|
Крутая, каменистая тропа в науку.. Начались работы в рамках СЭВа. Парткомиссия в райкоме партии. Парадный аэрофлот. Другая сторона - ЧССР – другой мир. Заседания ученых. Протоколы. Господи, видишь ли ты Россию? Будни в науке. В цехах. И в КБ. Высшая школа – СЗПИ – члены совета. 17 июня 1968 г. Защита прошла успешно.
Крутая, каменистая тропа... Значит, к маю 67 г. автореферат я “запихнул” в очень серьезный институт Академии наук, диссертацию - к одному из известнейших в стране ученых. Кажется, можно было бы и отдохнуть. Но не тут то и было. “Заряженный” до отказа работой я остановиться не мог. Тут же пошел в редакции. Три статьи, брошюра заявки на изобретения. Отпуска толком я опять не видел - надо было готовиться к ответственному совещанию в СЭВ с выездом в Чехословакию. Это было для меня серьезнейшим делом. Собирались, как-никак, ведущие специалисты в области ультразвуковой сварки ГДР, Польши и ЧССР. И если на первое совещание в 66 г. в ГДР съездил мой шеф, то от этой встречи он уже отказался сам: надо было знать конкретный материал по технологии и оборудованию сварки. Надо было не просто сделать доклад, а отвечать на вопросы, участвовать в дискуссиях, намечать очередной этап работы.
К встрече я готовился. Можно было “проколоться” на мелочах. Известно: авторитет специалиста завоевывается долгим и упорным трудом. А лопается - мгновенно!
Пока я “перелопачивал” литературу, учебники, справочники лето пролетело. В конце сентября мы оказались в комитете по науке и технике, в Москве.
В состав делегации входил Иван Васильевич Лощилов, кандидат наук, доцент МВТУ им.Баумана, человек огромного роста и веса, участник Олимпийских игр в Мельбурне 52 г. Толкатель ядра. И Кузнецов Витя - симпатичный и верткий шутник, тоже кандидат наук от института металлургии. Руководителем делегации - чиновник из Комитета, назначил меня. Конечно, это было не очень хорошо. Для меня. В делегации двое “остепененных ученых, а руководитель еще “на подходе”.
- Ваш институт головной по теме, значит руководителем делегации должны быть Вы, - безапелляционным тоном заявил он всем нам. Это в ответ, когда я, называется, потребовал восстановить “справедливость”, увидев, что Владимир Иванович был явно недоволен такой расстановкой приоритетов.
Для меня такая командировка была необычной. Необычным было все, начиная с оформления документов. Железный занавес был снят, но пытливые глаза райкомовцев разглядывали нас внимательно. тут тебе и характеристики, и собеседование, и откровенные предупреждения. Гнусность всего этого была очевидной. Ну, надо себе представить, что ты садишься напротив какой-нибудь расфуфыренной бабенки, с потертым лицом и сомнительными запахами на всю комнату. Она-то, партийная ткачиха - член бюро райкома! Начинает спрашивать тебя о политической обстановке в Европе. Да...с! И у ней о тебе мнение! И она докладывает его выше! Стоит ли выпускать “такого” за пределы СССР!
Необычным для меня было и мое появление в Комитете по науке и технике. Как-никак, но это важный правительственный орган. Я должен был смотреть во все глаза и слушать: кто что говорит и делает. И это надо было уразуметь, перевернуть в себе, понять.
Необычным было и отделение Аэрофлота для вылетающих за рубеж. Чистота, уютные стойки с русскими красавицами в сарафанах, чай, хорошие коньяки и великолепные бутерброды с икрой, красной рыбой и колбасами твердого копчения. Сразу дыхнуло другим миром, миром изобилия и достатка.
Наши карманы впервые в жизни были “набиты” кронами. Я впервые в жизни почувствовал другое, неосознанное и непонятное свое состояние.
Прага нас встретила теплой солнечной погодой, хотя на дворе стоял октябрь.
Но нам надо было лететь в Пештяны - Словакию, под Братиславу - маленький курортный городок, в котором по соседству был один из крупных технических центров.
Через каких-то полчаса мы уже сгрудились у АН-2, нашего старенького, но знаменитого самолета. Нам надо было еще примерно триста километров пролететь “назад”, в Пештяны.
И тут же случился “анекдот”. Я увидел, что наш могучий русский великан Ваня Лощилов остановился у трапа самолета и начал ловить кого-то глазами. Оказывается, меня. Я подошел к нему и спросил:
- Ты чего, Иван Васильевич?
- Ты знаешь, я боюсь... упадем.
Я посмотрел на него с искренним удивлением.
- Да, ты что, парень, чудишь?
Еще немного и на нас бы обратили внимание другие пассажиры. Еще немного и - скандал! Русский боится сесть в рейсовый самолет? Он психбольной? Он - провидец и самолет действительно упадет в Татрах? А может быть просто пьяный, его и в самолет-то пускать нельзя?
- Ваня, говорю, дорогой, почему упадет, зачем упадет? Если тебе на роду написано утонуть в пруду, на своей даче, так оно и будет! Смотри, вон люди садятся. И полетят. А ты, что на поезд? В ночь? Нас же уже встречают!
Вижу Ваня заколебался. Потом нехотя, не торопясь, вразвалку его могучая фигура направилась к самолету. Заскрипели ступеньки трапа. Такой огромный,такой сильный спортсмен и... такой пассаж.
Совещание прошло хорошо. Во всех отношениях. если по делу, то было интересно узнать кто чем занимается. Какой научно-технический уровень! Оказалось - все заняты своими проблемами. Например, университет Гумбольдта в Берлине занимался тематикой сварки, применительно к микроэлектронике; Высшая техническая школа им.Герике в Магдебурге - сваркой металлов; Центральный институт сварки в Галле - сваркой пластмасс. У словаков институт механизации и автоматизации занимался генераторами и акустическими системами; Академия наук в Варшаве делала тоже самое...
Я вначале все было принял всерьез. И мы начали с упоением составлять планы совместных работ... Но, забегая вперед, можно сказать одно - работы в рамках СЭВа оказались очередной утопией политиков соцстран.
Совещания шли. Мы заседали. Писали протоколы и планы. И эта бумага была основной нашей продукцией. Другое дело - реальная жизнь. Было удивительно приятно погулять по улицам тихих городков, утопающих в зелени. Посмотреть на магазины, забитые товарами. Посмотреть как живут простые люди. И это удивило. Убивало сознание, что родина наша, простой русский народ прозябает в нищете.
Другое дело - люди. Но и они оказались разными. Ближе всех по духу, по поведению, по отношению к нам были словаки. Поляки - те немного жестче. А немцы - уже другая формация. Другой мир! Но это нам не мешало ежедневно, по вечерам собираться и откровенно “поддавать”: за мир! за дружбу! за любовь к женщинам! На этих вечеринках все “зверели”. На радостях. И любви друг к другу. Расходились далеко за полночь, чтобы утром к 8.00 уже быть на ногах, в форме...
Время пролетело, как мгновение. Те деньги, которые нам дали на командировочные расходы очень быстро иссякли. В карманах не осталось даже мелочи, когда нам на аэродроме в Праге надо было садиться в самолет. Нам оставалось только сказать: до свидания, теплая, красивая страна, так славно приютившая нас на неделю. До свидания наши новые друзья! Мы очень хорошо, в трудах, провели время. И не важно, что наши научно-технические результаты были равны нулю. Важно, что мы, разглядывая другую жизнь другой страны посмотрели на себя. Боже мой! Россия бедная. Как ты отстала от самого отсталого уголка Европы - Словакии. Я мгновенно прикидывал сколько нам надо лет, чтобы подтянуться, нагнать, чтобы стать рядом? И отвечал: пол века!
Перед глазами, кажется, навечно стала словацкая деревенька. Чистенькие, ухоженные домики. Ни одного из них, похожего друг на друга. Когда хозяин и допустить себе не мог, чтобы окна, двери, стены и их отделка были как у соседа! Ни в коем случае. Каждый считал себя мастером. И делал все на свой вкус и лад.
Мы зашли в придорожное кафе. Чистота, простая, но отлакированная мебель, стены разукрашены незатейливыми картинами, цветы в цветочницах. На столах - белоснежные скатерти. И на пороге - хозяин: Просим! Просим! И еда. Хоть десять блюд, на любой вкус. А рядом, через дорогу - стекольный заводик. С музеем стекла, посуды, разнокалиберных бокалов под все напитки от шампанского до простой воды... И рядом магазин, в котором, например, обуви столько, что не надо ехать в Прагу...
Господи! Видишь ли ты Россию? Если в больших и малых поселках, городах за простым хлебом стояли длиннющие очереди. Если за простой вареной колбасой люди приезжали в Москву за тысячи верст. Это был 67 г. Спустя 22 года после окончания войны! Все съедала система и огромный, страшный военно-промышленный комплекс, на потребу которого уходило более 75% всего национального дохода страны.
И, вместе с тем, на подлете к Москве мою душу охватило ничем не объяснимое радостное волнение: Вот, она, Россия-матушка, Родина! И опять, после блеска интуристского блока аэропорта - луга, поля, леса и перелески; корпуса мощнейших КБ, НИИ, заводов, жилья и бесчисленное множество кривых, косых, подслеповатых домишек... По всей необъятной России! И опять в хлябях дорог. И опять в магазинах леденящая душу пустота полок и обилие... водки. Пей, гуляй, русский народ! Партия знает, что надо делать.
Дома жена и сын ждали меня. И подарки. Тут же начали удивляться и радоваться. Жене - по ее просьбе - я искал и купил туфли. И одни и другие. И тут же радость на ее лице сменилась потоком слез. Не те размеры! Не учла специфику замера! Можно представить ее горе и мое состояние. И деньги ушли и носить опять нечего!
Осень 67 года оказалась тяжелой. Плановые задания по тематике шли своим чередом. Но самое главное время помыслы мои занимала диссертация. Причем весь день я бегал между цехом, лабораторией, патентным отделом, конструкторами... Цех меня давил смертельно. Все, что давалось на выполнение - поиск, поиск и поиск! - начальник встречал с ухмылкой. Делать некому, все заняты выполнением плана! И не нудите! И... вообще... идите! Хам был страшный. Не по форме. По-существу. И мы выходили из положения только через дружеские свои контакты. Где мой верный сподвижник Толя поболтает о жизни с токарем, где выпьет, где попросит. И самым главным нашим врагом и рабочих был... начальник цеха. Угрозы ребятам, которые выполняли наши просьбы, сыпались без стеснения. И это при том, что токари-слесари все равно временами бездельничали, поддавали и за глаза называли своего начальничка “мудаком в квадрате”.
А что было делать нам? Без эксперимента машины не построишь. Надо макетировать узлы машины. Иногда долго и безуспешно. Гнусная и подлая система царствовала в институте. Особенно, когда директором стал некто Богданов В. - серый, безликий кандидат наук и человек, но не без самолюбия и претензий на власть. Он умело сколотил только свое окружение, которое ему умело подпевало. Так все и шло.
К 50 годовщине на меня свалилось “счастье” - попал на Доску Почета института, как лучший изобретатель. Я знал, что директор был не в восторге.
...Холопов на Доску Почета..? И кисло поморщился. Это мне потом, спустя год, сказал начальник патентного отдела. Но, что было делать? Да, у меня шел поток заявок, да институт впервые получил по сварке патенты США, Англии и, наконец, Германии. Это было реноме института в глазах Главка, Министерства. Это был уровень, которым мог похвастаться далеко не каждый институт.
Детской, сопливой радости у меня по этому поводу уже не было. Но внутренне в душе у меня что-то дрожало. Очевидно торжество победителя! Нате! Знайте! Особенно те, кому я своим напором уже изрядно надоел. Вообщем, “провисел” на Доске квартал!
Набегавшись по институту за день, дома я “прожевывал” свой ужин и садился еще жестче, чем всегда, за свой стол. Писал. Думал. писал. Причем у меня укоренилась дурацкая привычка. Если мысль где-то начинала вилять, путаться и я начинал мазать текст - все! Даже если написал уже половину или три четверти страницы и начались вычеркивания слов и строк - начинал страницу снова. Набело. До первых помарок. Как это надо назвать - не знаю. Но это был уже третий вариант текста диссертации. За год с небольшим.
Теперь что и как писать я решал сам, на свой страх и риск. Мудрейший мой шеф Михаил Павлович Зайцев понял, что со мной спорить не стоит, мешать не надо, надо ждать с чем я выйду к финалу. Он был прав. Мне доказывать что-то было уже бесполезно, т.к. я убедился, что по сумме вопросов моим материалам, темой, никто, кроме меня, не владеет... Но, кроме этого, М.П. поговорил, как и обещал, - проф.доктором Донским Александром Васильевичем. Именно, тем, кто меня “шуранул” в свое время. Вот уж кто бился за молодняк, за науку! Если видел, что в диссертации есть рациональные зерна, выступал в защиту ярко, образно, убедительно.
Я был свидетелем его такого поведения. Так, на НТС института защищалась у нас Зинаида Рыськова - великая труженица, конструктор-электрик по трансформаторам. Казалось бы, написала просто книгу. Справочник. С конкретными примерами расчетов, что называется от А до Я. Казалось бы: чего тут особенного? Арифметика! И нашлись “товарищи по работе”, которые начали ее долбить. По всем швам пороть. На куски раскидывать. И никто другой, как проф.Донской перешел в атаку и раскидал всех тихо, спокойно, уверенно . Его ударным рефреном было: Вот вы все говорите, что это элементарно, просто, никакой науки и т.п. А давайте посмотрим с другой стороны. Если в стране другая такая книга, которой бы пользовались сотни конструкторов разных НИИ, КБ, заводов? Настольная книга! Где обобщен опыт десятков, сотен специалистов! Нет!
Когда Донской закончил свое выступление, кое-кому стало стыдно, не по себе. Они что-то в свое оправдание проблеяли и НТС поставил свою точку.
Профессор Александр Васильевич Донской - фигура!
И меня искренне порадовало его согласие быть оппонентом. Я почувствовал, что он меня не бросит, не предаст. Без надежной, серьезной поддержки видного специалиста известного всей стране, защищаться архитрудно. И если он дал свое согласие после ознакомления с материалом диссертации, после обстоятельнейших бесед на него можно было надеяться. Великое это дело. Но это один из известных шагов на бесконечной финишной прямой. Только худо знающий эту дорогу может “переть” по ней не задумываясь. С опытом люди знают: написать диссертацию нет и полдела, защитить - трудно. Хорошо и просто защищаться молодым, плановым, своим институтским выпускником, в своем Совете. План! Будешь плавать - вытащат за уши. История Советов в сильных учебных институтах практически не знает срывов.
Другое дело, когда члены Совета видят тебя впервые, человека “откуда-то!” Кто ты? С чем пришел? Кто твой руководитель? Кто оппонент? Кто, какие специалисты дали отзывы, поддерживают. И члены Совета, принявшего к защите диссертацию смотрят друг на друга: кто из наших-то что знает? Неровен час. В одну минуту, после официоза, - докладов, зачтения отзывов, вопросов, ответов - начинается “избиение младенца”. Я успел уже все это увидеть. Побывал на защитах. Страх смертельный. Человек работал 5-8 лет. И через час от него остается пыль. Да, вот так вышел один молодой, энергичный, крепкий мужичек и через час защиты от него остался пиджак на вешалке.
Матерые волки, профессура, хорошо знающие методологию научной работы и правопорядок подготовки документов, человека без опоры могут в одночасье раздеть, причем не кривя душой. Трудно, почти невозможно, сделать диссертации без изъянов. Она может родиться только в сильных научных коллективах с отлично поставленной работой с аспирантами и соискателями.
Я был безродный. Мне надо было еще найти Ученый Совет! Где он? К кому податься. Кто второй оппонент? Человек, который бы знал дело, которого бы знали, которому бы поверили члены Совета.
К тому времени в институте, у меня в группе “созрели” весьма любопытные обстоятельства.
Дело в том, что мой верный помощник Толя Смирнов, обаятельный, симпатичный и безотказный помощник закончил институт - СЗПИ. Стал наконец-то инженером с дипломом! Радости моей не было границ. Еще год назад, когда у него возникали проблемы со временем, и надо было частенько “смываться” в рабочее время по учебным делам - а так было и все 6 лет учебы - мы договорились: он - учится, я - работаю! Он кончает учебу - берется за работу. Я “бросаю” дела и “добиваю” диссертацию, защищаюсь и помогаю ему.
Но реалии наших дел оказались намного скромнее, намного хуже моих предположений и нашей с ним договоренности.
Уже после того, как мы хорошо “обмыли” венец тяжких его трудов - диплом - разговорились.
- Ну, теперь, парень, берись за работу, - сказал я ему в полной уверенности, что он помнит о нашем разговоре.
Какую работу? - С явным недоумением спросил он. - Да, тему, тему! Я налягу на диссертацию, а ты бери на себя все, что надо делать по темам!
Мой Толя как-то замялся, помолчал, потом выпалил: - Я тоже хочу делать диссертацию!
- Слушай, а ты разве не помнишь наш уговор? Дай мне закончить мою! Ведь если честно, то ты работал как свободный художник все эти годы. Я хотя бы раз отказал тебе? Надо в СЗПИ - иди! За что ты отвечал? Что ты написал? Какую заявку на изобретение ты сообразил? Толя сидел и молчал. Все было светлой правдой. Он числился уже автором десятка изобретений! Я был грешен. Все свои заявки я считал своим долгом дописывать своего шефа - он стоил того, что оборонял меня от наскоков больших и малых. И я работал в его лаборатории.
И дописывал я Толю, как единственного моего дельного, боевого помощника. Ему можно было поручить и надеяться, что дело будет сделано. Он пробьет и достанет.
Но мы то вышли на другой уровень взаимоотношений. Должны были выйти. Он инженер! Он должен был и работать, как инженер. Еще раз я грешен. Толя как инженер, еще далеко не состоялся. Пока он учился, от него то и дело я слышал:
- Вчера “пропихнули” сопромат. Скинулись по 30 р. И дело в шляпе.
- Вчера мылись в бане с преподавателем - Николаем Ивановичем. Отметили марксизм!
- Ну, и по сколько, - поинтересовался я.
- По 20 р.
На все дисциплины были свои расценки. Дешевле всего “шел” марксизм, а курсовики, экзамены, например, по теории машин и механизма намного дороже - по 40 р. Но игра стоила свеч. Одуряющая бездарная система образования, жестокая необходимость людей быть по 8 часов на работе, - делали свое дело. Толя, конечно, ничего всерьез не знал. Но нужен был мне как воздух. Я задыхался. Разговор с Толей я закончил просто.
- Ну, если ты забыл нашу договоренность, делай как знаешь. Я тебе не судья и не помощник.
Если рассуждать категориями, которые существуют на флоте, то так никто не делает! Сам погибай, но товарища выручай - вот одна из заповедей флота! Толя на флоте не служил. Он был много - на 10 лет - младше меня. Что было ему объяснять и, тем более доказывать...
И Толя поступил в аспирантуру.
Но, кроме этого, случилось еще одно немаловажное обстоятельство.
Я долго и упорно “выколачивал” статус своей группы. На то были причины. Лаборатория занималась электроникой - системами управления сварочными процессами. А я то оборудованием, технологией! Да, честно говоря, была нужда и в некотором обособлении. И мне дали “сектор”. Где начальнику положили 140 р. в месяц за труды. А я то был ведущим инженером и получал 160 р. Двадцать рублей в месяц - были деньги. Так мой Толя с моего согласия стал начальником сектора ультразвуковой сварки во Всесоюзном НИИ электросварочного оборудования. Этот маразм директор устроил сознательно. У него были “умные” советчики, они ожидали, что я устрою скандал или я буду жевать этот плевок в душе. И у них была бы святая радость. Этих людей я хорошо знал. Как-никак уже отработал вместе 7 лет. Что сделаешь. Я уже знал, что зависть одна из сильнейших и подлых свойств человеческого рода. Посочувствовать, поплакать вместе многие могут, но превышения твоего не простят никогда.
Так, временами, и наблюдался анекдот: приходит уважаемый Лева Ш. и обращается к Толе, как к начальнику сектора. А тот смущенно кивает на меня, дескать вот он руководитель наш.
Лева Ш. отлично знает, что Толя еще мальчик, но громко на всю лабораторию говорит:
Так теперь же ты начальник! Это же приказ директора института!
Я на все эти “игрушки”вроде бы взрослых людей смотрел спокойно: поиграйте, ребята,потештесь маленько. И снова брался за дело. Мне надо было найти Совет! Найти второго оппонента. Доделывать - подбирать хвосты по тексту диссертации, продолжать ставить эксперименты и, как-то тянуть официоз, делать задел по тематике.
Кто, какой институт - Совет - мог принять мою диссертацию?
“Корабелка” - ЛКИ - и близко бы не подпустил. Они - корпусники! Ультразвуковой сваркой там и не пахло. “Политех” - ЛПИ - прочнисты, дуговики и пр. - все, кроме ультразвука!
И это, несмотря на то, что я уже знал заведующих кафедр, доброжелательных, умных и серьезных сварщиков - докторов, профессоров Руссо В.Л., Петрова Г.Л. и других.
В институт Патона, в МВТУ им.Баумана соваться было бесполезно. Слишком мал был мой калибр, слишком солидные были Ученые Советы, заступиться было некому. Те, кто меня знал как специалиста были с того же поля, что и я. Им самим надо было расти и расти.
Институт металлургии АН СССР был вообще недосягаем. Там королем ультразвуковой сварки был Лев Леонидович Силин. И впрямь. Наиболее видный, авторитетный специалист. Он еще в 1962 г. вместе со своими друзьями Баландиным Г.Ф. и Коганом М.Г. выпустили монографию. И, казалось бы, сказал свое веское и последнее слово. А тут кто это возник? А?
Силин Л.П. прекрасно знал мои работы. И на протяжении последних пяти лет беспощадно глушил мои статьи, благо был главным рецензентом ведущего в стране журнала “Сварочное производство”.
О Леве Силине я крепко задумался. Матерый. Откроет пасть - съест! И треска костей никто не услышит. Его сильный, ровный, плотно-сочный баритон забьет любого, кто попытается сопротивляться. Непререкаемый авторитет в УЗ сварке! Воистину - Лев!
И в таких тяжких размышлениях о Совете мне ударила в голову мысль: А что если взять Льва, да прыгнуть ему в пасть? Да пригласить его в оппоненты! От такой идеи я временно обалдел. Если Силин Л.Л. согласиться, то это - козырь. Не согласиться с мнением представителя самого авторитетного института Академии наук, ответственного сотрудника академика Рыкалина Н.Н., в любом Совете было бы просто неуважительно. И небезопасно. Н.Н.Рыкалин в сварке - светило!
И чем больше я размышлял на эту тему, тем больше находил доводов в пользу Силина. Он знал, что работа у меня достаточно сильная. За уши тянуть ее не надо. Он знал, что у нас сделаны великолепные сварочные машины. Аналогов, близких по своим характеристикам, в стране не было. Получены патенты США, Англии, Германии. Такое на улице не валяется. Быть приглашенным оппонентом - честь. И почему он будет отказываться? Какой у него-то резон? Он уже понимал, что “забить” меня уже не удасться. Он меня в московских изданиях мог давить и дальше. Но я же “насовал” статьи в наш Ленинградский дом технической пропаганды, выпустил брошюру, принял участие в ряде союзных конференций. А изобретения? Нет, меня запихать в угол не удалось бы. Я надеялся, что он все это понимает.
Позвонил его ближайшему помощнику - Вите Кузнецову, с которым мы только что расстались после командировки в ЧССР, о своей идее.
- Передам, поговорю. Конечно, если Силин согласится, это будет очень хорошо, - ответил Витя.
Спустя два дня я позвонил Силину. В ответ он, своим сочным баритоном, с явным удовольствием выразил свое согласие быть оппонентом на моей защите.
- Да, работа серьезная, пожалуй, отличная, мы поддержим, я Вас не подведу, - пророкотало в трубке.
Я был вне себя о радости. Лев Силин, - многолетнее бельмо в моем глазу, можно сказать враг идейный, не желающий чуть-чуть потесниться на своем пьедестале и вдруг... Он просто оказался намного умнее, чем я думал. Чего воевать? Трава и та прет среди камней, лезет в щели асфальта, зачем и с кем бороться. Глупо! Итак, я в этом серьезнейшем вопросе не просчитался.
Оставался открытым вопрос: где, у кого защищаться? И как это всегда бывает - то, что рядом, - не видим! Рыщем, бегаем, суетимся.
В СЗПИ надо защищаться! И это мне сказал Толя. Наши взаимоотношения - после известного разговора - с ним не изменились. Он был честный, работящий, доброжелательный, улыбчивый парень. Я знал, что у него за душой ничего нет. Инженерная подготовка никудышная. Изложить свою мысль - простейшую! - для него была проблема! Какая диссертация? К сожалению, у нас всегда рядом доброхоты. Дела не знают, а “помочь” хотят. Потом выяснилось кто и как его “накачивал”.
- Толя, у тебя же в дипломе длифференциальные уравнения 4 порядка!
- Толя, не надо теряться. Ты же теперь начальник сектора!
И теперь он бегал на уроки английского как мальчик. Мы работали.
Эта мысль Толи сначала мне показалась просто дикой. Непонятно какой институт. Какой-то заочный. Никого на кафедре я не знал. И, тем более, в Ученом Совете. С кем разговаривать? Толя и тут нашелся.
- Пошли прямо на кафедру. Я знаю всех! За 6 лет, слава богу, перезнакомились.
В один прекрасный день мы туда и пришли. И встретил нас Сергей Георгиевич Сарафанов. Как потом я узнал - легендарнгая личность в сварке. Стоял у истоков формирования этого направления в стране. Корифеем в науке не стал, а человеком с большой буквы состоялся.
- Что? Диссертация? Молодец, Анатолий Сергеевич, я давно тебе говорил! - Начал было он, когда Толя только и успел сказать, что мы пришли насчет защиты.
- Да нет, Сергей Георгиевич, это не я, это мой шеф, - торопливо переводил стрелку Толя на меня.
Приветливая было улыбка у Сергея Георгиевича спала с лица.
- Жаль, жаль, Анатолий Сергеевич. Надо, надо расти! Ты у нас передовик! Ну, а у Вас что? - это уже он спросил меня.
Надо сказать, что такой покровительственно-ласковый прием Сарафанова был оправдан. Он был в возрасте. Он и меня-то был старше лет на двадцать. Высокий, несколько сутулый, с большим орлиным носом и короткой стрижкой седых волос он и был похож на орла, коршуна - птицу, которую согнали со своего гнезда свои же птенцы.
- Ну, что? Диссертация, так диссертация. Но, сначала Вам надо поговорить с Дмитрием Ивановичем Навроцким, заведующим кафедрой. Вот как он скажет, так и будет. А работу Вашу посмотрим. Оценим. Если надо поддержим.
Мы ушли с кафедры довольные. Для меня это был шанс. Упускать его было нельзя.
И оказалось, что Сарафанова С.Г. отлично знает и мой шеф - Михаил Павлович! Вместе всю войну проработали на Урале. Как говорили “ковали победу над врагом...”. Это было уже совсем хорошо.
- Золотой мужик, - кратко сказал о нем Михаил Павлович, когда я рассказал ему о своем визите на кафедру сварки СЗПИ.
А вот Навроцкий Д.М. - тот сложнее. Ненароком может и выставить за дверь. Если что не по нему.
О Навроцком Д.И. я знал только, что он умный, властный, упорный до невозможности человек. И были у него “нелады” с завкафедрой ЛПИ, когда он там работал. Что называется сошлись два “прочниста”. Старый волк и подросший. Ну как не померяться силами?
Короче: круг для меня замкнулся. Защищаться надо в Ленинграде и только в Ленинграде. И из Ученых Советов - СЗПИ!
Неделя, две, три и мы уже перезнакомились. И с Дмитрием Ивановичем, и с преподавателями кафедры. Это оказалась дружная, хорошая компания ученых. Там я неожиданно встретил понимание, поддержку. Конечно, основной фигурой был Сергей Георгиевич Сарафанов, а Дмитрий Иванович - как Бог. Его все признавали безоговорочным лидером кафедры, слушались. Но и побаивались, т.к. Навроцкий расхлябанности не терпел.
Началась финишная прямая, совершенно невероятного напряжения сил. Внешне, как бы все просто. Но никто не снимал с меня ответственности за текущую работу - значит беготня по институту. Необходимость в экспериментальных работах по диссертации не спала, а наоборот по мере доработки материала росла. “Чем глубже лес, тем больше дров” - вот уж святая правда в науке. Вопросы возникали пачками в трафарете: как будет изменяться это, если мы изменили то? И эти разговоры были не о недоработках, а о развитии своих представлений о предмете. Разрастание проблем по мере углубления в существо дела - явление закономерное! Эти прописные истины мне открывались впервые. Я искренне удивлялся. И радовался. Но надо было об этом писать, т.е. менять текст, править выводы. Исправления, допечатки, перепечатки донимали меня изрядно.
Так как я до защиты был должен доложить на НТС института, то, конечно, выводы, особенно по науке, я был обязан согласовать с нашими, местными корифеями.
Ближе всех мне был Вадим Иванович Вилль - член комиссии НТС. Он был обязан доложить на НТС о существе работы и чего она “стоит”. Для истории, в своем архиве я оставил страницу “Выводы”. На неё смотреть спокойно невозможно. На каждой строчке 5-10 поправок. Сначала Вилль поправил “так”, потом, “этак”, потом снова “так”. Вилль работал добросовестно. Я внимал. Я слушал. Я понимал. Требования к диссертациям весьма суровы. И правопорядку надо было подчиняться. Иначе просто выкинут с защиты и... все! Страх “не состояться” был реальным. Он стоял рядом, за спиной, дышал в затылок. Но это был, скорее, не страх, а чувство невероятной ответственности. Износ морально-психологический был на пределе. Факт! Если сегодня и разговаривал в цеху с начальником, с которым уже работал год, то завтра я мучительно вспоминал, как его звать. То ли Сергей Николаевич, то ли Николай Сергеевич. Я понимал, что дошел “до ручки”.
Временами меня уже одолевали сомнения: а здоров ли я? Временами мне казалось, что я уже неизлечимо болен, думалось: не иначе, как рак грызет меня. Дотяну ли до защиты? Тогда защита зачем? От таких мыслей становилось скучновато. Я уже и на солнышко смотрел по-другому. Хорошо светит! Для кого светит? А я? Такая хандра “посещала” меня редко. Я быстро как-то “встряхивался”, вспоминал, что еще делать и... об этих “сновидениях” было уже некогда думать.
Так надо было еще “разобраться” с организациями, в которые можно и нужно было посылать авторефераты. С этим я тоже не тянул - письма заблаговременно пошли к знакомым специалистам. Но ведь люди, есть - люди. Одному понятно, другому - не очень, третьему - вообще в голову не входит. Значит, надо было писать и писать. И я писал.Лихорадка одной работы сменялась другой. И разогромный венец: при печатании автореферата, при наборе наименования темы диссертации пропустили... слово! Ключевое! Если опоздали - защита отменяется, переносится..! Тут можно было свихнуться! А что возьмешь с наборщика типографии Васи, любителя выпить и закусить? Ему то что? Перенаберем! Исправим! Мелочи! Бывает! Эх, застрелить бы его!
Но ведь надо переброшюровать почти 200 экземпляров!
Иду к заведующей типографии. Милейшей Татьяне - жене нашего знакомого.
- Да, казус! А когда надо рассылать? Последний день рассылки?
- Татьяна, дорогая, все. Осталась одна ночь. Завтра - последний день! - Взмолился я.
Татьяна спокойно сняла трубку, тихо кому-то сказала: вина наша. Подводить нельзя. Завтра к обеду все должно быть готово. И обернулась к нам.
- Что ж, попробуем. Завтра к 12 подходите.
Эту ночь я спал, как Рахметов. На гвоздях! Но еще бы! Последствия переноса сроков защиты непредсказуемы. Спокойным может быть только осел. Да, когда у него в кормушке есть еда!
Назавтра авторефераты были почти готовы. Переброшюровали их уже при нас. Еще “теплыми” мы их складывали в портфели. И в последний день срока рассылки - по штемпелю - закончив работу, мы с Толей добрались до ближайшего ресторана и приняли на “грудь” по бутылке коньяка. И не охмелели, не “забалдели”, но чувство глубокой удовлетворенности меня не покидало до следующего дня. Внутри я ликовал. Послали! Теперь оставалось только ждать! Кто и что мне напишет?
А писали хорошо!
Например, Грачев А.И. ...Говоря неофициально и откровенно - чертовски завидую! Работа солидная.. .
И тут же, зная, что у меня ни минуты свободного времени пишет.., с нетерпением буду ждать Вашего ответа о возможности сварки рамки цветного телевизора... В случае срыва срока я буду иметь большие неприятности... Что делать, у каждого на переднем плане свои проблемы...
Мое письмо Гинзбурга С.К. застало в Сочи. Он пишет ...Работа соответствует требованиям ВАКа. По всем статьям. Но все можно испортить! Отрепетируй свой доклад самым тщательным образом. И по времени и по содержанию. Если не укладываешься по времени - сознательно оставь что-либо для ответов на вопросы.
Ответы на вопросы надо давать обстоятельно, т.к. время не ограничено. С непринципиальными замечаниями лучше согласиться! А с принципиальными? Нужно давать вежливый, но твердый ответ. Помни, что лучше тебя никто не знает твоей работы! Главное: обстоятельность, солидность, никакой суетливости и многословия.... Да, а ..., вот уж спасибо Соломону!
Например, Мицкевич А.Н.
...Официальный текст от Акустического института АН СССР мой шеф - академик Розенберг - подписал. Есть, для порядка, замечания. Вывод один - работа соответствует требованиям ВАКа. Все остальное - трава. Я, к великому сожалению, на защите быть не смогу - загоняют в командировку...
Всего - по протоколу - надо 12-15 отзывов. Пришло 17. Откровенно говоря - лестные эпитеты в мой адрес - были чертовски приятны. Особенно от людей, которых я знал только по переписке, которые знали только мои публикации.
Защита была назначена на 17 июня. Мне сказали: это плохо! Последний Совет! Теплынь и благодать начала лета могли сыграть со мной злую шутку. Для меня защита - все! А для профессуры - рядовое явление. Насиделись они на заседаниях за зиму дальше некуда! А не лучше ли уехать на дачу? Зав.аспирантурой так и сказала:
- Я начала обзванивать, предупреждать о заседании, но.., - и стала перечислять фамилии членов Совета, которые - по всей вероятности - не будут. К. - болен, Р. - в командировке, З. - плохо себя чувствует... - Очевидно не будет кворума, - с видимым сожалением заключила она.
- Так что-же делать? - оцепенело я спросил у нее. Теплынь на дворе и солнышко на небе сразу потеряли в моих глазах всю свою прелесть. Еще немного и я начал бы чертыхаться. Ведь надо же!
- Так что же делать? - переспросил я.
- Наверное, надо взять адреса Членов Совета и персонально каждого попросить приехать на заседание, другого пути нет. - Так давайте адреса! - заторопился я.
- Нет, сначала посчитаем.., - и начала смотреть список. - Всего 27 членов Совета. 9 будут твердо. Остается 17 человек. Из 17 надо 9 уговорить во чтобы-то ни стало. На заседании должно быть 18 членов. Кворум. Надо взять еще поправку на непредвиденные обстоятельства, значит, 10-12. А проще всего - просите всех, кого найдете дома. Да, Вы не волнуйтесь. У нас это бывает, - легко неторопливо, даже не подозревая, что она говорит, сказала она...
Бывает?!
17 адресов, если один в Парголово, другой - в Колпино, а третий на Пороховых, а так и было! - не шутка. Я взялся за голову: что делать. Если брать такси, значит надо снимать штаны. Ведь увидев Члена Совета надо с ним поговорить! Да, и не ясно куда “пойдет” разговор... В запасе один день. Смотрю на часы: полтора дня! Глухой вечер, ранее утро... Разбивая мысленно город на части, сектора. Куда бежать-ехать сначала, куда - потом.
В помощники беру Толю. Кого-то из членов он чуть-чуть знает, кого-то видел в коридорах института. Невелика сила, но что делать? Вперед!
Мы бегали с ним полтора дня. Позванивали на “авось”: дома ли профессор? Невероятно, но факт: пятнадцать человек согласились подъехать на заседание Совета. Двоих не нашли. Двери заперты наглухо. Телефоны отключены. Звонили мы и утром, и днем, и вечером. Пустота!
Пить всерьез было некогда. Завтра - защита! Наскоро “хватанули” по 150 и разбежались по домам. Я, кажется, сделал все! За год с небольшим - три варианта “полнометражных” диссертаций. Сколько было написано, переписано, выброшено в корзину - известно только мне и Господу Богу. Он один свидетель. И ни одной страницы я не мог написать на работе. Все после работы! Я не знал выходных, праздников, отпуска. Я, если не “забросил” сына, то похвастать, что с ним занимался, бездумно гулял, это - врать себе. Если я отвлекался от диссертации, гуляя с ним, ездил куда-то, то только внешне. Мой мозг, голова были постоянно “забиты” своими делами. Повторюсь: я не знал и не понимал, что этим самым я совершаю преступление. Во всем должна быть мера, которой я не знал. Последующие годы жизнь обернулась для меня жесточайшим наказанием. Но это случилось потом!
А завтра - защита! Набегавшись за последние два дня, зазывая членов Совета, я упал замертво в кровать.
К 15.00 начал собираться Совет. Странно, но те, с кем мы разговаривали вчера, явились все! А из числа тех, кто “твердо” обещал - двоих не досчитались! Во как!
Председатель Ученого Совета - ректор института, заслуженейший в стране ученый-металлург, лауреат Сталинской премии, профессор, д.т.н. Завьялов... ровно в 15.00 открыл заседание.
Но за 10-15 минут до этого произошло событие, которое буквально “выбило меня из седла”.
Дмитрий Иванович пришел в аудиторию немного пораньше, а он был секретарем Совета - и протянул мне еще не распечатанные конверты.
- Вот, тут еще два отзыва. Посмотрите, если ничего, то можно будет и приобщить к делу.
Я разорвал один конверт. Отзыв. Положительный, но организация... Х-... была мне незнакома... И я быстренько отложил его в сторону, взявшись за второй конверт. Оказалось, Киев, Институт Патона - всемирно известный Центр сварочной техники и технологии. Не без дрожи в руках я разорвал конверт. Внизу - Академик Патон Б.Е.! Чуть выше - достоин! Исполнитель - Лебига В.А. и доктор техн.наук Россошинский А.А.
Когда прочитал отзыв у меня ослабели ноги и я сел на подоконник. Невероятное волнение охватило меня.
Это же надо себе представить, что я дожил до мгновения в своей жизни, когда высшая научная элита в стране официально признает меня, как ученого. До этого надо было дожить! Для этого нужно было сворачивать горы не жалея, не щадя себя. К горлу подкатился опасный комок. В глазах хорошо, если не стояли слезы. Благостное умиротворение мое дошло до того, что сам себе, за 10 минут до защиты, к которой я рвался все эти годы, сказал: А причем тут защита? Меня уже признали!
Конечно, это была минутная слабость. Сдавали нервы. А надо было еще стоять!
Защита прошла хорошо. Впервые в жизни я услышал - пусть авансом, - что я уже сложившийся ученый! Проблистал своим красноречием Александр Васильевич Донской - вечная ему память. Пророкотал Лев Леонидович Силин, с весом от всемирно известного института - ИМета; Они - как оппоненты. Михаил Павлович Зайцев защищал меня при жизни своей, еще не зная, что из сотни его инженеров я оказался такой один, единственный. Выступил и Вадим Иванович Вилль - честнейший, умнейший ученый и великолепный организатор науки, которого чуть позже безвременно сожрали бездарнейшие чиновники от науки. Он в своем выступлении, между прочим, про меня “ввернул” следующее: ...Юрий Васильевич относится к категории тех людей, которые могут мужественно встречать самую суровую критику в свой адрес. И вместо хныканья и каких-то там обид снова браться за работу...
Защита прошла. Я в тот день вышел на улицу хмельной от счастья. Думал-ли я каких-то 10 лет назад, стоя на мостике военного корабля, что буду кандидатом технических наук, даже не имея институтского диплома. Как, каким образом это случилось? Откуда такая “планида” на меня. И милости Всевышнего!
А в это время уже накрывали стол в ресторане “Москва”, что на углу Невского и Литейного.
Конечно, на стол, в таких случаях, выносили все, что можно. Вкусненькое и праздничное. Пошли вход еще раз здравицы. Зазвенели бокалы. Мы загуляли. И только тут Лев Леонидович, уже хорошо набравшись сознался: Да, Юрий Васильевич, поупражнялись мы на тебе в рецензиях... И мы дружно смеялись...
Толя мой, видя все мое торжество, в душе не по времени и обстоятельствам тяжко завидовал происходящему. Это было видно по нему. Он скучал. И напился, в конце-концов, дальше некуда: травил с балкончика на Невский, на толпу, не зная удержу...
И это был финал. 17 июня 1968 года. Мне было 39 лет и 8 месяцев от роду.
|