Забелина, в Знаменской церкви также служили протоиерей Иоанн Коляденко и протодиакон Владимир Керский. Кроме того, в Пушкине и Павловске к моменту начала оккупации оказались подвергавшиеся репрессиям в 1930-е годы прот. Николай Смирнов, бывший заведующий Валаамским подворьем в Ленинграде игумен Илия (Мошков) и иосифлянский протоиерей Алексий Кибардин. Наличие такого количества священнослужителей позволило, несмотря на жестокий оккупационный режим, возродить церковную жизнь еще в нескольких храмах.

Первой из них 1 октября 1941 года, на Покров, была освящена игуменом Илией кладбищенская церковь Святых Иоакима и Анны в Павловске, официально закрытая в сентябре 1939 года. Отец Илия и его духовный сын - бывший послушник Валаамского монастыря псаломщик Алексий Маслов - служили в этом храме до 1 марта 1942 года, а затем от "страшного голода" покинули город и перешли служить в Осьминский район.

Той же осенью 1941 года освятил Спасо-Преображенскую церковь в Тярлево (сейчас часть г. Павловска) проживавший в этом поселке протоиерей Иоанн Коляденко. Он же стал служить и в возрожденной в конце 1941 года в Павловске бывшей гарнизонной церкви Св. Николая Чудотворца. Помогал о. Иоанну протоиерей Николай Смирнов, еще в 1910-е годы служивший благочинным 1-го Царскосельского округа. В январе 1942 года о. Николай из-за голода переехал в Гатчину, где и скончался через четыре месяца. Еще одну церковь Павловска - Мариинскую - возродить не удалось, немцы заняли ее здание под мастерские.

Пушкин находился всего в паре километров от линии фронта, и установленный в городе оккупационный режим не позволил возродить ни одного храма. Так, протоиерей А. Кибардин, служивший до ареста в 1930 году настоятелем Феодоровского собора, не смог возобновить богослужения в нем.

До войны собор использовался под кинозал и Архив кинофотодокументов. Архивные материалы занимали большую часть здания и в период оккупации, пока в январе 1944 года не сгорели от огня советской артиллерии при освобождении города. Немцы же разобрали входную лестницу из розового песчаника, спилили часть дубков, посаженных у собора членами царской семьи, сломали царские врата и т. д. Оккупанты заняли для своих нужд почти все другие храмы Пушкина, здания которых также сильно пострадали от обстрела советской артиллерии. Усыпальница под Казанской кладбищенской церковью была превращена немцами в бомбоубежище; церковь Св. Иулиана Тарсийского заняли части испанской Голубой дивизии; в помещении церкви Воскресения Христова Екатерининского дворца германские войска устроили гараж, разгромив или сильно повредив внутреннее убранство; здание Александровского дворца было занято штабом немецкого командования (площадь перед дворцом превращена в кладбище для солдат СС), и в результате советского артиллерийского обстрела помещение дворцовой церкви было разрушено.

Службы продолжались только в Знаменской церкви, да и то лишь около года. В своем рапорте митрополиту Алексию от 1 мая 1944 года протоиерей Ф. Забелин так описывал тяжелейшие условия служения в оккупированном городе:

"17 сентября 1941 г. немцы заняли г. Пушкин, я перешел на жительство в ризницу Знаменской церкви, а на другой день, 18-го числа, дом, в котором я жил на Песочной ул., как и 14 домов по той же улице, был сожжен немцами, и я лишился всего своего имущества. С первых же дней оккупации г. Пушкина немцами началась эвакуация прихожан Знаменской церкви, питательные ресурсы наши постепенно уменьшались, а коменданты г. Пушкина отказывали нам в куске хлеба. <...> С ноября 1941 г. в Пушкине началась голодовка, от которой слабели, пухли и умирали жители Пушкина. Для захоронения умерших при городской Управе была образована похоронная артель, которая собирала умерших по домам, причем умершие зашивались в простыни, одеяла и отвозились в братскую могилу. Было немало таких умерших, которых родные приносили в Знаменскую церковь, и они и оставались за отсутствием гробокопателей по 10-15 дней, потом увозились на кладбище. <...> Службы в Знаменской церкви совершались по воскресеньям и праздничным дням, а в великом посту 1942 г. и по средам, пятницам, совершались и в морозные дни, как, например, 14 января 1942 г., когда температура в церкви снизилась до 12 градусов мороза, и, несмотря на холода, всегда ходили верующие и молились. Церковь никогда не пустовала. Знаменская церковь находилась на расстоянии 1-1,5 км от окопов и часто обстреливалась. Особенно интенсивный огонь был в ночь на 1 января 1942 г. Снаряд попал в косяк церковного окна, выходящего на северную сторону, выбил железную решетку и раму. Окно было зашито досками, что дало возможность продолжать службы, хотя много стекол выбито, особенно в верхних рамах, а застеклять их не было возможности".

Факты, приводимые в рапорте о. Феодором, подтверждают и дополняют сохранившиеся свидетельства прихожан. Так, в дневнике проживавшей в 1942 году в г. Пушкине Лидии Осиповой говорится:

"15 февраля. <...> Люди умирают от голода, вшей, тифа, жестокого и подлого обращения с ними немцев, так и тех русских, которые стоят у власти над ними, и все же у них достаточно духовных сил для того, чтобы отдаться мыслям о Боге и религии. <...>

25 марта. Скоро Пасха. Совершенно невозможно представить себе что-нибудь более печальное. Голодаем уже по-настоящему. Пайки растягиваем на 4 дня, а в остальные не едим буквально ничего.

2 апреля. Страстной Четверг. Ни в церковь, ни свечки. 5 апреля. Пасха. С утра не было ни крошки хлеба и вообще ничего. <...> Мороз около 20 градусов. Служба была <...> в 10 часов утра. Кое-кто святил "куличи". Что это за жалкое зрелище! И ни одного яйца".

Особенно подробно описала церковную жизнь в оккупированном Пушкине в своих письмах военного времени упоминавшаяся Наталия Китер. В 1939 - феврале 1942 года она пела и читала на клиросе в Знаменской церкви. В письме от 6 февраля 1943 года в русский монастырь Преп. Иова Почаевского (Словакия) Н. Китер сообщала:

"Немцы заняли Царское 16-17 сентября, и большевики день и ночь до самого отъезда моего стали осыпать город всевозможными снарядами и бомбами. Ежедневно были пожары, так как много было зажигательных бомб. Население жило в подвалах. Я тоже, но лишь ночевала. Работая сестрой милосердия, я привыкла к снарядам настолько, что по звуку определяла: близко ли упадет, и если да, то мы просто бросались на землю. Население очень пострадало. Всюду валялись трупы, которые, за невозможностью хоронить из-за мерзлой земли, бросали в покинутые окопы, а то складывали в заброшенные дома. Голод был такой, что люди пухли и умирали массами...

У Знамения служба была до самого моего отъезда (5 февраля 1942 года). Это - единственная сохранившаяся церковь. Образ Пресвятой Девы был цел. Мы его особенно любили и чтили. Батюшка у Знамения был старенький и болезненный - о. Ф., за 70 лет ему было. Дом, в котором он жил, сгорел. Он все потерял и перебрался с хворой матушкой жить в ризницу. Мужественно служил и в самую отчаянную бомбардировку, когда все сидели в подвалах. Бывало, стреляют вовсю, а бежишь к Знамению - 15 минут скорым шагом. И только думаешь: добежишь ли? Да молитву Иисусову шепчешь или 90-й псалом. Прибежишь, а там уже многие из друзей собрались. Прямо - на клирос. Церковь трясется, стекла звенят и сыпятся, оглушительные взрывы заглушают службу, пение наше. Думаешь: только бы успеть причаститься! И подъем какой-то духовный, и радостно было бы умереть в храме, сразу после причастия. Но сберег Господь. Видно, еще не готова. Конечно же, не готова! Повреждена церковь была немного. Если не ошибаюсь, только в одном месте - брешь, да стекла вылетели. А ведь стоит на самом опасном месте".

В результате нечеловеческих условий жизни Пушкин после года оккупации почти обезлюдел. В марте 1942 года скончался от голода протодиакон Владимир Керский. 6 января 1942 года также от голода умер известный писатель-фантаст Александр Беляев. В городе перед войной проживало много замечательных деятелей культуры, в том числе церковный архитектор, художник и поэт Александр Алексеев. Уже в период оккупации он написал целый ряд духовных стихотворений. 29 ноября 1941 года поэт погиб в Гатчине. За несколько дней до смерти он написал на обрывке бумаги стихотворение "Слава Богу":

Слава Богу: Ни одна строка

Не найдет печатного станка.

Слава Богу: Ни одна рука

Не сплетет хвалебного венка.

Слава Богу: Это мой удел,

Так и будет, как Господь велел.

12 августа 1942 года был принудительно вывезен из Пушкина в Гатчину о. Ф. Забелин. Эта "эвакуация" была проведена в грубой насильственной форме, большинство вещей протоиерея, в том числе митра, иконы, крестики, остались в Пушкине и были разграблены оккупантами. На посту настоятеля Знаменской церкви о. Феодора сменил протоиерей Иоанн Коляденко. В октябре 1942 года богослужения в храме были прекращены, и о. Иоанн перенес часть святынь (в том числе чтимые Знаменскую, Казанскую иконы Божией Матери, образы Свт. Николая, Св. Георгия, Свт. Димитрия Ростовского) и церковной утвари во дворец князя Кочубея, где устроил часовню. Здесь он служил, как и в храмах Павловска, до осени 1943 года.

Значительная часть бывших прихожан Знаменской церкви в 1942-1943 гг. проживала в Гатчине, и они неоднократно ходатайствовали о временном перенесении царскосельских чтимых икон в Гатчинский собор, но получали категоричный отказ со стороны городского главы Пушкина Селезнева. А в ноябре 1943 года перед отступлением нацисты при содействии Селезнева похитили и вывезли в Прибалтику большую часть как остававшихся в Знаменской церкви, так и перенесенных в часовню предметов утвари и икон, среди них чудотворный образ Божией Матери "Знамение" (обнаруженный в Риге в 1945 году).

Подобная же неблагоприятная ситуация для возрождения церковной жизни, ввиду близости фронта и противодействия оккупантов, существовала и в других южных пригородах Ленинграда.

Учитывая героический вклад ленинградского духовенства в общенародную борьбу с врагом, Президиум Верховного Совета СССР неоднократно принимал решения о награждении особо отличившихся священнослужителей. 11 октября 1943 года группа православных священнослужителей была награждена медалью "За оборону Ленинграда". Впервые за годы Советской власти совершалось награждение священников, притом боевой наградой. Тем самым официально признавались их патриотические заслуги. Первым получил награду в Смольном митрополит Ленинградский Алексий.

27 января 1944 года блокада Ленинграда была окончательно снята. В честь этого события в городе прогремел победный салют. В Никольском соборе торжественный молебен служил сам митрополит Алексий. Вместе с грохотом салютующих орудий над северной столицей раздавался звон колоколов храмов и церквей. За 872 дня блокады ленинградцы потеряли более 800 тысяч жителей и защитников города (по другим данным, более одного миллиона), но не отдали Ленинград врагу. Вместе со всеми блокадниками чаша горя и слез была до конца испита ленинградскими священнослужителями, выполнявшими свое христианское и патриотическое служение. И память об этом навсегда останется в истории России.

После Победы, в 1947 году Сталин пригласил митрополита Гор Ливанских Илию в Россию.

Из Москвы митрополит Илия приехал в Ленинград (это было в первых числах ноября 1947 года). Приведем запись одного из очевидцев пребывания владыки Илии в Ленинграде:

"Перед самым приездом митрополита Илии в Ленинград мне явился во сне какой-то священник и сказал: "Через три дня ты узнаешь, как была спасена Россия. Не забудь об этом и поведай другим". И вот по делам службы через три дня я оказался рано утром на Московском вокзале (отправлял контейнеры). Вдруг вижу: идет начальник МВД города, с ним множество милиции, солдат, почетный караул, никого не пускают. Все говорят: "Наверно, Сталин приехал..." Подхожу к оцеплению и вижу: идет Косыгин (его, наверно, как ленинградца направили сопровождать владыку Илию), с ним митрополит Ленинградский Григорий, а между ними митрополит в восточном клобуке. Тогда я вспомнил про сон и подумал: "Что-то сегодня будет в соборе?" Утром 9 ноября митрополит Илия служил Литургию в кафедральном Никольском соборе, тогда же он преподнес храму частичку мощей святителя Николая перед солеёй слева у главного престола.

На следующий день я пришел к знакомому, а он говорит: "Поехали во Владимирский собор, там будет сегодня великое торжество, весь город об этом говорит! - Зачем так рано? Ведь еще три часа до службы, - говорю я. - Да иначе не попадем, столько народа соберется!"

И вот пошли во Владимирский собор. Что-то необыкновенное в городе творится: все прилежащие улицы заполнены народом. Около двухсот тысяч человек стояло у храма, весь транспорт остановился, проходы загорожены, еле пробрались к нему. Стоим около храма, а внутрь не попасть: солдаты стоят в оцеплении и никого не пускают. Вдруг из боковой двери выбегает староста (наш знакомый), увидел нас и зовет: "Пошли! Я вас дожидался!" Он провел нас в храм, и мы оказались у самой солеи! Слева от солеи было отгорожено место, и там стояли члены Правительства. Мы насчитали - 42 человека. И вот появились митрополит Илия, митрополит Григорий и священство.

Началась служба. Отслужили малую вечерню, после чего состоялось возложение драгоценного венца - дара владыки Илии на Казанскую икону Божией Матери. По возложении венца он произнес проповедь. Он рассказал все: как явилась ему Божия Матерь, что Она поведала ему.

"Я молился за ваш прекрасный город и так благодарен Господу, что Он удостоил меня побывать здесь, молиться вместе с вами! Я увидел, что Матерь Божия не оставила чад Своих. Мне преподнесли крест с камнями со всей земли Русской, панагию и икону Казанской Божией Матери. Крест этот я положу на престол нашего кафедрального собора в Ливане и обещаю вам, дорогие, что крест из России всегда будет лежать на престоле, пока я буду жить на земле. Я завещаю, чтобы и после моей кончины крест остался на престоле. Икона Казанской Божией Матери будет находиться в алтаре и всегда будет напоминать мне во время богослужения о России. Простите, дорогие мои, что не могу благословить и обнять каждого из вас! Посылаю Благословение Господне на всех вас и всегда, пока я жив, буду молиться о вас!"

Конечно, говорил он через переводчика, но почти все в храме плакали. Это незабываемо! Какое счастье тому, кто мог быть в этот день во Владимирском соборе, какая радость на всю жизнь! Это был такой духовный подъем, такая могучая общая молитва! Все чувствовали себя братьями и самыми дорогими друг другу людьми!

И вот все запели: "Заступница усердная..." Невозможно передать, какое чувство было во время пения! Казалось, что пел весь храм и весь народ поднялся на воздух! Когда вышли из храма, тропарь Казанской иконе Божией Матери запели все стоящие на площади, на прилегающих улицах, у стадиона - десятки тысяч, все пели: "Заступница усердная..." Люди плакали и молились истинной Заступнице и Спасительнице России!"

В заключение следует подчеркнуть ту роль, которую сыграла Церковь в жизни осажденного Ленинграда. Обращение к Церкви в блокадном городе носило массовый характер, более значительный, чем в большинстве других районов страны. То, что обессилевшие люди все же заполняли блокадные храмы, говорит о том, что вера Православная и в тот трагический период являлась жизненно необходимой частью народной жизни, была тем источником, откуда черпали силы многие защитники и жители блокадного города. Религиозный фактор сыграл важную роль в обороне города. Действовавшие весь период блокады храмы активно содействовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев. Этого не могли не учитывать городские власти: их церковная политика начала меняться еще до кардинального изменения общегосударственного курса. Церковь начала бурно возрождаться в годину тяжелых испытаний для русского народа. Она была вместе со своей паствой в нечеловеческих условиях блокадного Ленинграда, заслуженно укрепив свой авторитет и расширив влияние. Церковь, мобилизуя моральные и духовные силы людей, помогала ленинградцам не только выжить, но и продолжать борьбу с врагом, а значит, она внесла немалый вклад в дело обороны Ленинграда.

Роль блокадного духовенства в укреплении духа жителей осажденного города еще недостаточно освещена. Однако необходимо сохранить в народе память о славном отряде епархиального духовенства, выполнявшем пастырское служение в Ленинграде.

Храмы-памятники

Прошли годы, и современный Петербург залечил блокадные раны. Потомки жителей блокадного города возвели на правом берегу Невы, на Малой Охте, прекрасный храм, посвященный памяти погибших во время вражеской осады.. Его белые стены напоминают нам о том, что в истории не должно быть забытых страниц. Это Храм Успения Пресвятой Богородицы, который сразу стали называть Блокадным храмом, - единственный в России православный храм, посвященный блокаде Ленинграда.

Его хорошо видно, когда едешь по мосту Александра Невского. Блокадный храм был построен на пожертвования горожан в 1996-2001 годах. Сколько пережил Ленинград в страшные военные годы, знают его жители, и поэтому строительство Блокадного храма стало для всех горожан личным делом. Каждую субботу здесь поминают погибших от голода и холода ленинградцев, и сегодня церковный синодик Успенского храма представляет собой огромную книгу, в которую постоянно вписывают имена жертв блокады.

Идея сооружения на Малой Охте православной церкви памяти жертв ленинградской блокады возникла в 1994 году у церковной общины во главе с В. Л. Ковалевским - председателем приходского совета храма. Строительство было начато в день праздника Успения Пресвятой Богородицы в 1996 году. В памятный день 60-летия начала блокады - 8 сентября 2001 года - новый храм был освящен митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Владимиром.

Блокадный храм возведен на месте православной церкви Св. равноапостольной Марии Магдалины при Малоохтинском кладбище. Построенная в 1778-1781 годах, Мариинская церковь в советское время с 1923 по 1927 год была захвачена "обновленцами", а с декабря 1927 года по август 1938 года относилась к Патриаршей церкви.

Предпоследний настоятель храма Марии Магдалины Иоанн Степанович Лесков был арестован в декабре 1937 года, последний - отец Николай Ломакин - служил до 13 марта 1938 года. В мае того же года вышло постановление о закрытии Малоохтинской церкви и ее сносе; на кладбище было решено полностью ликвидировать все могильные сооружения. Однако здание церкви уцелело и было передано фабрике по изготовлению и ремонту радиоаппаратуры. В годы блокады Ленинграда участок вокруг церкви был местом стихийных захоронений. После войны в храме был устроен кинотеатр, а в конце 60-х годов здание было снесено.

Приход надеется, что однажды в парке возле храма будет установлен поклонный крест в память всех почивших в годы блокады и мемориальные доски с именами ленинградского духовенства и церковнослужителей, умерших в блокадном городе.

8 сентября 2002 года в церкви Успения Пресвятой Богородицы состоялась открытие выставки "Блокадный Храм", рассказывающей о церковной жизни блокадного Ленинграда 1941-1944 годов. Здесь представлены фотографии ленинградского духовенства из персональных дел епархиального архива, копии отдельных документов из этого хранилища, а также из Центрального государственного архива г. Санкт-Петербурга, снимки из Центрального архива, кинофотодокументов.

Часть фотографий и документов переданы для выставки прихожанами Блокадного храма и теми петербуржцами, которые откликнулись на объявления в православной прессе о сборе материалов для выставки.

При строительстве на кирпичи, из которых были возведены стены храма, наносились имена людей, погибших в блокадном городе. Для вечного поминовения погибших в годы блокады и для молитв о здравии тех, кто пережил эту трагедию, в храме создана Молитвенная книга. Ежегодно в памятный день полного снятия блокады Ленинграда в храме проводятся торжественное богослужение и крестный ход, открываются выставки, показывающие участие Русской православной церкви в жизни блокадного города.

Еще один храм-памятник должен появиться на территории Московского парка Победы, где в страшные блокадные годы был организован единственный в Ленинграде крематорий (на кирпичном заводе). В его печах были сожжены тела более чем 600 тысяч жертв войны, а их прах был погребен на территории нынешнего парка. У людей, нашедших здесь покой, долгое время не было ни могил, ни памятников. После войны их родственники посадили на территории закрывшегося крематория сотни деревьев в память о своих матерях, сестрах, детях, братьях и отцах.

Известный петербургский священник, настоятель Леушинского подворья протоиерей Геннадий Беловолов, размышляя о духовной сути страшной войны и Великой Победы русского народа над силами зла в 65-ю годовщину полного снятия блокады нашего города, сказал^[2]:

"Блокада - одно из самых трагических событий не только в истории Петербурга, но и в истории всей нашей многострадальной Родины. В течение блокады в городе на Неве, исторической столице Российской Империи, умерло более миллиона человек. Если вспомнить, что в конце XIX века в Петербурге всего жило чуть более миллиона человек, то мы имеем, по сути, колоссальную трагедию - уничтожение целого города", - сказал.

"Осмысляя эту трагедию по-христиански, мы должны обратить внимание на то слово, которое было избрано для обозначения этой трагедии, - продолжил о. Геннадий. - Это не осада, не окружение, а именно блокада. Блокада - это блок ада. Конечно, если подходить научно к этимологии этого слова, это неправильно, но духовный смысл здесь будет точен. Невольно вспоминаются слова Спасителя, сказанные апостолу Петру о том, что Господь созиждет Церковь на камне апостольской Церкви, и врата адовы не одолеют ее. Блокада означала эти врата ада. Символично, что это блокада не просто Ленинграда - у этого города было историческое имя - град святого апостола Петра. Врата ада восстали именно на этот град, на эту твердыню Православия, на столицу Российской Православной Империи. Петербург устоял, врата ада его не одолели. Потому что наш город в это страшное время стал духовной крепостью. Все 900 дней блокады в храмах, остававшихся действующими, служилась Божественная литургия, и причастников были полные храмы. <…>

Немцы, кажется, сделали все, чтобы взять этот город голыми руками. До конца остается непонятным, почему им это не удалось. Многие города Европы падали перед немецкой военной машиной в течение считанных суток. А здесь - три года стояния у града святого Петра. Видно, не учли немцы, что Петербург - духовная твердыня России, что в этом городе шла великая молитва, что близ Петербурга в селении Вырица стоял на камне старец Серафим, вознося свои молитвы Божией Матери "Аз есмь с вами и никтоже на вы"… Это можно назвать только одним словом: чудо. Это чудо милости Божией, чудо Покрова Божией Матери и веры Христовой".

Нет в жизни народа для православного человека случайностей. Отец Геннадий отметил знаменательные даты в истории этой трагедии, подчеркивая Промысел Божий и особое заступничество за русский народ пред Господом Пресвятой Богородицы:

"Блокада началась в день Владимирской иконы Божией Матери, Дорога жизни была открыта 22 ноября - в день празднования иконы Божией Матери "Невская скоропослушница", а завершилась блокада в день равноапостольной Нины - Местоблюстительницы Богоматери в первом ее уделе на горах Кавказа. <…> Все это говорит о том, что сама Матерь Божия Своим поясом препоясала наш город, накрыла его Своим покровом. Множество святых также молились за наш город. Это святитель Феодосий Черниговский, мощи которого были переданы Церкви в первые же месяцы блокады, где находились открытыми в Николо-Богоявленском кафедральном соборе. Это, безусловно, святой праведный Иоанн Кронштадтский (тогда еще не прославленный) (Кронштадт также не был взят и стал камнем преткновения для авиации наступающих немцев). Это и святой Александр Невский, и блаженная Ксения Петербургская, и святой апостол Петр…"

[1] Материалы сайта http://www.krotov.info/history/20/1940/1941shka.htm#900

[2] Материалы сайта http://www.glinskie.ru/common/message.php?table=news&num=6904