|
Проблески света. Бег жизни… Что главное. Наука. Новые люди. Звон ножей и вилок. Кандидат наук – мой шеф. Вызов. Волосы дыбом. Что делать? Моя тема – интересная! И тут же местком. Спорт. Адмирал Байков и его секретарша. Первая в моей жизни Почетная Грамота… . Работа – избавление от всех горестей жизни. Сын растет. Кооператив. Изобретение. Медицина – как она есть.
Я шел по коридорам института. Было тепло. двери некоторых лабораторий были открыты настежь, у некоторых приоткрыты. Читал таблички лабораторий: “источников питания”, “технологии дуговой сварки”, “контактной сварки”, автоматизации... У дверей этой остановился на секунду. Огромная комната с порога забита вся приборами, сплошной электроникой. Подумал: не приведи, Господь Бог, сюда...
В кресле директора сидел симпатичный, средних лет мужчина в белой рубашке с расстегнутым воротом. И приветливо улыбнулся:
- Ну что, акустик, с флота?
Я старательно кивнул головой.
- Да, да, акустика, точнее гидроакустика у нас была по программе училища, а потом я был командиром гидроакустической станции...
- Отлично! Нам такие в науке нужны! Оклад пока небольшой, а потом - какие будут получаться результаты.
- Какова же тематика работ? - Осторожно спросил я.
- У нас институт сварочный. Из-за рубежа мы получили информации об ультразвуковой сварке, вот и надо пощупать что это такое. Руководитель работ - кандидат технических наук. Вы у него - помощник. Ну, как? - Закончил он.
Я, конечно, человек странный. Не знал, откровенно говоря, ни “а”, ни “б” в сварке, да и в науке, в ее методологии, во всех сложностях становления новейших технологий в промышленности, но сказал:
- Да, конечно, согласен!
О чем я думал? Какие мотивы предопределили мое поведение? Ведь предлагали на заводе работу, за которую я получал бы в три раза больше! В чем дело? Почему у меня душа засветилась тихой, нежной радостью. Я занимаюсь наукой! Приняли в НИИ меня, у которого за душой ничего не было. Правда, грешен, что-то внутри у меня БЫЛО. Еще в 1955 году, когда служил на ДК-38, и года не отслужил, как занялся разработкой проекта модернизации американского корабля, в наш, советский проект. Мое дивизионное начальство зашебуршилось: зачем? почему? кто разрешил? Всем заткнул рот начальник штаба бригады капитан 2 ранга Ершов: какое ваше дело? офицер думает! И с улыбкой в мою сторону добавил: пусть балуется! Своей проект, кстати, я послал в Главный штаб ВМФ. Они отписались: проект передан на рассмотрение в ТехупрВМФ... Позже, спустя года 2 я узнал: оказывается, американцы такое уже сделали. Но сладостное ощущение творчества запало в душу на всю жизнь.
А еще: может быть науку - как фундамент цивилизованного общества - не будут трясти из года в год сокращениями? И ты никогда не будешь чувствовать себя лишним ртом в обществе. Что ты, человек, создающий непосредственные материальные ценности, всегда будешь ему нужен? Уж как бы ни говорили, не утешали - но все разговоры о сокращении армии и флота при дикой, дурной существующей законодательной базе абсолютно не защищающий основной хребет вооруженных сил - офицерство - преступление против Человека и Государства. Всему виной - идеология. Невероятный обман творится и никто ничего не может сделать. На весь мир надо “долбить”, что мы за разоружение, за сокращение ВС и тут же за укрепление обороноспособности страны, дабы не потерять завоевания Революции. Противоречивость требований лежит на поверхности. Меня эти сокращения - со времен Кэмп-Дэвида, 56 г. заколебали надолго и всерьез. Так может быть и это повлияло на мое решение - стать специалистом! Почувствовать себя нужным полезным и хотя бы немного независимым от произвола властей человеком?
Принимающий меня “директор”, был зав.лаборатории, дорогой мой Михаил Павлович Зайцев, обычно замещающий Кочановского Н.Я. - корифея сварочной техники и технологии. Вечная ему память. Проработали мы с Михаилом Павловичем вместе, слава богу, более 20 лет.
Да, но в день приема Михаил Павлович нажал на кнопку: Феликс Аронович, зайдите ко мне. Через пару минут в приемной появился рослый, симпатичный еврей - Аксельрод!
- Вот еще один сотрудник лаборатории, - сказал он ему. - Проводите. Покажите место. Введите в курс дела. Будет заниматься УЗСваркой.
И Аксельрод меня повел. И в ту лабораторию, от которой я просил господа бога освободить меня - Автоматизацию! В комнату, набитую электроникой, в которой я не смыслил ни фига!
Но Аксельрод провел меня в камералку, т.е. комнату, где нет приборов. Пока зал на стол, стул.
- Садитесь, - говорит. - Это место кандидата наук Петра Ивановича. Он в отпуске. Еще 2 недели. Посидите, осмотритесь. В библиотеке есть литература по ультразвуку. Подойдет П.И. и, видимо, у Вас и у него будут вопросы-ответы.
Благожелательность, серьезность и человечность подхода ко мне были очевидны. Я воспрял духом. За две недели можно одолеть много, решил я. И засел за книги. Ультразвук! Что это такое? “Ультразвук и будущее”, “Ультразвук и технология”. Маленькие брошюры и фолианты в 50 печатных листов окружили меня. Я налег. Я упал на них. Я читал по 18 часов в сутки. Потрясающе! Это же надо! Ультразвук! Что он может дать людям? Тут и металлургия, машиностроение, электроника, медицина... К приходу П.И. я уже чувствовал себя “зубром”. Если об ультразвуковой сварке ничего практически не было, так мой кандидат наук ничего и не знает! Это была правда. Но встреча с кандидатом наук для меня была святым делом. Надо понять: я, всего-навсего корабельный офицер. Наука - святыня! И ее представитель - тоже.
Он, Петр Иванович Ефтифеев, когда мы встретились был приятно удивлен моей осведомленностью в технике ультразвука. Это то, что я уже осилил.
- Давай работать! Давайте, дерзать! - Вот его вывод после нашего знакомства.
И я начал “дерзать”. В лаборатории я уже успел познакомиться со всеми. И с ребятами и с девушками - выпускниками вузов: сварщиками, электриками, автоматчиками. Инженерами и слесарями. Лаборатория была большой. Почти 25 человек. Странно, но я чувствовал уважение к себе. Как-никак мне было 32, а им всем – большинству - до 25 лет от роду. Это чувствовалось. Ко мне относились уважительно. Возможно и я был к ним деликатно-внимательным. Хамом-то я не был никогда. Мы начали дружить. Часто начали “возникать” разговоры:
- Ты на Петю не смотри, - это про моего шефа - Петра Ивановича, - он набитый дурак. Дела не знает. У него cos >1 в диссертации получился... - Да не может быть, - сопротивлялся я.
- Это все знают. Смеются. Будешь смеяться и ты.
Я с людьми сходился просто. Для меня человек - его лицо, его дело, его слово. Без претензий. Не детей с ними крестить!
А тут, не успели обернуться, - премия! И мне дали 10 р. За что?
- У нас такой порядок. Бери. И мы тут же пошли. Куда? В ресторан. На 10 р. костюма не купишь, а выпить можно.
В этих посиделках, а у нас был аванс, получка и премии, т.е. на месяц 3-4 раза памятные дни - мы и сидели. И понравились они мне сказочно. Ресторан. Шум. Треск. Звон ножей и вилок. Тосты. За работу, За женщин, за дружбу... Все молодые. Все сильные. Красота. Я - балдел. Верочка, моя жена, говорила в то время:
- Слушай, ты же на флоте не пил. А тут редкую неделю приходишь трезвым. И все: то трудовые успехи - сдали машину, то просто по “просьбам трудящихся”. Ты что? Обалдел?
А я обалдел на радостях жизни. Дикий напор информации: варианты использования ультразвука. Что? Как? Где? Да, как строить ультразвуковые системы, чтобы получить технологический эффект. никто не знал! Но надо было узнать!
А дома - конура! Сережка на “приходящей” няне. Как он? Верочка на работе. В квартире временами шум, пьянки. Перегородки тонкие. Однажды пили-пили, не договорились и девки начали орать. Громко. По существу. Что делать? Звать милицию? Самому мне вступаться, чтобы их не насиловали. А может быть они об этом только и мечтали? Сережка жался при криках из-за стенок к матери. Мать не знала, что делать. Не знал, что делать и я.
А утром на работу. И мне и ей. После дурного сна. И если мои дела по науке резко пошли в гору, то домашние - резко вниз. Месяц - по договоренности - прошел. Пора было комнату освобождать. И снова на толкучку. День, два, три... Нашел. Угол в комнате! Подняли вещи на руки. Съехали. Был сентябрь. Осенняя красота природы. Зажили на новом месте. Опять новоселье с друзьями встретили шампанским! За будущее! За счастье и здоровье! И снова для меня бешеный темп в работе. Темпу работы я был рад. Я мог работать сутками. Был бы прок!
Петр Иванович увидел во мне конструктора. О, здорово. Хорошо. Отлично! Да, я что-то сообразил. Разошлись с ним в “мелочах”: как оформлять конструкцию?
При изготовлении новой детали надо соблюдать технологии ее изготовления. На это есть ГОСТы, ОСТы и пр.
Петр Иванович сказал:
- Делать так!
Я сказал:
- По ГОСТу так делать нельзя!
А главный технолог, к которому я был вынужден обратиться не понял:
- Чего это Петру Ивановичу надо?
Я объяснил.
- Так дай ему по башке ГОСТом! - Мы дружно засмеялись. Подшивки ГОСТов - это килограммов 5. И даже сейчас мне смешно, как мы решили проблему.
А, тем не менее, к Петру Ивановичу я за месяц-два-три возымел претензии. Он действительно очень многого в ультразвуке не знал, а самое страшное - не понимал! По технике дела, деталям, узлам, устройствам аппаратуры ультразвука. Кто бы мне сказал три месяца назад, что я восстану против кандидата наук, своего шефа - я бы принял его за сумасшедшего.
А, тем не менее, так. Наконец, я зашел к зав.лабораторией - Михаилу Павловичу со своими претензиями. Я могу сделать это, это, это. Но с Петром Ивановичем это - не получилось. У него другие взгляды. Другие подходы.
Странное, очень непонятное, невероятное решение шефа. Он послушал мою эмоциональную речь, а мы были вдвоем с выпускником университета мат.меховцем - который был согласен со мной и поддакивал, и решил:
- Хорошо. Работайте со своей группой. Получится, - будете лидером, а провалите... пристегну к кому-нибудь!
Меня поразило не лидерство. Это - ясно. Но в случае неудачи меня не бросали! Он меня согласен был пристегнуть! Я посмотрел на своего шефа, как на Бога. Сколько ума человеческого он выразил в одном слове! Такие люди встречаются в жизни и запоминаются на всю жизнь.
Мне, безродному, через 3 месяца работы в НИИ бросить вызов кандидату наук?! И, тем не менее, я бросил!
Что меня спасло, что меня не растерзали, не пустили в расход, на увольнение? Наверное не моя сила, а слабость Петра Ивановича.
Итак, через 3 месяца я стал руководителем группы. Тут же, я шефу сбросил пару фраз о том, что у меня - жена, дети...
- Я доложу Николаю Яковлевичу - директору, думаю, что он со мной согласится.
И через два дня я стал старшим инженером НИИ. Мой напор в науке нарастал. В помощниках у меня был техник, очень симпатичный и исполнительный Толя Смирнов, безвременно потом погибший... но об этом позже. И матмеховец Рубахин. Умный, но чрезвычайно бестолковый парень.
Одна модель акустической системы сменялась другой, другая - третьей. Я носился между лабораторией и цехом по 5 раз на день. Кругом были симпатичные, хорошие парни, которые стремились помочь нам: как-никак рождалось новое направление в сварочной технике. А рядом были настоящие корифеи по, например, сварке трением, ТВЧ, дуговой, контактной... Вообще, союз мощного завода с НИИ - отличная комбинация, которая давала прямой выход науки в производство.
И опять... ЧП. Прихожу как-то домой. У порога, на лестничной площадке стоят чемоданы, трельяж все наши пожитки и плачущая Вера.
- В от, хозяйка выставила.
- Почему? В чем дело? Что случилось? Где хозяйка?
- Узнала, что я - врач и сказала, что больше нам жить не даст! ...Сказала, что скоро будет.
Я обомлел. Времени без малого 17 часов. Уже темнеет Где спать будем?! С ума сойти можно. Подошла хозяйка.
- Да, у меня сын больной, на него наговор сделали. Меня предупредили, чтобы рядом с ним не было врачей. Испортят врачи все... Я не знала, что жена Ваша - врач. И не пустила бы! И сейчас жить не дам. Мне сын дороже.
Темнота женщины была очевидной. Вместо того, чтобы использовать знающего невропатолога с опытом работы в крупном военно-морском госпитале - гонят прочь. Вот это да!
Мои уговоры - оставить хотя бы на ночь - не помогли. Бедная женщина буквально гнала нас прочь, как будто мы внесли в ее комнату заразу.
- Идите, идите! Не пущу, ни за что!
И я рванул на улицу. Куда бежать? Куда? Да, на трамвай, через мост, по Садовой, на Малков переулок. Да, святое место. Место униженных и оскорбленных. Место надежды и мыльных пузырей. Место, где сходится беда и торг.
Когда я подъехал было уже пустовато. К жирным и толстым рожам жилищных спекулянтов я не подходил. Я искал старушек-бабушек. Одна, вторая, третья... Наконец, с одной разговорился, было что-то похожее: маленькая комнатка, центр, тепло... Но в конце объяснений, которые она давала, видимо, всем желающим добрых полдня она сказала:
- Но, мил человек, я уже сторговалась, уже ты опоздал... - Бабуленька, дорогая, кому Вы отдаете? Жена моя коренная ленинградка, блокадница, я только что с флота. Надежные люди. Никаких Вам хлопот не будет. И деньги всегда вперед хоть на два месяца.
По глазам, старенькой избитой годами и невзгодами, женщины, я понял, что она стала сдаваться на мои уговоры.
- Да, я бы не против, но я обещала... Люди...
Мой напор удвоился. Комнатенка на Жуковского! Центр. Транспорт. Все рядом. Я в душе молил Бога! Ей-ей, завтра поеду в Собор ставить свечки.
Переулок пустел на глазах. Если я не “добью” бабульку - спать нам на улице.
- И сколько сейчас времени? - Устало спросила она меня.
- Да уже около 19, - ответил я, почти не глядя на часы.
- Ну, пойдемте, тогда, ...раз опаздывают, ...мне-то все равно кому сдавать...
Сердце мое заколотилось: Господи, неужели ты и впрямь есть? Пока не отошли от переулка шагов этак на 200, у меня в душе все дрожало. А если навстречу идут ее предыдущие съемщики? Да утянут бабушку с нашим ночлегом? Кажется, пронесло. И повезло. Невероятно.
Мы доехали до ул. Жуковского. Вошли во двор. Поднялись на второй этаж. Вошли в комнатку. В ней не было и 6 метров. Тахта, стол, стул и шкаф. Свободного места - дорожка шириной 0,5 метра от дверей до стола, упирающегося в окно. Все! Но я обалдел от радости. И плата - 10 р. в месяц! И можно жить. И можно дышать! Тут же я отдал бабушке деньги и побежал на С
ытный, к жене и сыну. Они так и сидели на чемоданах. Ждали.
- Не все потеряно, дорогие вы мои! Едем во дворец! Свой! На Жуковского! и тут же снова все свое барахло на руки и в трамвай...
Радости нашей не было границ. У Верочки заблестели глаза, она заулыбалась и, стала прекрасной. Серега тоже суетился, как мог, внося вещи в комнату.
Тахту мы накрыли ковром. Могучим, красивым, ручной работы. Стол - скатертью. Поставили в угол на стол трельяж - слабость жены, - который я устал таскать по вокзалам и квартирам до отвращения. Тут же на стену воткнули пару гвоздей и повесили миниатюры. Затопили печурку. Вот уж мгновения радости жизни! Над головой крыша. Я смотрел в потолок. Шесть квадратных метров! Я смотрел на жену и сына. Как надо мало, чтобы лица засветились надеждой!
Я сбегал за шампанским. Потом зажгли свечи, потушили свет и поблагодарили Бога, что он еще не забыл нас. Слава тебе, Господи!
И только укладываясь спать обнаружили: а где же будет спать Сережка? Вот это да! Нарадовались! И смех и грех! Жена мгновенно сообразила: выдвинула нижний ящик у шкафа - он оказался большой, емкий, набила его бельем, положила простынки, подушечку и Серега улегся в него как ангел. Заснули мы счастливые, что обрели тихое гнездышко без ограничения срока найма. Лучшего варианта придумать было нельзя.
На работе я “вкалывал” с нарастающей энергией. В меня словно вселился бес. Я не знал, что такое перекуры, болтовня, шатание по коридорам. Мы макетировали акустические системы до одури. Но результатов, которые можно было бы положить в основу - не было. И если весь рабочий день я вынужден был “бегать”, то вечером, дома садился за книги. Стопа книг не убывала, а наоборот - росла с каждым днем. Обилие информации “вообще” меня зашибала, а того, что как надо было делать прямых ответов - ни строчки!
Как оказалось, моя тема - ультразвуковая сварка металлов оказалась на “стыке” целой группы фундаментальных дисциплин и огромного пласта техники. Если взять источники питания - генераторы - это электроника самого высокого уровня и электротехника. Т.е. дело начинается с электрической сети, а кончается токами высокой частоты. Далее, надо преобразовать ТВЧ в механические колебания, т.е. получить собственно ультразвук. А это - раздел акустики, - почти темный лес. Ультразвук надо “впихнуть” еще в волноводные системы - сплошная математика, а от них - в технологическую среду. В нашем случае - металл! И тут начинается! Проблема внешнего и внутреннего трения - пласт науки архисложнейшей. Пять фундаментальных, академических теорий и ни одна из них не “укладывается” в практические процессы трения! А термомеханика собственно образование сварного соединения? Это металлофизика.
По каждому разделу - груды книг. На мое счастье библиотека в институте была превосходной. Более 50 тысяч книг! Заведовал ею “асс” своего дела, который досконально знал что есть и где взять. Память его была феноменальной. Он помнил все. Малого того, я записался в “Публичку”. Наука оказалась чудовищно трудным, но сладостным делом. Дни в работе летели!
И институте быстро узнали, что я много лет занимался спортом. Тут же последовало предложение: в местком его, в местком, на спортсектор! Как я находил время - непонятно. Но зимой толпа начала бегать на лыжах, а в мае институт занял первое место по легкой атлетике в соревнованиях и заводом. И если учесть, что у нас 250 сотрудников, а на заводе - более тысячи. То, это настоящая победа! Институт впервые со дня своего существования - с 1955 г. - получил официальную грамоту, которую повесили в МК института. На соревнованиях было много зрителей - сотрудников завода и института. Каждый кричал за двоих и троих. Кто мог - свистел. Это был спортивный праздник!
Новый - 1961 год - мы встретили дома. Тихо, чинно, хорошо. Сначала долго гуляли по Таврическому саду, затем вышли на Кирочную, на Мойку, Невский и домой... в свою теплую, ласковую конурку.
Мы, русские, странные люди. В праздники - все на стол! И не важно, что будем есть завтра. Как-нибудь проживем. До последнего рубля “на завтра” не доходило, но предновогодний стол был Верочкой собран на самом высоком уровне. Начиная от холодца, который она делала мастерски и кончая красной икрой в яйцах.
Бутылка шампанского, нарядная елочка и полумрак от свечей создавали сказочную картину благополучия и семейного счастья. Странно. Но факт. Мы, пребывая в чужой комнатенке, из которой нас могли попросить в любой день, в ее тишине и спокойствии были счастливы. Но жизнь еще раз показала нам свои зубы.
Свой адрес мы с женой договорились сохранить в тайне. По крайней мере от тещи. Но Вера, конечно, “сболтнула” своей сестре. Та - матери. И вот на 23 февраля в квартире раздался звонок. К нам. На пороге стояла мать Верочки. Внутри у меня похолодело: зачем черт принес эту бабушку? Зачем?!
Теща пришла с тортом. На мировую. Сели пить чай. Она начала разговоры о жизни: я слабая, я старая, Не хотели бы вы переехать ко мне... Я слушал. Верочка что-то отвечала. Меня внутри колотило: опять, опять начинаются “веселые” денечки! Теща ушла. На следующий день Вера начала “обрабатывать” меня: у мамы 16 метров, она старая, она слабая, за ней нужен уход, сколько мы тут будем жить... Я сопротивлялся. Как мог. Говорил, что начинается старая песня и ты будешь плакать...
Но женщину переубедить, когда она “прет” невозможно. она добьется своего не мытьем, так катаньем.
Мы еще жили на Жуковского, но настроение было отравлено. Не было дня, чтобы моя подруга не вставила своего замечания, как тут плохо и было бы хорошо у мамы.
Так тоже было жить нельзя. Оказывается, чашу яда жизни надо было выпить до дна. И мы съехали. Мне было крайне неудобно перед той милой старушкой, которая так любезно нас приютила... Знаете, Наталья Ивановна, мама у жены плохо себя чувствует... она нас просит... На душе у меня было гадко. Но делать было нечего. Я отдал ей деньги еще на месяц вперед и мы расстались.
И опять мы взяли все свое барахло в руки, на трамвай, до Витебского вокзала и на Можайскую...
Через месяц все началось сначала. Скрип. Ругань. Мат. Верочка уже кусала себе локти. Мы с ней сто раз вспоминали свою сказочную жизнь на Жуковского. Ошибка была сделана непростительная. Даже трудно было осознать всю глубину нашей глупости. И стали платить дань за глупость. Ежедневно. Я всегда молчал. В разговоры, тем более, бранные, не вступал. С Верочкой случались истерики. был случай, когда она схватила мать за руки, затянула их друг на друга, как это делают психиатры и, вся в слезах, кричала:
- Мама, закрой рот! Ну, ради Бога, закрой!
И обессиленная падала тут же рядом с ней, на колени. Тут закричишь, заплачешь, упадешь, если твоя родная мать ругается грязно, бессмысленно и дико. А рядом сидит пятилетний сынишка, смотрит, слушает, пытаясь своим умом понять происходящее: папа у меня хороший, мама - хорошая, бабушка - очень хорошая...
Мы с женой начали подумывать снова о частной комнате. Пока думали - тещу хватил удар. Отнялась нога и рука. Паралич. Мы оказались в западне. Бросить человека, а для дочери - мать! - Верочка не могла! Но, тем не менее, когда теща “оклемалась”, ее мнения о нас и о жизни мало изменились. В ней, внутри, что-то сидело! Какая-то дикая, необузданная злость от безысходности жизни. От того, что ее всю жизнь грабили. Зарплата нищенская. Жизни она не видела. А главное, в своей довоенной квартире - в одной комнате - она каждый день видела семью пожарного, а в другой - вахтера. Их заселили и... точка! Дескать, муж умер, у Вас одна дочка, Вам хватит и комнаты! И зять оказался дохловатым. На ста рублях! Это с высшим-то образованием!
- Я на фабрике получала больше!.. – говорила теща. Мне. Так пошло время. Верочка изнемогала. Степень ее “износа” меня крайне беспокоила. Как-никак, слезы каждый божий день.
Однажды, когда мы с ней шли по Клинскому, я ее острожно спросил:
- Вот мать лежит, фактически загоняет тебя в гроб. Ты же знаешь, без серьезных причин. А если бы она - ты уж извини - умерла, ведь для тебя это было бы избавление от этих диких условий жизни...
- Да, - тихо ответила дочь. При всей своей глубокой безотчетной, кровной любви к матери.
Господи, подумал я, что-же такое творится на Земле?
В то же время я продолжал “шнырять” по исполкомам - районному и городскому, военкоматам, горкому. Что нового для уволенных офицеров по Указу? А ничего. Кто схитрил - получил! Мне один такой офицер сказал прямо:
- Ты “зеленый” в этом деле, понимаешь? Приехал в Ленинград когда? В 1944 году? До училища где жил? На проспекте села Смоленского? Сколько? Почти месяц! Прифронтовой город! В 3 дня, бегом в милицию! На учет! Кругом, что называется, враги-лазутчики! Дом, говоришь, сломали? Так это еще лучше! - И со смехом добавлял, - да, надо было сходить к управдому, “поставить” как следует и жил бы королем. Власти видите-ли ему не нравятся! На хитрую ж-у, как говорится, винт должен быть штопором!
Один такой разговор по весне 61 года с таким же как я морским офицером. который мгновенно оценил специфику властей и нашел свое решение проблемы жилья, отрезвил меня. Теперь “возникать” с пропиской 44 года было нелепо: в исполкомах меня уже “засекли”. И, при случае, вышибали бы меня с утроенной энергией. Коль скоро я не разобрался вначале с существующей системой хорошо развитого взяточничества, кумовства и знакомств на всех уровнях управления и пошел качать права по Указу, то и получил.
Мне стала понятна и неудача с попыткой перевода с ТОФа на Запад. Я оказался щенком. Протявкал что-то кому-то и вознадеялся. Нет, чтобы в отделе кадров подполковнику К. просто положить на стол конверт с деньгами. Хорошими. Без объяснений и слов. Деньги чиновника зашибают сразу. Он становится ласковым и внимательным. А при условии алиби - как же просил о переводе сам М.! - он бы обошел все законы и постановления, нашел бы нужные параграфы, дополнения и исключения.
Именно этот капитан-лейтенант - а мы уже сидели в кафе, - когда узнал, что я и адмиралу Байкову писал письма, хотел попасть на прием сказал:
- Самое гиблое место. Разворовывают жилье, как могут. Всем заправляет его секретарша. Пикантная дамочка. Работает сначала на “измор” клиента. А когда клиент созреет, появляются “связующие люди”, которые тебе помогают. Система! Конвейер! Просто так с ходу не прорвешься. Сначала посмотрят, оценят - не побежишь-ли стучать - поволохают тебя с полгода обещаниями “вот-вот”... И когда ты будешь хорошо “подогрет”, что квартира уже... да, почти в твоих руках ордер... Ты отдашь последние деньги. Не ходи. Не лезь. Не проси. Ищи свое решение, - довольно жестко, по-дружески закончил он.
На том мы и расстались. Правильно говорится: век живи, век - учись ...дураком помрешь. Я снова окунулся в свои будни. Жизнь продолжалась. В институте мои успехи были очевидны. Шоковое мое состояние от сознания, что я ничего не знаю, от сознания сложности проблем, которыми занимаются люди в лаборатории ушло. Кое-что я начал понимать и в своей тематике. Моя голова уже не болела от напряжения и желания узнать возможно больше и скорее войти в курс дела. Прошло и то время, когда я в присутствии “всех и вся” смог сказать, что успех будет обеспечен при одном условии - если будет исключено руководство к т.н. П.И.Евтифеева.
И это при условии работы “без году неделя”. Видимо мне надо было быть только самим собой, какой есть, от натуры.
К маю 1961 г. я получил первую в своей жизни Почетную грамоту, увешанную отпечатанными на ней могучими красными знаменами, профилем Ленина, с пропилеями к Смольному с лозунгом “Под знаменем марксизма-ленинизма, под руководством коммунистической партии - вперед, к победе коммунизма” - За успешное выполнение задания по разработке макета ультразвуковой установки для точечной сварки!
Простая бумажка! Но сколько у меня было радости! Внутренней. Неподдельной. Это же надо, мне, офицеру корабельной службы, неимеющему даже диплома инженера! В коллективе молодых и способных инженеров. Конечно, мы тут же “скинулись”, тем более, что дали премию и мне и всем нам. Вперед! К Чванову! - был такой когда-то ресторан. Поддать - выпить и закусить! Надо отдать должное ребятам и девушкам. Ко мне они относились с уважением. Это я ощущал. Как-никак и возраст и опыт жизни, да и хватка в работе, отрицать, которую было бы смешно и глупо. А потому пили с воодушевлением, по праздничному, забыв о всех своих тяготах в жизни. Но “разгон” был, очевидно, выше общепринятого уровня и нас всех, человек 8 забрали в милицию. Ей-ей, и смех, и грех. Я никогда не был в таком качестве в милиции - подчинялся только военным патрулям. А тут?.. Шло познание жизни. Надо было привыкать. А, впрочем, пока составляли бумаги - мы все отрезвели. И делать в милиции нам было нечего...
Но не все радовались нашей радости. Мой бывший шеф, - достопочтенный Петр Иванович, по-существу зачинщик этой тематики в этом институте получил еще один удар. Теперь уже на уровне директора института. Конечно, ему было обидно. Но форму защиты своих прав он избрал смехотворную. Я все равно буду командовать Вами! Это мною! В любом возрасте у человека ума всегда не хватает. Не хватило и у меня 33-летнего, чтобы над ним не смеяться. Смеялся! Впрочем, вместе со всеми.
Работа для меня была избавлением от всех горестей в жизни. О доме я вспоминал, когда надо было возвратиться туда, после работы. Обычно, когда Сережа был в садике, а он был на “продленном” дне у меня после работы было часа два свободного времени. И с работы от ул.ак.Павлова до Можайской я шел пешком. Каждый день. Да, по Кировскому проспекту, через Кировский мост, Марсово поле, по Садовой... Там, на углу с ул.Дзержинского заходил в пирожковую и с наслаждением перекусывал пирожком с капустой, который запивал “кофе”. На больше - по деньгам - был не способен. Да, в кармане было всего 20 копеек. Потом был дом. С женой, сыном и старушкой. С сыном, после ужина мы гуляли по близлежащим улицам: Подольской, Клинскому, Броницкой... Серега - говорун! Поток слов и вопросов из него извергался, как водопад. Остановить его было не просто. Нужны были приемы. Моя башка была занята проблемами рабочего дня. Я не знал как решить проблему передачи энергии ультразвука в металл. Мы пробовали делать и так и этак. Десятки вариантов. И все “никак”. День-то кончился, а проблемы остались. Они вертелись в голове, как комарье на болоте. А тут Серега:
- Папа, а что это за дом? А почему у этого дома есть башенка, а у этого нет? А почему тут канал засыпают? А зачем тут деревья срезали? А почему в Фонтанке вода грязная? - Десятки. Сотни вопросов. Всегда. При любой прогулке и погоде. Я отвечал добросовестно. Но балдел, изнемогал. Временами просил:
- Сереженька, давай договоримся. Идем вот до того дома, с башенкой. Ты задаешь вопросы, я - отвечаю. А до следующего - ты молчишь, я - думаю. Хорошо?
- Хорошо, - отвечал мне сын, удрученный этой премудростью.
И когда мы подходили к дому, на котором кончалось “табу” на вопросы, он почти бежал.
- Папа, а почему тут пять углов?
- Давай, сын, посчитаем, - говорил я. - Вот Загородный проспект, тут ул.Социалистическая, а тут Рубинштейна.
- А какие же тут углы? Это улицы! - Убежденно говорил мой шестилетний сын. И мы шли дальше.
Для меня вечерние прогулки с сыном были праздниками. Хуже было, когда возвращались домой. С женой было все в порядке. Она прекрасно понимала, что я вроде смирился. Надо держаться. Взаимопонимание и согласие между нами было как никогда. У нее было одно горе - мать. Горячо любимая, кровная, бесценно дорогая... Но, убитая своей жизнью, своими невзгодами, уже не различающая времени жизни. ей казалось так: переехали, заселились заняли последнее. Как дальше жить? И время для нее остановилось. Замерло. Ей казалось, что мы приехали навечно, отняв у нее последнее.
- У, сука, гробишь матку, сволочь такая, - был как бы припевом, в страшной, дикой песне бездумной, бессмысленной ругани...
Денег у нас было чудовищно мало. Но на последние я догадался в комиссионке купить магнитофон. Мне надо было учить, точнее “подучивать” английский, а голос тещи был так близок, понятен, что его надо было оставить для памяти и потомков... Другими словами, у меня возникла идея: записывать ее импровизации! Удивительно, но я не ошибся! Когда Прасковья Ефимовна начинала отчаянно ругаться - я включал магнитофон. Она и не подозревала об этом. А потом, когда я начинал воспроизводить ее “перлы” изумлению ее не было предела.
- Вот, с этим я тебя и сдам в милицию, - говорила ей дочь, - хулиганку такую!
Странно, но речи тещи стали реже. И упал их накал. Бабушка была законопослушной. Она могла всерьез подумать, что ее с параличом могут взять куда-то в милицию и привлечь к ответственности. Отныне она, когда я приходил домой, занимался делом, делал записи на магнитофоне - она молчала.
Великое дело, когда в доме тишина и покой! Но здесь до покоя и тишины было далеко. Но дышать стало легче. Факт! Где-то в конце 61 года - начале 62 с Верочкой у меня был разговор.
- Ты знаешь, - сказала она, - сейчас начали появляться кооперативы по строительству жилья. Может быть для нас это - решение проблемы?
- Ничего себе, кооператив. А сколько это будет стоить? - Чуть ли не возмутился я.
- Я отдам последнее. Мне ничего не надо. - Ответила жена. - буду работать на полторы ставки.
Борьбу за жилье по официальным каналам я не бросил, хотя уже ни во что не верил.
Я писал министру обороны Малиновскому 14 раз, в газету “Правда” - 8, “Известия” - 4 и т.д. и т.п. Сместил акценты. Написал Аджубею! Лично! Известным в то время журналистам... Все пытал: что деется-то, господа хорошие? Малиновскому после 5 письма - матом, вдоль и поперек! А в стране гремела музыка побед с космоса. Именно тогда я пришел на почту, что у пяти углов, взял телеграфный бланк и написал: «лучше быть собакой в ракете, чем капитан-лейтенантом в запасе”. Москва, Кремль, Хрущеву Н.С.
Телеграфистка взяла бланк, профессионально начала читать текст и делать свои пометки, потом вдруг вскочила и побежала, видимо, к своему начальству.
- Такую телеграмму принять не можем, - сказала она, возвратясь.
- Почему? - Зная в чем дело, картинно изумился я.
- Тут, видите-ли, не так... тут нельзя.., - начала объясняться телеграфистка.
Я понял, что номер не прошел.
- Дайте мне бланк, - затребовал я. Так и остался навечно в моем архиве этот телеграфный бланк живым свидетелем жестоких минут моей жизни.
Идея о кооперативе тенью запала мне в душу.
Я начал спрашивать: где взять деньги? Если мы с женой получаем вместе 200 р. в месяц, а на кооператив надо минимум 1600-2500 р., то как быть? Где их взять? У кого одолжить? Как отдать? И как жить, если 1600-2500 это только первый взнос? Платить-то надо будет 15-20 лет. Кабала! И, тем не менее, мы приняли решение: найти и вступить в кооператив!
У меня, называется, было мало работы! И я кинулся в “бег”: где, какие, кто организует, каков порядок этих самых кооперативов. Все нашлось, все разъяснилось... Вывод один: если что-то хочешь - двигайся! Организация кооператива - дело добровольное, инициативное; готового ничего нет! И я взялся за организацию кооператива! Побежал по адресам - больше полусотни желающих, но ждущих! Кого? Чего? Начал объяснять, уговаривать, убеждать. В течение месяца “сколотили” минимум для регистрации, появился актив, люди забегали, почуяв реальное жилье.
Мне можно было уйти в сторону. Я стал заместителем председателя кооператива и членом правления. А кооператив назвали “Космонавт” - модным в то время словечком. А мне осталось ходить еженедельно на заседания Правления и искать деньги.
Деньги я нашел. Послал брат. Послали родители. Я клятвенно обещал их возвратить при первой возможности. И откуда-то, что-то свалилось по работе.
А в Правлении появились мнения: дом на Гражданке будет готов в 1963. Можно будет въезжать. Вот план. Вот метро. Но место - гиблое. Шумное. Лучше, если мы остановимся на варианте дома на Старой Парголовской дороге. Финский проект. Кирпичная кладка. Стены - ого-го! И вообще это - сказка. Но будет готов в.... 1964 году, осенью! Почти все в Правлении прокричали: ура! Мне ничего не оставалось делать, как принять 64 г. к сведению. Да, жилье, квартиру мы получим только в 1964 году. Впереди почти 3 года душевных терзаний. Бежать в другой кооператив или организовывать новый?
Темпы исследований были бешеные. Я торопился. Длительное макетирование сварочных машин заканчивалось - мы выходили на серьезный опытный образец, технические характеристики которого были намного лучше известных в то время машин.
Стоит отметить, что ультразвуковыми технологиями - особенно по сварке - в то время интересовались многие и весьма сильные институты. Они могли бросить на это направление во много раз больше сил, чем те, которыми располагали мы. Но не у всех все получалось.
А я в то время уже сочинял текст рекламного листка. И, кстати, верил с трудом, что это получилось у нас, что я - как основной разработчик, должен поставить свою фамилию. И, тем не менее, так! Листок разошелся на сотни предприятий. К нам стали ездить, смотреть. А мы - показывать. Это было упоение победой. Над собой. Над скрытыми, тайными явлениями природы. Ведь надо себе представить: удар по металлу и волна пошла. Как после камешка в воду! Но только намного быстрее! Более 5 километров в секунду. А тут еще 20 тысяч ударов в секунду! И пошла-полетела энергия удара по металлическим волноводам. Не удержать! И туда, куда надо и не надо. Поэзия! Стихия! И я в ней купался, пытаясь найти оптимальные решения. Загнать эти колебания на маленький пятачок - сварочный наконечник, который бы своей мощью мог раздавить, расплющить, сварить металл. Да не с собой! А тот, который под ним. В этих перепадах энергий на границах раздела свариваемых металлов, излучателей, ультразвука и были зарыты тайны процесса. Временами я изнывал - сидел за столом, уставившись в точку, которой не видел. Мозг лихорадочно стучал, переваривал что-то; степень отключения от “мира сего” была удивительной. Все было “там”, где-то в глубинах сознания. Я не видел, не знал и не понимал, что в лабораторию входят и выходят люди, проходят мимо меня, чуть не задевая, а, может быть даже что-то спрашивая.
Однажды, Саша - сосед сказал:
- Ну, ты, Юра, даешь! Смотрю на тебя уже минут 15. Глаза где-то “там”, губы сжаты и никакой реакции, а я ведь молотком временами постукивал.., да... ты далеко пойдешь!
А я сидел за столом со своей рабочей тетрадью и импровизировал: куда, куда, куда пойдет энергия, где и как распределяться волны. Что пойдет на пользу? Что надо сделать?
Бедой было и то, что я не имел мощной математической подготовки. Дали нам в училище в 47-49 гг. по 200 часов и все. Как, впрочем, и в любом другом техническом ВУЗе, но этого было мало. И, потом, все люди после институтов идут на производство, в НИИ, садятся за стол, берутся за ум. А я? Мостик корабля, штормы, матросские ботинки, пьянь. На 10 лет. Но что делать? Надо было наверстывать упущенное. И после работы я снова начинал работать. Летом, когда было тепло, я после работы уходил вдоль берега Невки к ее излучине, где она делится на Большую и Среднюю, как раз напротив знаменитого творения раннего Росси - Елагина дворца. Конечно, после работы для “размывания” мозгов - отдыха душевного - лучше было бы взять что-нибудь по архитектуре города, да вспомнить былые, беззаботные времена... Но те времена ушли безвозвратно в прошлое, а сейчас надо было бороться за жизнь, за кусок хлеба... Да, честно говоря, и математика оказалась не такой уж сухой. В формулах и цифрах открывался целый мир. Мир колебаний. Их законы. Непонятное выступало всей своей явью. Вот где были “зарыты собаки”! Значит, кое-что уже найдено, значит надо искать! - без устали карабкаться по этой крутой, извилистой, тернистой тропе, которая называется прикладной наукой.
Но если б только математика “давила” меня к земле! А электроника? За последние 15-20 лет она “скакала” в своем развитии бешеными темпами! И я хватался - по расписанию своему - за книги по электронике...
Лето уходило, лежать в траве напротив Елагина дворца было холодно, я уходил в библиотеку. Хотя бы на час-два. А потом - дома. Снова книги. Но, как правило, к 23.00 я падал в кровать и мгновенно засыпал.
Июнь 62 года. Удалось вырваться в отпуск. Долго с Верочкой решали: куда и как? Хотели развеяться где-нибудь под городом. Но черт попутал и мы с Сережкой влезли в вагон и поехали на Кавказ, к родителям, с надеждой, что он останется до конца лета. Как-никак - южное солнце! Но, увы! Наши надежды не оправдались. Мой отпуск оказался “сплошным наказанием” - как потом я написал в письме своей жене. Ради чего я ехал на Кавказ? Только ради сына. Только ради того, чтобы не видеть его все лето взаперти, в глухом, сыром дворе. Я бросил работу, хотя сварочная машина готовилась на ВДНХ! Все объяснил, все “разжевал” что и как делать. Но..! А где мой глаз? Моя дурацкая натура беспокоиться не давала мне покоя. Я готов был “сорваться” и выехать в Ленинград немедленно. Это, во-первых. Во-вторых, встретили меня мои родители уже не так, как всегда встречали с флота. Вроде бы: да, да, да, но я видел, и мать не могла этого скрыть - я был для них нищий. И все дни, пока там был, меня не покидало это оскорбительное, тяжелое, худо переносимое чувство своей неполноценности. Нехорошо «клепать» на своих родителей. Грех великий. Но и такой голый расчет – никуда негодное дело. Как-никак, пока служил – считал своим долгом посылать им деньги ежемесячно, хотя лишних не было и в помине. Да, я был нищий! Денег-то было на билеты: туда, да обратно! Когда я подал матери 50 рублей на еду она усмехнулась:
- Не богато ты, парень, сейчас живешь!
Я готов был провалиться сквозь землю. А пошутить, вроде: ничего, мать, жизнь длинная, разберемся - я не мог. Было не до шуток. Если говорить по-флотски, то хотелось вытравить из себя всю эту блевотину жизни.
Скрашивал всю эту жизнь Серега. Хоть и шалун большой, но простой и ласковый парень. Не тихоня. Я возился с ним целыми днями. Интересный возраст - 7 лет! Конечно, иногда он хныкал, подвывал, шалил. Не икона. Но молодец! Скрашивала жизнь и всю ту душевную пустоту природа-матушка. Прозрачный, светлый, теплый, утренний воздух, полуденная теплынь; затем нежнейший, одухотворяющий своей красотой вечер в лучах заходящего солнца. У...у...у! Вот где бы родиться, да жить всю жизнь! Но все это куда-то ушло за 2-3 недели. Я смертельно затосковал по работе, по широким, прекрасным улицам Ленинграда. И мне казалось: не надо южного солнца, не надо зелени и теплыни. Так много и через край. Посмотрел. Подышал. Хватит! В своих планах на отдых, отпуск я жестоко просчитался. Мы сели с сыном в поезд и махнули в Питер. Верочка уже ждала нас, чтобы отправиться в свой отпуск, в Чудово, к своей знакомой, тете Шуре, с которой ей было приятно и удобно общаться.
Мои парни - по работе - справились без меня, чему я был рад. Наше “детище” ушло на выставку, на суд специалистов и потребителей. И результатов мы ждали не без волнений.
К середине 62 года я уже “разошелся” в заявках на изобретения. Конечно, когда впервые зашел разговор о защите приоритета заявкой и, затем, получением авторского свидетельства на изобретение мне было не по себе. Я - изобретатель?! Да не может такого быть! Фамилии крупных наших и зарубежных корифеев науки и техники уже стояли у меня перед глазами, запали в мою душу и были своеобразной, неприкасаемой кастой. Я и не подозревал, что корифеи - одно! А мы - “пыль науки” - совершенно другое. Корифеи закладывают фундамент, ворочая глыбы. А кому-то надо выкладывать и кирпичики, которые выстраиваясь рядами, один - к одному, образуя здание. Мне надо было немного времени, чтобы понять это. Едва я углубился в изучение структуры, характера, сути выдаваемых свидетельств на изобретения, как мне оставалось только улыбаться: мы это тоже можем!
Начал изучать патенты США, Англии, ФРГ; патентное право а, заодно, и истории: как оно, это право “становилось на ноги”. Обнаружились очень интересные, важные вещи. Оказывается, защита приоритета - святыня! Именно ты обретаешь исключительные права на выпуск, реализацию товарной продукции. И серьезную защиту. На деле. По суду. Патентный вестник США так, с первых страниц и начинался словами: фирма Х, возбуждает иск к фирме У за... Это звучало для меня серьезно.
К тому времени у меня в голове уже что-то было. А тут “забурлило”. Я сел писать заявки. Одну, вторую, третью... Одна из них была серьезной, на ту машину, которую мы отправили на ВДНХ. Я еще всерьез не верил, что это я! Понятия “Изобретатель” и “Я” никак не хотели укладываться в моей голове. Для меня это было “много” по своей значимости. Подав заявку, я и не ведал, что вступил на весьма тернистый путь. Но дело было сделано: материалы уже находились на рассмотрении во Всесоюзном НИИ патентной экспертизы.
Прошло сравнительно немного времени и я получил ответ, из которого следовало одно - существенней новизны нет! Нет изобретения! Такой ответ меня, как ни странно не расстроил, а позабавил, ибо по ответу было видно, что эксперт не разобрался в сути дела.
Надо было ехать в Москву. И я поехал. К слову сказать, встретили меня очень вежливо - сам начальник отдела! Потом начались “выяснения” с экспертом. Экспертом оказался такой же как я , демобилизованный воин, подполковник, чистый электрик. Что он не знал специфики дела - стало сразу видно. Обговорили с ним, кажется, все. Поставили, где надо, точки и запятые. Разъехались, довольные друг другом. Через две недели получаю официальный ответ, “...существенной новизны нет...”.
Я подпрыгнул на месте: как так?
- Вы знаете, - начал тянуть резину мой подполковник, - тут мы еще раз обсудили американский патент... ничего не получается...
Ну, и гуси, - подумал я. Моя заявка начиналась именно с этого американского патента. Весь материал заявки был построен на противопоставлениях. Если у американцев написано: так! То у меня, наоборот! Этак!
Прежде чем писать эту заявку я “перерыл” весь патентный фонд США за последние 10 лет. Ничего, чтобы грозило нам, не было. Все было где-то рядом, сбоку, не то, не так. Только этот - я его называл “знаменитым!” мог вызвать возражения. А для меня он был знаменитым, потому, что патентная формула была написана предельно обстоятельно, и напечатана мелким шрифтом аж на 5 страницах. И это был первый, серьезный документ на моем пути к изобретению.
Мы снова встретились с экспертом. Обстоятельно, по-дружески снова все разобрали - что называется по косточкам. И снова маловразумительный отказ. Моему возмущению не было предела. Ну, в первый раз - оплошность. А второй? Нелепость? Серость? Подлость? Эта организация - ВНИИГПЭ - тогда еще только становилась на ноги. Но чиновники, чиновный люд уже себя начал показывать: мы командуем!
Не знаю почему, но я чувствовал свою силу. Мне было мало того, что местные чиновники смяли меня, как щенка... и может было бы взять это в толк и быть поспокойнее... А я довольно сурово предупредил своих оппонентов, что приглашу их на арбитраж. Была у них такая вышестоящая структура. Удивительно, но чиновники сдались и мы получили свидетельство! Я написал “МЫ”. Да, а в соавторах был мой “шеф”,завлаб, Михаил Павлович Зайцев, мой земной покровитель, тот, который меня принял на работу, благословил и поддерживал в самые трудные минуты моей жизни, вечная ему моя память...
Но на этом история этого изобретения не окончилась.
В то время наши Партия и Правительство делали потуги поднять промышленность, которая оседала с каждым годом вниз. Вышли на внешний рынок продавать лицензии, машины, приборы... Другими словами, поощрялось патентование, ибо на внешнем рынке без патентов делать было нечего.
И мы начали патентования. В США, Англии, ФРГ. Я “поднял” нормативные документы. Что такое патент, например, в США? Что из себя представляет описание изобретения, как надо формулировать сей предмет, что и как надо писать и что не надо. Но моих знаний едва хватало, чтобы все объяснить специалистам Комитета по науке и технике - патентоведам. Со мной “занималась” молодая, симпатичная, но уже достаточно опытная особа - Ирина Веселитская. Вот уж ничего плохого не скажешь. Умная, энергичная, улыбчивая. С ее и божьей помощью все необходимые материалы были подготовлены и ушли за рубеж...
Выставка на ВДНХ прошла успешно. По всем своим характеристикам наша сварочная машина выгодно отличалась от других: равных ей не было. И мы получили... медали ВДНХ. Я - бронзовую. Шеф - серебро. Радости моей не было границ. Это же надо вдуматься! Безродный капитан-лейтенант флота, еще 2 года назад стоящий на мостике корабля и не помышлявший даже в первом приближении об инженерной деятельности, фактически не имеющий даже диплома инженера, и вдруг... ВДНХ, медали, уровень техники с претензией на зарубежные патенты... Тут было основание для радости. И гордости за самого себя! Значит, я еще не потерян в жизни! Значит не надо стреляться, кто бы и что бы со мной не делал! Я еще не понимал, что меня окружала подлая система рабства, которая создавала условия твоего бессилия, беззащитности и ужасающей нищеты. Для меня 5 копеек были деньги! Если я случайно их тратил, то “плакал” мой комплексный обед в столовке. В свои 33 года я почти всегда хотел есть. НА мне был единственный костюм. На ногах - единственные ботинки. И одна белая “выходная”, она же и на работу - рубашка. Все кругом считали, что я прилично одет. Да, я всегда был при галстуке. Флотские привычки оставались на всю жизнь. Но все, что было на мне, - было и последнее.
И, тем не менее, опять мы собрались, в озорную толпу и пошли... поддавать. По рублю! К Чванову! По 150! За нашу силу, молодость, трудовые успехи, любовь! За нашу прекрасную жизнь! Это был праздник в моей жизни!
Сентябрь 1961 г. Сын пошел в первый класс. Надо сказать, что мы с женой оказались “те” еще педагоги. Еще год назад зашел разговор по подготовке его в школу. Ну хотя бы букв, элементарного чтения и счета. Мнения наши не то, чтобы разошлись, но я сказал, что чего раньше времени “сбивать” парня - все равно в первом классе все это пойдет с первого дня, ему будет скучно, начнет баловаться. Подруга почти поддакнула, хотя не без возражений. Сережка этот разговор - обмен мнениями слышал, понял о чем речь и горячо “поддержал” меня: “...Не надо, не надо раньше времени... Зачем, все равно в первом классе все это будем проходить...”
А, тем не менее, родители поумнее детишек поднатаскали. Все уже знали. А Сережка пришел дурачком-незнайкой. И получилось плохо. Отставание! Сплошные кляксы, невнимание к тому, что говорит учитель, и поведение не без шалостей. Пришлось нагонять. На прогулках я уже с ним не “болтал”, а больше повторял его уроки, допустим, по арифметике.
- Ну-ка, Сергунчик, давай-ка посчитаем: раз, два...
Он подхватывал:
- Три, четыре.
- Ага! Десять! А если посчитать наоборот от 10 до единицы?
Тут сын морщится:
- Не знаю...
Другими словам, тема его учебы была основной. Конечно, я ее “разбавлял” другими, но его отставание меня беспокоило. Беспокоило и мать.
Обстановка дома продолжалась оставаться напряженной. Если теща поняла, что со мной шутки плохи, - как никак в моих руках запись всех ее разговоров и непечатных слов - то свою дочь она успевала “допекать”, когда меня не было дома. “Сука, хлында, паразитка - все это она “наливала” любимой дочери за ворот почти ежедневно.
Так прошел год. Был на исходе 62 год. Конечно, Верочка “дошла”. И сама психовала. Если маму она “переговорить” не могла, я был ее единственный защитник и опора, то в ответе за все оказывался малолетний сынишка. Особенно ее возмущало, что он оказался неряхой и шалуном.
- Почему вся тетрадь в кляксах? - Грозно налетала она на него после уроков.
- Почему шалишь на уроках?
- Почему штаны в чернилах? В кого это ты такой уродился?
А сын не успевал оправдываться:
- Мама, но чернила сами текут!
- А я не шалю, что если Наташка тыкала мне в спину?
Его мордашка при этом выражала полную безмятежность и беззащитность.
Радость жизни бурлила в нем. И если, например, на этот раз дело окончилось вполне благополучно для него, то в другой раз возмущение матери переходило в крик:
- Ну, почему же ты такая уродина? Ну, почему ты ничего не слушаешь, что тебе говорят, мерзавец?
В таких случаях Сережка затихал. Смотрел на мать широко раскрытыми глазами. Наверное, недоумевал: чего это она так распсиховалась? Кто такой мерзавец?
На всю оставшуюся жизнь врезалась мне в память, как она однажды совсем раскричавшись схватила за волосы и начала трясти и колотить его лицом в злополучную тетрадку, в которой, как всегда, были размазаны его упражнения... “На тебе, на тебе” - трясла она его в исступлении. Это была истерика, психоз измученной вконец женщины дикими обстоятельствами жизни. И так она добивалась порядка в учебном процессе сына и его послушания.
Я ошалел:
- Вера, что ты делаешь? Опомнись!
Теща, увидев такую картину и, возмутившись, закричала: - Сволочь такая, что ты делаешь, ребенка бьешь! Вырастила я такую дрянь себе на голову, хабалка проклятая...
Сынишка громко плакал. Заплакала и мать. Я ушел на кухню. Сердце мое колотилось.
Кошмар такой жизни перемежался у меня только работой, хлопотами по строительству кооперативной квартиры на Старо-Парголовской дороге. Редкие воскресенья, когда мы оставались в квартире, а чаще, когда позволяла погода мы выезжали туда на прогулки. Гуляли, думали, мечтали. А пока мы видели только пустырь - стройка еще не начиналась.
С Сережкой, когда Вера была занята домашними делами, мы продолжали “колесить” по городу. Я любил бывать в Таврическом саду - памятном для меня месте. Тут и тропочка, по которой мы когда-то прошли с Верочкой, и я сделал ей предложение на совместную жизнь... Тут и Воинова, 44, где жили мои знакомые Казанские и где мы играли свадьбу.
Однажды, на выходе из сада на Потемкинскую мы остановились у остановки троллейбуса. Серега, как всегда, весело щебетал. Одна из женщин,
средних лет, рядом стоящая с нами, проникновенно сказала: - Какой хороший, умный мальчик!
И тут же другая, старая, ковыляя мимо, зло каркнула: откуда только дураки берутся! Внутри у меня похолодело: никак, из того страшного племени ведьм?
К тому времени я уже знал, что ведьмы, колдуньи, знахари, т.е. люди, которые “видят и могут” - есть. Их прогнозы сбываются с удивительной точностью, а калек они вытаскивают из могил.
На моей памяти был Колька Козлов - мой однокашник по училищу. Стояли мы в бухте Миноносок. Я получаю семафор от командира бригады: “...срочно снятся с якоря, идти во Владивосток, сдать в госпиталь лейтенанта Козлова...”
Пока мы шли во Владивосток, он мне рассказал о своей болезни: боли в коленных суставах. Ни ходить, ни сидеть, ни спать. Во Владивостоке мы простились.
И встретил я его снова через три года на знаменитом “Витязе” - экспедиционном судне Академии наук. Он на нем пошел штурманом. И я услышал его рассказ.
- Да, почти 6 месяцев в госпитале меня лечили. Как могли. Но, в конце-концов врачи отступились: дело оказалось для них непосильным! И тут же выбросили с флота. Больные люди никому не нужны. Дали мне 24-летнему группу инвалидности с ежегодной переаттестацией. Приехал домой, в Москву. Еле добрался до своих Сокольников. Подхожу к дому. У меня сил уже нет. Сел на чемодан у калитки. А в окне мать! Увидела меня, заплакала, и тоже села. И у меня на глазах слезы: встать не могу! Наконец, встретились мы с ней. Рассказал я ей уже все и про флот и болезнь свою. А тут бабки - ее подружки собрались тоже слушают. Одна из них матери и говорит:
- Тебе, Алексеевна, надо к Марфе идти...
На следующий день пришла Марфа. Взялась за мои коленки и начала вполголоса что-то свое наговаривать, да меня своим пронзительным взглядом высматривать. Потом, еще раз пришла. А после третьего матери и говорит:
- Пойдет твой Коленька, пойдет! Сила живая в нем еще не угасла...
- И впрямь: боли стали стихать, я стал понемногу ходить, а через месяц - как ничего и не было! Вот, так парень, нам, марксистам, наука! Есть и судьба и загробный мир и силы, о которых мы и понятия не имели.., - закончил с улыбкой он.
И мы с ним снова распрощались. Теперь уже навсегда.
Жизнь продолжалась. В учебе Сережка быстро всех догнал. Начал бойко считать, а еще немного, и читать.
В начале 63-го начали строить наш дом. Мы с женой начали считать каждый день, когда были дома: когда же оно закончится, когда же мы получим свою крышу над головой, когда же закончится истязание жизнью! Я спасался работой. Уходил в нее головой с ушами! Озабоченно оглядывался, когда сотрудники лаборатории сгребали со столов бумаги, слышался стук запираемых больших и малых дверей и все гуськом, стаями уходили по домам.
Сначала было сдуру спрашивал у соседа:
- Куда?
- Как куда? - недоуменно, в свою очередь спрашивает тот, - Домой!
И я вспоминал, что у меня есть жена, сын. Дома у меня не было. Была жалкая комнатенка с единственным окном, упирающимся в стену соседнего дома, окном, в который не мог пробиться прямой луч света. В длинные зимние ночи это была вообще “глухота” - что-то жалкое от света, какое-то серо-грязное пятно, которое светило к полудню и тут же спустя два-три часа темнело, наводя на тяжелые раздумья. Утром, я как ошалелый, бежал снова на работу, чтобы забыть эту реальность.
По работе начались командировки. В основном в Москву. Устанавливались связи с АКИНом, НИАТом, МВТУ, институтом металлургии АН; я бегал в министерство, в свой главк, во ВНИИГПЭ и многие другие “конторы”. В этой кутерьме “незаметно” подошел 63 год. Мои заявки на изобретения участились. Но по патентованию сдвигов не было. Я уже начал сомневаться в успехе дела - куда нам в своих лаптях! - как из США пришел ответ, из которого стало ясно, что они восприняли наш материал серьезно. Я немедленно выехал в Москву и вместе с экспертом Ириной Веселитской “настрогал” ответ с объяснениями сути дела. Спустя 2 месяца - надо же было такому случиться! Патентное ведомство США приняло решение о выдаче нам патента! Такого еще в истории нашего института не было. Да, впервые институт получил патент США! По ультразвуковой сварке металлов. Скрывать свою радость у меня не было оснований. Шеф мой, незабвенный Михаил Павлович Зайцев почти торжественно сказал: если и дальше так пойдет, то будешь у нас ведущим инженером!
В тот вечер мы с женой оказались в театре. Как мы выкроили деньги - неясно. Но факт. И я ей сказал о мнении шефа. Ее лицо засветилось такой божественной улыбкой, которой я уже давно не видел. В антракте мы ходили в фойе, по кругу, как в волшебной сказке. Зал сверкал тысячами огней люстр, канделябров и отражался блестками нарядов разнаряженных женщин. Ровный, мерный, еле слышный гул от сотен разговаривающих, праздничных пар не мешал говорить и улыбаться нам. Мы были счастливы.
Теперь я был уверен, что Англия и Германия выдадут нам патенты, ибо самый обстоятельный патент был у США. И впрямь, Английское патентное ведомство сопротивлялось недолго. Они сделали было отказ. Я ответил. Но получил снова отказ. И снова, с еще большей убедительностью в своей правоте, вежливо, корректно я возразил. Эксперты в Лондоне сдались. Но по времени мы уехали уже в 1964 год!
Патентное ведомство Германии, как оказалось, ни в какую не соглашалось с нашими доводами. И чем больше они возражали, тем больше они допускали, в своих доводах, ошибках.
Меня в этой переписке взяло “зло”: Гансы, вы что, оглупели? Что пишите? О чем думаете, господа? И, наконец, после почти 3-летней переписки полностью припертые к стенке Патентное ведомство ФРГ выдало нам патент. Бой закончился. В это время я был уже ведущим инженером сварочного института!
Чтобы оценить “много это, или мало”, надо учесть число сотрудников института, число штатных единиц такого ранга, важность проводимых институтом работ и реальных претендентов - инженеров с хорошей вузовской подготовкой, опытом работы и, вообще, со способностями... В этом институте вообще было все хорошо. Все работы были важнейшими. Научным руководителем института был известный специалист сварочного дела Николай Яковлевич Кочановский, заведующими лабораториями были настоящие “киты”, а лаборатории были “набиты” толковыми, умными ребятами, выпускниками политехнического, электротехнического и др. институтов, Ленинградского университета; ребятами, имеющими великолепную подготовку и опыт.
В каждой лаборатории института было 1-2 ведущих инженера. Конкурс - один к десяти. Все решал зав.лаб. Конечно, эта должность мне была нужна, как воздух. Оклад - 160 рублей! Это - не шутки.
А рэномэ? Кто ты? Это тоже было не последним обстоятельством. После того, как я был назначен на должность ведущего кое-кто начал смотреть на меня по другому. С недоброй завистью. Как-то мы шли по Кронверку в патрулях - дружинниках с Феликсом Аксельродом - заместителем шефа:
- Да, ты сделал бешеную карьеру в институте... И вложил в тон многое: и то, что я в институте “без году неделя”, и то, что у меня нет инженерного диплома, и то, что я многое в электротехнике и электронике не знаю... И по глазам его видел: я - не та кандидатура, которой нужно было оправдать супердефицит института. И, вообще, что такое ультразвук? Пока видим и слышим какое-то шипение, какую-то муть!
Я Аксельроду не возражал. Мне и впрямь было неловко, как будто я кого-то обобрал, объехал на неровной дороге, проскочил...
Но у меня в это время в голове были другие думы. За 3 года работы в области ультразвуковой сварки я, конечно, кое-что узнал, увидел живых людей, занимающихся этой тематикой, кое-что понял, кое-что успел сделать. Как-никак удалось из полутора десятков заявок получить шесть авторских свидетельств на изобретения, получить три патента в ведущих капстранах... Я “врастал” в структуру. механизм, методологию и результаты исследований. И меня поразила одна из кандидатских диссертаций на эту тему. Соискателя и его работы я знал. Это был инженер М.В.Брук. Самое главное, - я знал результаты его работ. Объективно, его установка и в первом приближении не могла встать рядом с нашими, Его теоретические концепции вызывали во мне недоумение. Когда его автореферат пришел мне на отзыв, я - обомлел. С такими “концепциями” и в ученые..? Для меня кандидат наук - святыня! Ученый! Пример! Человек, который закладывает фундамент или, по крайней мере, укладывает прочно-плотно кирпичи здания науки. Другими словами: я думал и представлял одно, а на деле все выглядело проще и примитивнее.
Но защита диссертации прошла успешно. Для меня это было поворотным моментом в жизни! Мне “ударило” в голову: если проходит защита с “усредненными” результатами, то почему я не могу представить на защиту свои? Это была вспышка самосознания. Как искра Божья. И, в тоже время, временами в реальность сего мне не верилось. Я? И кандидат наук? Слишком велик должен быть сделан прыжок. Невероятный. Меня эта идея “заклинила”. Я боялся, что мои мысли вдруг, неспросясь вылетят из моей головы, все узнают и будут долго смеяться...
|