|
Оказывается, есть солнце. Свершилось великое! Мы получили ключи от квартиры. Мысль о диссертации. Аспирантура. Работа взахлеб. Английский. Марксизм-Ленинизм. Оказывается, надо быть коммунистом. Моя дань Михаилу Павловичу Зайцеву. Клыки в шею. В мою. Что такое автореферат. Научная сторона всей диссертации. Профессор Донской Александр Васильевич.
Конец 64 года. Свершилось великое: строители сдали дом, мы получили ключи. И въехали в раскошную 2-х комнатную квартиру! С окнами на юг и запад, - большими и светлыми. На юге - парк Удельный, на север - Сосновка. До потенциального будущего – пр.М.Тореза - больше 100 метров. тут же во дворе - прудик. Красота окружающего ландшафта, некоторая “пустынность” застройки радовала нас до бесконечности. В наше счастье верилось с трудом.
И не без оснований. Буквально на той же неделе, как въехали, не прошло и дня, как Вера сказала, что она хотела бы перевезти к нам свою маму. Я оторопел:
- Как маму? У тебя же с ней и дня не проходило без “любезностей”! Опять все сначала?
- Да. но она же больная, ей нужен уход, - парировала меня супруга.
Я понимал все последствия такого решения: опять перебранки, оскорбления; опять мутная, тупая жизнь полуживотных.
- Нет, - довольно резко ответил я. - Пожили, хватит! Надо отдохнуть, осмотреться...
Я не стал успокаивать свою супругу, хотя она долго возмущалась.
Мы смотрели на все “свысока”: теперь нас было “пробить” трудно. Я обрел, кажется, надежное место. Работа нравилась до умопомрачения и полностью соответствовала моему характеру. Вере предложили тут же место в поликлинике. Как врач - она была превосходный специалист. Отличала ее потрясающая добросовестность отношения к делу и внимание к больным. Сережка начал ходить в школу, которая была буквально в 50 метрах, новая и светлая, со спортивным залом. Давила только нищета. На 15 лет повис долг кооператива. Но на хлеб - было!
Что еще надо простым смертным? Я вспоминал свои 4-летние “мыканья” и мне становилось не по себе: надо же так судьбе мять людей? Ведь мы были недалеки от того, что могли и сломаться. Но, видимо, велик запас жизненных сил у человека, заложенных матушкой-природой.
Теперь уже идея подготовки диссертации заняла мою голову прочно и надолго. Я даже не давал себе отчета: зачем она мне нужна? Что она мне даст? Построить какую-то иерархическую лестницу, ведущую вверх, скажем, в этом институте, я не мог. Слишком мало времени я работал. Слишком много было в институте “сильных” тем, которые вели первоклассные специалисты, - настоящие лидеры! Да появились и недоброжелатели, которых я никогда не мог понять. Что вам, голубчикам, надо? В карман я к вам не лез, хлеба не просил, дороги не переходил. Кажется, живите, как жили. Не мешайте работать. Ан, нет! Чем больше я увлекался работой и весомей были результаты, тем больше я видел, знал и чувствовал удары. Успокаивало сознание, что так было в человеческой натуре всегда.
Да, но одна мысль о диссертационной работе мало что стоила. Что надо было сделать, какими путями пройти все те лабиринты, которые мгновенно возникли, когда я утвердился в идее и начал анализировать обстановку.
Во-первых, я не имею инженерного диплома. Т.е. я не инженер! А если хотите - самоучка.
Во-вторых, надо сдать кандидатский минимум по иностранному языку, марксизму и специальности!
В-третьих, надо разобраться, собственно, в сути самой работы. Что положить в основу? Какова методология работы? Что же в конце-концов надо дать науке, чтобы тебя признали. Брук, который был для меня примером, защищался у себя “дома” в своем совете, где его знали много лет. А я? В каком совете? Кто меня поддержит?
В-четвертых, не надо говорить еще о том, что мне кто-то даст сесть... и “делать” диссертацию. Работа над текущей тематикой, которую я должен был добывать на заводах, это - те деньги, на которые жил я, моя группа в 3 человека, деньги шли в общий бюджет лаборатории и института! Меня, может быть, и вынуждены были признать, потому что со второго года работы я уже начал приносить институту прибыль!
В-пятых, я не был членом КПСС! О, это в то время значило многое. Офицер, с флота, беспартийный! Почему? - Вот первый вопрос. Если Вы плохо работаете, то все ясно! Вы недостойны быть в партии. А если хорошо работаете? Что, не разделяете идеи марксизма-ленинизма? Вам не хочется быть строителем коммунизма? Почему Вы выпадаете из строя, пытаетесь идти не в ногу со всем советским народом?.. Любой, самый серый партийный чиновник был сильнее тебя во сто крат. Он мог тебя смешать с грязью в одночасье. И, если ты в “запале” откроешь рот и скажешь “что-то” - ты пропал. И надолго. От тебя все будут шарахаться как от прокаженного.
Да и у меня была семья, сын, которые требовали внимания и забот...
Все эти размышления меня, естественно, не вдохновляли. Дикий, невероятный пласт проблем! Сколько надо сил, времени, упорства? Выдержу-ли?
Самое любопытное, что я все это представил себе в размышлениях, но ни мог себе представить, что меня что-то может остановить. Меня “заклинило”! Диссертация нужна как воздух. Работа над ней, это - рычаг, который позволит мне выбраться из серости, незнания основ научной работы. Работа над диссертацией вынудит меня узнать и понять многие, что летело мимо, не задевая меня; она позволит мне стать официально специалистом! Надо было кончать второй институт или... делать диссертацию - вот основа-основ моей новой жизни в науке. Ученый, это - положение в коллективе, обществе!
И пример тому - мой бывший шеф П.И., кандидат наук. То, что все в лаборатории считали его туповатым, ни на что не способным, ничего практически не умеющим делать человеком, - все это сметалось его ученой степенью. Он - кандидат наук! А Вы кто? Техники-инженеришки. Ну, и пилите, паяйте, стройте, соображайте! А чтобы встать рядом со мной - защитите диссертацию! И не важно, что у меня получился cos ? >1.
И один из корифеев сварки у нас в институте говорил:
- Я могу не признавать его научные результаты, он лично мне может быть неприятен... но официально, на заседаниях Ученого Совета я обязан сидеть и говорить:., уважаемый коллега... Таков был подход, такова обстановка.
Так что же было мне делать? А надо было работать, работать и работать - вот что!
Первый и самый главный вопрос: что стоит мой вузовский диплом? Можно ли с ним пройти всю эту дорогу? Грешен, еще в 60 г. сдуру, в запасе кинулся в политехнический поступать, доучиваться...
Приняли. На “шарниро-раздвижной курс”, т.е. где-то между первым и пятым. Откровенно-то говоря, бытие на первом курсе меня обижало. За моей спиной было уже 10 лет флота и, как мне казалось, ходить “в пацанах” радости было мало. Но меня успокаивали:
- Да, всего-то “начерталка” - т.е. начертательная геометрия, да один семестр математики... Спихнете не глядя.
И я пошел на лекции. Вечерами. Голова начала пухнуть и от этого. тут же надо было делать контрольные. А если учесть, что на работе я уставал до предела, через недели две понял: тут что-то не то. Либо надо начинать халтурить на работе, либо я взялся за непосильный труд. Крыша съедет. Факт. Помог принять решение господин Случай. Однажды, глухой осенью, уже умотанный, я топал по лужам в институт - надо было взять контрольную по начертательной геометрии. Что там. Пять? два? И уже принял решение: если “два” - все! Я не студент! Ну, не принимала моя душа школярскую учебу! И точно. Без всяких помет, ниже всех моих построениях стояло жирное: “два”! Дата и роспись преподавателя. Внутри, где-то глубоко, в душе у меня затеплилась радость: Слава, тебе Господи, пронесло! И я опять налег на книги по своему выбору: надо спешить, надо торопиться узнать свое дело. Двойка - это был выстрел в яблочко!
А теперь наступило время расплаты. Возник серьезнейший вопрос: имею ли я право на диссертационную работу, точнее на мое юридическое право, как претендента?
Я начал ходить по ученым советам. Начал спрашивать. Мнения были разные. Толком никто ничего сказать не мог.
- Лучше, если окончите “нормальный” институт, получите диплом инженера и не будет никаких проблем, - так говорил один. - Сложный случай, - говорил другой.
Наконец, я добрался до юридического отдела Высшей Аттестационной Комиссии.
- Да, пожалуйста, делайте свою диссертацию.
- Но у меня в дипломе написано... офицер.
- Ну и что? Вы же не биолог-селекционер, не медик, не филолог. Вы - корабельный офицер, там кругом техника, а где еще Вам защищаться?
- Ну, а как?.. - Сердце мое заколотилось от волнения. Я не верил своим ушам... - Я же теперь вынужден заниматься сваркой...
- Ничего особенного. Поступайте в аспирантуру. Вы должны будете сдать дополнительный экзамен по специальности и... все.
Меня этот разговор по своей простоте и заинтересованности в личности оглушил. Я еле устоял на ногах, как будто один выпил пол-литра водки после большой голодухи.
- Вот такие дела, Юра! - Сказал я себе торжественно, когда мое волнение улеглось.
Теперь возник вопрос аспирантуры. Где, при каком институте? Аспирантура у нас была, а своего Совета не было. Это усложняло дело, но не настолько, чтобы об этом надо было горевать.
Тут еще было найдено решение: Марксизм и иностранный язык - в ЛПИ, а специальность - при Ученом Совете перед защитой!
Кстати, в нашем институте организовалась группа молодых специалистов, рвущихся в науку. Были и “в годах”, такие как я. Набралось 26 человек; прошла какая-то волна, которая подняла даже лежащих.
Осень 64 г. начались занятия. Надо сказать, что тут нам всем повезло. Преподавателем английского языка у нас от ЛПИ была умная, обаятельная, добрейшая женщина - Лидия Ивановна, примерно нашего возраста. Она сразу предупредила, что экзамен будет трудным, председателем комиссии будет заведующий кафедрой и он много “не чикается”.
- Так что за работу, ребятки, - улыбаясь сказала она нам. Надо сказать, что отношение к образованию, к науке “кругом” было почтительным. Институтский значок - а их тогда только что ввели - уже много значил. А диссертация? О, это звучало. Доктор наук, это - уже из заоблачных далей!
Экзамен по иностранному языку был на пути в науку серьезным барьером.
К примеру, когда мой свояк, инженер-умница Игорь Надпорожский узнал, что я поступил в аспирантуру по пьянке сознался:
- Занимался, учил, но ничего не получилось. Дважды выходил на экзамены и... сдать не смог.
А мне надо было сдать, каких бы усилий от меня это не потребовало.
Великое дело преподаватель. Описывать все - уходить от повествования о линии жизни, от главного, что волновало, давило, душило, поднимало, возвышало и снова бросало оземь... Да так!
А Лидия Ивановна приходила к нам на уроки, на ул.Павлова, 10 - на завод “Электрик”, где тогда бытовал наш институт и, несмотря на глухой, темный зимний вечер, в моей душе светлело. Ласковым, теплым голоском она внушала нам прелести английского и уверенность, что мы осилим то “немногое”, что нужно для экзамена. Она сразу нас предупредила, что почти весь урок, всегда, русского вы не услышите... И “втыкала” английские слова нам с порога.
Конечно, в училище нас учили английскому. Было сразу сказано: моряк, моря, карты, лоции, половина населения земного шара - все держится на английском! И мы учили. Но не так. И совсем мало! Были, как оказывается, дисциплины поважнее. На флоте, в дикой суматохе службы и вообще, жизненных хлопот было не до английского. Правда, на рейдах, когда береговая толчея была вдалеке, я временами садился за учебник, выписывал слова, пытался их запомнить, что-то бормотал про себя, силился что-то знать.
Но лихотье последних лет начисто вышибло все из головы. Это я понял на первых же уроках. Все надо было начинать с начала. С мыканья и блеяния полупервобытных, пещерных людей. А время экзаменов мы знали - май 65 г. Да, и кроме того, марксизм! Без этой дисциплины ученого быть не могло! Но тут уже нам дважды в неделю надо было бежать на лекции в Политех, к угловатому, носатому, плешивому марксисту. И он своим хриплым, неприятным голосом вещал нам о чудесах. Будущих. Всего мира.
Время сжималось до невозможности. Исследования акустических систем продолжались. Строились их модернизации по мощности, по частотам, по кинематике, по приборному оснащению, по технологии. И чем больше делалось, тем больше надо было делать. Замкнутый круг. Чертово колесо. Да, если бы не внутренние неурядицы, например, с цехом. Давили они. Мы были очень далеки от ситуации, когда инженер-разработчик сказал, а цех сделал. Надо было дать заявку начальнику цеха, тот ее передавал своему заместителю, затем дело доходило до мастера, наконец, записка попадала на участок. А исполнителя, например, Коли, токаря было не видно. Но тема-то идет! Сроки-то жмут! Когда я все понял мы стали делать иначе. Толя, мой техник, молодой, симпатичный, исполнительный паренек обладал удивительной способностью сближаться с людьми. У него везде были знакомые. Он шел в таких делах впереди меня. Потом вместе шли к Васе, Коле, Пете. Были разговоры “за жизнь”. Были знаменитые “полбанки”. Мы уважали их. Они - нас!
Когда кончался рабочий день, я с Толей Комарчевым - тоже аспирантом - выходил из проходной и мы начинали “алалыкать” по-английски. Он его “знал” также, как и я. Да и это-то было не просто! Два вечера английский, два - марксизм. Это занятия. А где щель? По дороге в политех, до дома, в обеденные перерывы.
А дома, я не успев проглотить свою кашу - на многое-то не хватало! - садился за магнитофон, начитывал тексты и, слушал. Потом падал, засыпал. Чуть позже понял: время утром, до выхода на работу пропадает. Начал включать магнитофон с утра, пока моюсь, бреюсь, завтракаю - слушаю свою болтовню, что наговорил с вечера.
Я не задавал себе вопрос: А где жена? Сын? Семья? Тогда мне и в ум не могло войти, что я таким режимом работы закладывал бомбу замедленного действия, которая разнесет весь наш дом вдребезги! Я стремился надежно выйти из тупика военщины, тупика человека, вынужденного оставить флотскую голубую мечту детства и юности, и лихорадочно ищущего надежную опору в жизни. Такой опорой, мне казалось, будет наука. Наука - вещь вечная. Она является базисом производства, стимулятором человеческого прогресса и, вообще, цивилизации. Она стоит того, чтобы вкладывать в нее свои силы. Да и чертовски интересная она штука!
Мне надо было решить вопрос о своей партийности. Внутри, конечно, уже все было “оббито”: от хрущевщины сводило скулы - тупость управления была очевидной. Анекдоты про нее сыпались ежедневно. Страна по мелочам смеялась, а по крупному - плакала. Я поначалу всерьез воспринял было Брежнева. Но эта болтология быстро надоела. Ничего не менялось Единственно светлым образом для меня был Владимир Ильич Ленин. Добрый, умный гений! И мне казалось, что если бы начали чистить авгиевы конюшни “развитого социализма”, если бы начал торжествовать честный труженик на селе, заводе, институте... Э.., да что говорить! Партия зажралась, отупела, она уже не понимала: что к чему. Страна плыла по инерции...
А я? Что мне делать? Я никогда и никуда не сдвинусь, если даже докажу, что Ломоносов ошибался!
Опять вспоминаю своего первого “шефа”, кандидата наук П.И.Ефтифеева. При неурядицах с ним по научно-техническим вопросам он поднимал указательный палец вверх и говорил мне: - Я коммунист, а Вы - беспратийный...
Это было его последним аргументом в наших спорах. Несмотря на всю дикость происходящего я ничего сделать не мог!
Решение моей внутренней раздвоенности пришло простое. Я подумал: к чему “высший пилотаж”, идеология и все эти Богом забытые правители? А не лучше ли опереться на Землю-матушку? Посмотреть на рядовых членов КПСС - токарей, инженерию нашу? Они-то о чем думают? О чем мечтают? Один из моих, хорошо знакомых, так и сказал: “Не бери в ум мусор, вне членства тебе хода не будет, решай свои проблемы...” И тут же дал рекомендацию.
Да, меня в институте уже хорошо знали.
- Ну, ты у нас “молоток”! Это, пожалуй, самая образная шутливая оценка моей деятельности, которую я как-то услышал о себе.
Прием меня в члены КПСС прошел на “ура”. Вспоминая, как меня изуверски, подло колотили на флоте, я сравнил: и там и тут я работал из всех сил. И там и тут я был честным. Там - смяли! Тут все улыбались и поздравляли. Выводы лежат на поверхности. Гниль партии была очевидной.
Приближался май - наши экзамены по-английскому. Мы уже начали “заговариваться”. Почти совсем оглупели. В один прекрасный день пришла она, да, наша светлая Лидия Ивановна и, как всегда, с улыбкой сказала:
- Друзья мои, нам разрешили принимать экзамены на местах!.. Да, комиссия приедет сюда, к вам... к нам, - поправилась она.
По ее лицу, по тону объявления мы поняли, что она - хозяйка! Не будет “того-самого”, кто гнал с экзамена, людей, не особо вдаваясь в подробности. Значит, тот прессинг, который нас “дожимал” своей непредсказуемостью снизился, значит его нет, значит можно надеяться, что англичанки - их было трое - нас не съедят заживо. Значит, появился шанс на сдачу экзамена. Значит можно говорить по-английски! Свободно! Без оглядки! господи, неужели на нас снизошла твоя благодать?! Одним словом, мы повеселели...
Но дикая “напруга” в жизни начала сказываться на здоровье. Хотя я был и “железный” - так считали мои приятели - спортсмены на флоте, сердце, временами, стало поднывать. Это был плохой симптом. Я, наконец, вспомнил: я - спортсмен, конькобежец, для которого пять кругов по 500 метров в низкой посадке - разминка. А двадцать кругов - уже в режиме “полного” хода, со средней скоростью, минимум 30 километров в час! И начал по утрам бегать. По Литлярду - рекомендациям умнейшего тренера, которого я когда-либо знал. Спортсмена-тренера, который стал олимпийским чемпионом по бегу, когда ему было уже за 40! Освоил эту методику тренировки “сходу”. И начал “кайфовать”. Тело в поту, а сознание - в блаженстве! И еще в ритмику бега я вызывал свои постулаты: надо сдать марксизм.., надо сдать английский. По окончании бега, я распаренный, рассуждал сам с собой: Марксизм я сдам! Ну, а если его сдам, то английский не сдать - нелепость. А если эти два, инородных, не имеющих прямого отношения к специальности, сдам, то - экзамен по специальности сам Бог велел сдать!
Наступило время экзаменов. Марксист - профессор, вообщем-то оказался неплохим дядькой, нам на последней лекции своим скрипучим голосом объявил:
- Вот все, что я вам хотел рассказать... Теперь - экзамен! Вам надо пройти в аспирантуру и записаться у секретаря.
Дни были хлопотные. То - одно, то - другое. Я “зевнул” явкой в аспирантуру политеха, полагая, кроме того, что нас “ждут”. А когда явился, это был последний день апреля - 30-е - мне показали расписание экзаменов. Уже все дни мая были “забиты”! Остались: 3 и 12 мая. Мне осталось только взяться за голову. Мать честная! 3 мая! Когда готовиться? Когда “отмечать” смотр сил международного пролетариата? А 12-ое? 14-го - английский! Это же всю подготовку смазать. И то, и се! Значит - ничего! Постоял. Постонал. И записался на 3 мая! На всю жизнь запомнил 1 и 2 мая 1965 года.
С утра 1-го, вместо демонстрации “сил” на Дворцовой площади я разложил 83 работы классиков марксизма-ленинизма. И “пошел”! Листать, читать, выписывать. К концу 1 мая голова “вспухла” и серьезно. Я понял, что на сегодня хватит. Упал в кровать. Заснул. Снился Ленин, баррикады в Париже и Карл Маркс, он тряс бородой и говорил:
- Ничего не знаю, отстаньте от меня...
Основанием, был, по-видимому, разговор Карла Маркса со своим старым другом Фрицем, в Брюсселе, после очередного заседания Интернационала. Фриц спросил К.Маркса:
- Слушай, Карл, я тебе верю, коммунизм будет построен, но как, там... без денег? Вот это непонятно...
- Ты знаешь, Фриц, я и сам не знаю...
Это я нашел в переписке К.Маркса, книге, прекрасно изданной в Лейпциге. И обомлел. А где цензура? Как это так? К.Маркс не знал что строил?
2 мая я “долбил” марксизм пуще прежнего. Наверное, в обозримых окрестностях, не было ни одного человека, такого “сдвинутого”, чтобы в праздники “перемолотить” груду марксисткой литературы. Меня заело. Мне надо было сдать экзамен!
Экзамен я сдал. Отвечал с напором, слова, казалось, отскакивали от зубов. Преподаватель после моих ответов посмотрел на меня и спросил:
- Вы политработник? - Нет, нет, я в прошлом строевой офицер - командир корабля.., - торопливо ответил я.
Я понял все: что сдал, что отвечал хорошо, что одна из крепостей, стоящих на моем пути - пала.
Теперь на “носу” был английский. День был светлый, праздничный, теплый. Все экзаменаторы - женщины - пришли в нарядах, по праздничному. Как-никак они понимали, что аспиранты-прикладники, взрослые уже повидавшие жизнь и войну, люди.
Кое-кому было за сорок лет. Лидия Ивановна уже две-три недели начала свою психотерапию:
- Ребятки, не надо волноваться, давайте поспокойнее, вы тексты знаете, больше уверенности, обратите внимание на.., и начинала снова “молотить” по-английски.
Да, надо было овладеть “бытовухой”, то есть разговаривать о погоде, почте, магазине, банке, гостинице, архитектурных памятниках города, и т.п. штучках; затем сделать контрольный перевод из американского или английского журнала по специальности и, напоследок, = сделать перевод статьи из газеты на политическую тему, например, о приезде Фиделя Кастро к нам и пересказать ее... Вот, пожалуй, и все.
Экзамен прошел, как сон. Я, удивляясь сам на себя, понимал, о чем меня спрашивают англичане, отвечал, переводил, читал, снова отвечал. По лицу Лидии Ивановны понял, что я отвечал вполне, на уровне... Ну, разумеется, кто лучше, кто хуже - каждый чувствовал где и как “плыл”.
После такого экзамена, надо было выпить. Мы разбились по своим симпатиям и разбежались кто-куда. Голова моя в тот день кружилась. И от чего больше - от вина или экзамена - неясно.
Теперь мне оставалось свалить третьего “быка” - экзамен по специальности. Я знал, что это не шуточки. Надо было сдавать “Теорию сварочных процессов”, о которой я слышал, даже успел полистать толстенный учебник, этак в 600 страниц и, в свое время, отложил в сторону, что называется, до лучших времен. И эти “лучшие” времена наступили! Мне нужно было “поднять” огромный пласт информации об основных источниках энергии, используемых при различных сварочных технологиях, а это дуговой разряд, нагрев постоянным и низкочастотным токами, токами высокой частоты, трением, ударом.., разобраться в термических циклах и термомеханических явлениях в зоне сварки металлов, металлургии процесса, формировании шлаковых фаз, специфике технологии сварки сталей, в основах контроля качества сварных соединений. Вообщем, сдача экзамена по специальности выросла в проблему, которую решить было далеко непросто.
Надо было найти людей, кафедру, - профессуру и ученый Совет, который мог принять предполагаемую работу на защиту. О, это было не просто. Надо было время, время и время. А тут, в аспирантуре мне сказали: не надо торопиться, делайте работу. Экзамен по специальности можно сдать перед защитой. Это было прекрасно. Мне надо было отдохнуть, осмотреться, разобраться с основными направлениями работы, и выбрать главное. Но отдыхать было некогда. В отпуск я не поехал, а стал заниматься математикой. День мой складывался так: с утра до обеда, пока голова была свежая я устроил себе занятия. И был доволен.
Квартира великолепная, погода - июль! - теплая, никто не может, живи и радуйся. А после обеда мы с сыном шли гулять. По паркам, уходили в Озерки, брали лодку, катались и купались вдоволь. Отпуск пролетел - как не было. И снова я окунулся в бешеную круговерть работы. Осень - время крутое. Только успевай поворачиваться.
Конец 65 года. Уже разработан третий типоразмер сварочной машины; получено 10 авторских свидетельств на изобретения; опубликовано статей, тезисов докладов, - всего 12 печатных работ, в том числе и одна брошюра. Я «кидался» на конференции, слушал, что говорили и сам выступал с докладами.
Я ездил по институтам и КБ и знакомился с разработчиками техники и технологии ультразвуковой сварки, и, вообще, со специалистами-сварщиками в стране.
Напор в работе шел от моей “натуры”. От жесточайшей дисциплины к самому себе. С конкретной целью - укрепить свое положение в институте, как специалиста. Меня не могли покинуть следы военщины. В душе моей осело страшное чувство своей ненужности. Страх сокращения за ненужностью, какой-либо красивой пропагандой не прикрывался, прочно вошел, казалось бы, в каждую клетку моей плоти. Ты - никто! Наука, мне казалось, была надежной защитой от всякого политиканства властей. Да, а теперь все запросы в институт по этой тематике, направлялись ко мне, да, я стал нештатным экспертом в одном из направлений сварки. Но больше всего меня томила идея защиты диссертации. Теперь я мог за нее взяться как следует. Но с чего начать? Где прототип? Что взять за основу? Где наука? И, вообще, какова методология работы над диссертацией? То, что я угробил более чем полгода на английский, казалось бы, - хорошо, но в наших условиях это не больше, чем нарядный фартук для хозяйки при выходе к гостям. Марксизм? Болезнь. Неизлечимая. Как парадантоз. Так с чего же начать? Я начал искать литературу, которая была бы возможно близка к методологии работы. Перерыл кучи книг. И великое счастье для ищущего! Нашел. Да, академик Шевяков так и назвал свою работу: “Как делать диссертацию”. И спокойно, тихо, вразумительно, без высокопарной риторики обсказал как и что надо делать. Чувствовалось, что человек долго и упорно занимался наукой, она вошла в его плоть и кровь. Он делился с читателем “изюминками” богатейшего опыта с предельной простотой и доброжелательностью Методология - основа-основ научной работы, она дает подходы к решению проблемы. С этого и надо было начинать. Но только с какого края? Что является главным? И, вообще, что ты хочешь сделать, на какие вопросы ответить? В начале 60-х годов шла очередная волна интереса к ультразвуковой сварке металлов и пластмасс. Этой тематикой занимались десятки организаций различных министерств и ведомств. Успешно защищались диссертации в ИМетс, МВТУ, МАИ, НИАТе ИЭС Патона... Вырастали местечковые корифеи и крупные, толковые специалисты. Среди них мне и надо было найти себя. тут были две опасности: если ты окажешься слабым - замнут, если вылезешь по-крупному - тем более! Что “среднее” слагалось не только из материала диссертации, а больше всего, от оценки тебя: человек, кто ты? И эту оценку тебе давали все, кто был на этом поле науки - технического прогресса и брани.
Прессинг, например, Л.Л.Силина из ИМета я ощутил на себе полностью Мне было нелегко “попасть” на страницы журнала “Сварочное
производство” - самого главного журнала страны по сварке.
Что ни статья моя - отказ в публикации! Мотивы самые разнообразные и, на первый взгляд, серьезные !...Тут автор не учел...”; автор был прав, если бы не... и т.п. Рецензии были вежливы, корректны, грамотны. Вначале я не понимал этой “игры” и пытался отвечать по серьезному. На “том конце” смеялись: ха, ха, ха; ну дает!, А давай-ка мы ему еще раз дадим в глаз! Этот механизм вскрылся через 2 года. Мы уже сидели со Львом Леонидовичем - так его звали - в ресторане на Невском, пили и смеялись вместе... Но об этом немного позднее... Весь 1966 г.
прошел в поисках “стержня” работы, основной и главной идеи...
Моя семейная жизнь катилась своим чередом. Начали наблюдаться и трещины, в отношениях со своей супругой. Как и всякая порядочная женщина она стремилась к уюту в доме. Возникали вопросы по дому. По обустройству его. Полы, потолки, стены, карнизы, наличники окон, балконы, двери, ручки к дверям, вешалки и много-много всякой другой всячины, без которой немыслима жизнь человека. Но ко всякому делу можно подходить по разному. Можно все сделать самому. Можно нанять специалиста. Но денег в обрез только на еду. Значит, делать все - мне. Можно делать пол, можем отделывать, отлакировать за неделю, можно возиться месяц. Можно сделать хорошо. Можно сделать не очень. Работа по дому - огромное и нужное дело. И, если очень многое я мог бы сделать сам, то времени для этого не имел никакого. Со сдачей кандидатского минимума времени стало не больше, а меньше. Надо было всерьез заниматься делом! И я, после работы, чтобы не терять времени, не отвлекаться, даже газету на столе клал текстом наоборот. Пока ел! Неровен час, по выработанной на флоте привычке просматривать в день 6-8 газет, увижу хлестный заголовок, интересные цифры и... потерян час! А мне надо читать, писать о том, что набежало за день в голову мою. Чтобы не упустить идею, не забывать факты. На работе засесть и что-то писать было немыслимо. Некогда присесть. Только если “что-то” в рабочий лабораторный журнал. Когда я, наконец, бросал ручку, было уже за 10 часов вечера. Я - жаворонок. Мое дело вставать с петухами. И на ходу к кровати уже засыпал.
А моей супруге надо было во что бы то ни стало... отциклевать полы! Я, конечно, рвался на части. И при малейшей возможности делал и то и это... Но мира у нас не было. Я все время не успевал, сопротивлялся... А жена моя сердилась: “...Лучше бы ты был шофером, мне было бы проще...”
- Дорогая, о чем ты говоришь? - возмущался я.
- Да, с шофером было бы проще, - утверждала она.
Но жена - ладно! Я начал терять контакт с сыном.
Он, бывало, когда я приходил с работы, радостно кидался ко мне. Пытался взобраться на спину. Взвизгивал, как маленький щенок, от такой победы. Восторгу, что пришел папа, у него не было границ. Я реагировал на все это слабо. Устало.
- Сережа, ну ты уже большой, - выговаривал я ему. Он оседал. Скучнел. Отставал. Потом он начал вяло встречать меня у дверей...
Я, увлеченный собой, даже в самом первом приближении не мог представить себе последствий такой моей реакции на поведение сына. Каждый день я, таким образом, совершал преступление против сына. И себя тоже.
Он рос пухленьким мальчиком. Мать, как врач, опасалась, что у него намечается нарушение обмена веществ, что ему ни в коем случае ничего нельзя давать из сладостей.
Ну, а я что мог ему принести? - размышлял я.
У парня, фактически, была диета! А я оказался серым, недоумком, неспособным понять простых и золотых правил, без которых невозможно формирование ребенка. Вместо того, чтобы приласкать, поговорить, чем-то помочь ему в его размышлениях - усталый папа умывал руки. И в прямом и переносном смысле! Потом ел и тут же садился за свои дела. И так каждый день! Парню было скучно. Скучно сидеть одному. Скучно делать уроки. Мама занята на кухне. Или стиркой. Папа недвижимо и молча сидит за столом, и все время что-то пишет. Трогать его нельзя! Значит надо бежать на улицу! А уроки? Уроки никуда не убегут! Они каждый день, в школе. А я никогда не мог найти времени для занятий с сыном.
- Сережа, ну чего тут непонятного? Ну, почему у тебя такая лень? Знания нужны как воздух!
И это говорил папа, стремящийся к “вершинам” знаний, не понимая простейших вещей: сыну нужно было внимание! Он сам бы во всем разобрался, он сам бы все понял, но ему нужен был собеседник, товарищ... Способности к учебе у него были выше средних, память отличная. Он, например, мог слово в слово с междометиями повторить 2-3 страницы из “Айвенго” на память после прочтения этого текста. Но в школе начал получать тройки и двойки...
Мать бесновалась: - Прими меры к сыну! Он меня не слушает!
А как сын будет слушать мать, если она постоянно его третирует: это не тронь... тут не садись... и так до бесконечности изо дня в день. А я устало и нудно говорил ему о пользе знаний...
Мои метания по выбору и конкретизации темы исследований - как квалификационной работы, продолжались. Надо было из огромного материала, потенциально пригодного для детальной проработки, выбрать то, что было мне всего ближе. По уровню моих знаний. По результатам уже проведенных работ. По сопринадлежности к Ученому Совету, на котором будет защищаться работа. Говорилось даже прямо: диссертацию надо делать “под Совет”.
И впрямь: если акустика - то надо готовить на Совет в электротехнический институт - ЛЭТИ - с сильной кафедрой акустики и настоящими, живыми корифеями в науке. А кто такой я? Без роду, без племени? Зашибут!
Источники питания? Сплошная электроника. А что я в ней понимаю?
Твердое тело? Металлофизика? Это - почти академия наук! сварка? А тут опять минимум с десяток поднаправлений, в которых надо определиться. Куда идти? За что взяться? Что главное? И, самое главное, мне никто помочь не мог.
Мой шеф сказал прямо:
- Извини, дорогой, но не могу, не знаю, не специалист.
Сам он делал свою работу по “совокупности” - была приоткрыта такая щель. ВАКом. Ему удалось отделаться, фактически, аннотацией по своим работам...
Да и кто тебе будет что-то объяснять? С какой стати? Уж если ты собрался в “ученые”, так будь любезен и научись писать, думать и говорить!
После долгих и мучительных раздумий я принял решение исследовать конструктивно-технологические особенности ультразвуковой сварки”... Казалось бы и логично: это все то, что выходит за рамки известного, вот что специфично, характерно для этого вида сварки. И с Советом вроде-бы стало ясно. Он должен быть по сварке, потому что конечная цель - технология и оборудование для сварки.
Я засел за работу. Дома. Вечерами. Каждый день. Без выходных, “проходных”, праздников. На работе нельзя было сесть ни на день, ни на час: заканчивались работы по договору с одним из заводов. Мы научились сваривать тончайшую алюминиевую фольгу, покрытую тяжелыми оксидами с токоотводами при изготовлении электролитических конденсаторов! Никто не мог сваривать такое сочетание металлов. Алюминий, покрытый оксидами, разной толщины! Только ультразвуковая сварка могла дать серьезный технологический эффект: сваривать быстро и надежно.
Экономический эффект - бешеный. Мыслимо-ли - брак по сварке, это уже почти готового и весьма дорогостоящего конденсатора, составлял более 90%. Официально! Т.е. мы практически ставили “на ноги” все производство этих изделий в СССР. По крайней мере на 6 специализированных заводах, начиная от знаменитого “Позитрона”.
Вот мы и “уродовались”. Не за деньги. Наши души наполняло сознание от важности выполняемого дела. Денег - каких-то, сверх 160 р. в месяц, за все время работы в институте - уже полных 5 лет - я не видел. Премии по 20-25 р. - сыпались! И за квартал. И за год. За успешное выполнение плана! Место премии было - в шинке!
В случае, с “Позитроном”, дело обстояло так: чем было ближе к окончанию работ, - тем меньше остановилась сумма технико-экономического эффекта! Когда мы сдали все, когда сварочные машины уже работали во всю, брак снизили до исчезающе малых процентов - а точнее по сварке брак был исключен полностью - исчез и экономический эффект! исчезли и все технико-экономические расчеты, которыми потрясали руководители завода, объясняя нам важность решения проблем. Это была система социализма, система ограбления наиболее энергичной, передовой, талантливой части инженеров, техников, рабочих, способных творить; система “выравнивания”, чтобы все жили хорошо и радостно, вне зависимости от результатов своего труда.
Осень 1966 г. и зима 1967 г. Я “накрутил” 125 страниц текста диссертации и начал ее обкатывать в институте. Дорогой мой Михаил Павлович Зайцев посмотрел, повертел ее и честно опять сознался: Я не специалист.
- Ты покажи ее Вадиму Ивановичу Виллю.
А Вадим Иванович как-никак ходил у нас в корифеях. Натуральных... Его руками и мозгом была поднята из небытия сварка трениям! Он был умным, крепким специалистом, порой резким в выводах и суждениях, но душевно добрым человеком. Отношения с ним у меня были простые: он был старше меня лет на пять, прошел фронт, уже вышел на орбиту союзного и международного признания, и мог смотреть на меня, как хотел. В зависимости от настроения. Я это понимал. Но и Вадим Иванович, успел за 5 лет присмотреться ко мне. И частенько высказывал мне свое благорасположение. Я это ценил.
Мою диссертацию. он смотрел долго. В целом похвалил. Но в оценке ряда важных положений мы не сошлись. Я отчетливо понимал, что он просто не знает специфики явления, но бросать “такое” матерому “волку” было глупо и не безопасно. В конце-концов он изрек: “делай как знаешь, я бы на твоем месте переделал...”. Другими словами “благословения” я не получил. На том и разошлись.
- Что же делать? - спросил я у Михаила Павловича.
- Поговори с Самуилом Карловичем Слиозбергом, он опытный...
Да, это был хитрющий, изворотливый, худознающий свое дело кандидат наук. Но он мог все выворачивать наизнанку, в зависимости от обстоятельств: кому и что надо. Тем и держался. Я для него был - никто! Встретил он меня ласковой улыбкой, которая почти не сходила с его лица:
- Так-так, ...посмотрю.., да, конечно, ...конечно!
Через пару недель он встретил меня опять же ласковой улыбкой:
- Ну, конечно, в работе много ценного. Интересного. И изобретений много и статей.., вообщем это - почти готовая работа...
Я сидел и внутренне расплывался в благодарности к Самуилу Карловичу: надо же, я что-то сотворил полезное, нужное...
- Но, - продолжал мой рецензент, - на мой взгляд, всю работу я бы построил не так. Видите-ли, сутью-то у Вас является решение проблем сварки. Вот и надо было в основу исследований положить анализ процессов, происходящих в зоне сварки. С этого надо начинать. Не правда-ли? - закончил он, ласково заглядывая мне в глаза. - Это было бы солидно, надежно, вас поддержал бы весь Совет. безоговорочно...
Я покивал Самуилу Карловичу, а сам подумал и понял: “Как солидно и серьезно меня “завернул”, Классика и только. Придраться невозможно... Но не тот ветер! Задуло встречным...
Я еще не знал “железобетонных” правил игры в науке: Если тебя хотят “зарубить”, то вначале обязательно расхвалят! Для объективности. А то, что ты полез не туда и не так, это - уже другое дело! И еще: каждый волен иметь свое мнение! Какие еще могут быть разговоры...
Михаил Павлович при встрече откровенно засмеялся: дела не знает, а мнение есть.
- Так что же делать? - спросил я его. - Вадим Иванович говорит одно, Самуил Карлович - другое. Мнения полярные. Каждый считает себя правым. Они члены научно-технического Совета института. Мимо их не пройдешь.
- Не знаю, не знаю... - тянул, размышляя шеф, искренне желая помочь мне.
- Тогда, Михаил Павлович, я буду делать так, как я понимаю предмет. Если изначально подлаживаться под каждое мнение, то про диссертацию и говорить будет не надо. - Я уже начал “горячиться”.
- Делай, делай, как знаешь, - начал он успокаивать меня. На том и разошлись. Это был уже 67 год, который шел быстро и неотвратимо.
Мои поползновения с диссертацией не остались в институте незамеченными. Уже кое-кому захотелось об меня почесать когти. Одним из таких “деятелей” от сварки был некто Юрий Абрамович, который занимал архиважнейшую должность начальника отдела по планированию работ и вертел бюджетными деньгами и всем в институте, включая директора, как хотел. Что ему во мне не нравилось? Убей Бог, - не знаю. Но когти я его почувствовал вскоре.
Дело в том, что формирование плана работ в институте на очередной год начинался за год!
Бюджетные деньги, как и положено, “разъезжались” по “симпатиям”, т.е. в лаборатории, руководителями которых были у него в фаворе. Это были: Кройман, Слухович, Клячкин и т.п. О бюджетных деньгах я не мечтал.
Вся мерзость “планирования” заключалась в том, что мне мало было найти завод, деньги. Надо было передать эту заявку сначала именно Юрию Абрамовичу. Потом, этак через полгода, Юрий Абрамович выносил ее на рассмотрение главному специалисту Главка по сварке. И приезжал этот “специалист”, которого кстати в свое время вытурили из аспирантуры МВТУ им.Баумана по причине бездарности. И этот специалист решал: принять тему или нет, развалясь в кресле, поковыривая спичкой в зубах. Работали они с Юрием Абрамовичем в паре, измывались надо мной, как могли, прикрываясь разглагольствованиями о том: надо ли это заводу, важна ли тема для Главка, и, вообще, для н/х страны... Они дружили и пили вместе. Годами. Я ничего сделать не мог. Ничего! Власть. Тупая, жирная, наглая, бессовестная. Директор института был у них пешкой. Надо было отдать должное Юрию Абрамовичу. Как чиновник он был высококлассный: делал так, как хотел.
Но, в финале на 67- год он - прохвост - даже не пропустил нас в план. Мы, официально, не имели планового задания! Вот, так!
Но у Юрия Абрамовича было явно мало сил, чтобы меня выбросить из института. Но от этого мне было радости мало. Как жить с суками? По-сучьи. Я словно забыл про план. У нас был свой план по дальнейшему совершенствованию техники и технологии. И, кроме того, мой помощник - Толя Смирнов - заканчивал СЗПИ. А я - диссертацию. Корень и гвоздь моих устремлений. Как говорится, на хитрую жопу Юрия Абрамовича и винт штопором! Другими словами, я послал всех на х...й. Меня, сволочи, грызли, но я уже не был мальчиком.
Как-никак, три патента ведущих капстран! Аспирант, а я к тому времени, единственный из 26 человек, сдавший все экзамены на пять, о чем торжественно сообщил мне зав.аспирантурой. Ну, и, конечно, все эти годы я жил не на бюджетные деньги, не заедал чужие, не лез никому в карман, у меня уже было достаточно знакомых, которые поддерживали меня, хотя бы морально. Меня активно поддерживал и Михаил Павлович, мой шеф, который хорошо знал: я кое-что стою!
А раз так, то интенсивность моих работ по диссертации только пошла в гору. Меня уже знали в ведущих центрах страны специалисты.
Я уже вел переговоры о том, когда, куда можно подъехать и доложить об основных концепциях работы. Диссертации по этой тематике в это время сыпались одна за другой. Надо было торопиться. Нельзя было исключать и того, что кто-то уже сделал то, о чем я еще думал...
В один прекрасный день мне позвонил Витя Кузнецов из ИМета - ведущий помощник Льва Силина - ученого, одного из всесильных авторитетов в стране в области ультразвуковой сварки металлов.
- Слушай, я договорился со Львом, мы готовы заслушать тебя в марте, срочно перешли нам автореферат диссертации...
- Вот тебе раз! - подумал я. - У меня и текста диссертации еще нет. А тут автореферат! В это мгновение я созрел!
- Витя, сижу, пишу, некогда в туалет пописать сбегать... Думаю, что успею послать.
- Давай, жми. Ждем. Лев проявляет к твоей работе большой интерес...
- Да, дело дрянь, - сказал я сам себе, повесив трубку. Откуда я возьму автореферат - квинтэссенцию работы. Он ведь сочиняется только на базе уже изложенного текста! При этом тщательно выверяются все формулировки, шлифуется текст... Если текст диссертации будут читать только оппоненты, то автореферат уйдет в сотню организаций. И на пощаду не надо слишком уж рассчитывать. Могут и разделать под “орех”. Что делать? Отказаться от предложения Л.Силина, - значит сразу признать себя болтуном, внести подозрения о своей собственной несостоятельности. Нехорошо. Очень нехорошо.
Надо было что-то делать. Как это бывает в жизни, нужда, жесткая необходимость заставляет концентрировать все свои силы. Долго размышлять было некогда. И я начал до одури со смешного: сам задавал себе вопросы о том, что должно в конечном счете войти в текст диссертации. Что главное? Что - второстепенное. Какие главы, разделы, подразделы, т.е. я взялся критически осмысливать: что надо и что не надо включать в работу. Так у меня получилось содержание. Жесткий план. Заголовок на аннотацию работы. Это уже было много, но до автореферата было еще далеко.
Чтобы получить автореферат, надо было каждый пункт, позицию плана развернуть, показать, доказать... И я засел.
Наиболее трудной частью работы была, естественно, научная сторона дела. Какие результаты, конкретно, были получены, какие выявлены закономерности, надежны ли результаты и т.п.
Чем больше я корпел, импровизируя результаты, тем больше, интенсивнее выявлялись мои прорехи по работе. То, о чем я еще не догадывался - вылезало наружу. как очевидность! Вот, это заговорил я сам себе, радуясь, и бросался в эксперименты. Так в лихорадке писанины и эксперимента рождался автореферат. Я видел, что он еще “согревает”, но был уверен, что его выбросить как научный хлам уже нельзя.
Был конец марта 67 г. Автореферат ушел в ИМЕТ. Но уже в мае, на базе основных положений автореферата я “добил” 120 страниц текста диссертации и отдал ее доктору, проф.Донскому Александру Васильевичу в политехнический институт, умному и светлому человеку, который, кажется, и знал только одно - делать добро людям, всячески поддерживать молодую поросль ученых... Встретил он меня хорошо.
- Ладно, посмотрю, через недельку заходите...
Через недельку я зашел к нему. И он меня “понес”:
- Ну, это не то, здесь Вы напутали, такого быть не может...
Чем больше он говорил, тем больше я “накалялся”, тем более, что уловил: А вот этого-то он не знает! И, не успел он сделать паузу, как я довольно жестко сказал:
- Александр Васильевич, насчет резонирующих свойств опорного стержня мы поставили обстоятельные эксперименты. Обнаружили эффект удвоения амплитуды исходящей волны ультразвука! Это невероятно. Но факт!
Александр Васильевич внимательно посмотрел на меня, как будто увидел впервые.
- Да, да, в Акустическом институте АН СССР восприняли это, как должное. Материал опубликован в “Ультразвуковой технике”, - нажимал я. - А журнал этот был одним из основных в стране!
- Может быть, может быть, - согласился он со мной. - Ну ладно, оставьте-ка диссертацию. мне. Я еще раз посмотрю...
Мы на том и разошлись.
В институте рассказал о своем визите к Донскому. Михаил Павлович улыбаясь, шутливо заметил:
- У него это бывает. Может быть не разглядел сразу... Но он - мужик честный. Я с ним поговорю.., в войну мы с ним вместе были...- Голос шефа как-то сразу потеплел. Видимо, вспомнилась ему что-то свое, личное, доброе...
|