|
Белеет парус одинокий…. Дракон. Капитан Квашин. Размышления о докторской диссертации. Украина. Снова СЭВ. Мы выходим на уровень Европы. Варшава. Фред Самойлович! Ну, как, пан, не хочет ли весело провести время? Пришли новые работники – выпускники ЛЭТИ. Наши силы утроились. Нас знают все ведущие институты СССР. Опять когти! Хороша страна Россия! Лучше бы ты был шофером. Сын начал задавать вопросы.
В ближайшую субботу я уже побежал в яхт-клуб. Душа горела. Просила простора моря и парусов.
Надо сказать, что четыре года назад, когда схлынула дикая “трясучка” жилья, я тоже побежал в клуб, к морю. И быстро “разобрался” с людьми. Прошел медкомиссию, записался на курсы, показал документы. Там кое-кто ахнул: к нам пришел дипломированный капитан торгового флота! И я слышал, как врачиха медкомиссии кому-то начала выговаривать: вон, настоящий капитан, а не то, что Вы - шушера до первого буя! Познакомился с П.Т.Толстихиным, бывшим когда-то шкотовым у знаменитого Матвеева, четырнадцатикратного чемпиона СССР по парусу. Теперь он был начальником клуба. Тут, кстати, наступило 250-летие парусного дела. Как никак указ Петра-I. Все начали бегать. Забегал и я - хлопотал об афишах! Одним словом, однажды в ресторане, когда мы “поддали” и разболтались о флоте, Толстихин мне и говорит: давай ко мне на “Каму”, заместителем! Вначале я было вспыхнул от радости. “Кама” - первоклассная большая яхта. Красного дерева. Цены нет. Но, спустя минуту, уже почти отказался.
- Пожалуй, Петр Тимофеевич, не получится.
- Почему, ведь я не буду тебе мешать! Это же представительская яхта. Ну, выйду раз, два в сезон...
А я уже думал о другом. Побегав с месяц в клубе, в появляющихся каждый день хлопотах, да принять команду?! Тут и думать было нечего.
- Нет, дорогой мой, Петр Тимофеевич, ничего у меня не выйдет. Мне надо работать и работать в институте. Либо яхтинг, либо диссертация!
На том мы и разошлись. Слишком тянуло меня к парусам, яхтам, - затянуло бы совсем. Так и остался бы я недоучкой. Надо было “рубить концы”. Так я и сделал. Теперь, после защиты, я прибежал в клуб, как святой: дайте мне лодку. Любую.
Тренер посмотрел на меня, когда я ему объяснил, что мне надо, оценил возраст и сказал: “...вон там, на 3 линии найдите Квашина, на “Драконе” и скажите, что я послал Вас к нему в команду. Думаю, что Вам это подойдет...”
Мне надо было яхту, сейчас, сразу, немедленно! Так и случилось! Мы в тот же день вышли в море. Я балдел. Руки мои, за что бы я не брался - шкоты, котелок с кашей - дрожали. От волнения и какой-то неуемной радости. Я наконец-то добрался до плеска волн, ветра, свободного полета легкой, ходкой яхты. Мы понеслись. Хотелось смеяться, петь и дурачиться, как пятилетнему мальчишке.
Толя, а так звали моего капитана, популярно объяснил мне, куда я попал. - Понимаешь, в клубе есть асы, а есть папуасы. Мы - папуасы! Нам не надо ходить на гонки, мы вне всяких планов и расписаний, но нам не дадут новых парусов, не быстро достанешь и “веревки”...
- Так, мне ничего и не надо!
Я быстро разобрался с “командой”. Толя - инженер, круглолицый, плотный, крепкий рыжий парень, а к 30 годам уже потерявший всю свою шевелюру. Добродушная улыбка при разговоре почти не сходила с его лица. Ему бы в зубы трубку! И получился бы хороший боцман. Валера - молодой крепкий парень, не служивший в армии. Техник. И сидела с нами вполне симпатичная, совсем молодая девушка. Такое в клубе было принято за практику - я не знал.
Что-то часа через три, налавировавшись мы подошли к дамбе корабельного фарватера.
Тут начались “смешные” истории. Оказывается, капитан забыл взять якорь! Ей-ей, и смех и грех. Корабль без якоря - не корабль. А как стоять? Где пирсы? Кнехты? За что зацепиться? Я от души подшучивал над Толей - мы уже были на дружеской ноте. Он уже знал кто я. И мне было от души смешно над незадачливым капитаном.
Стало уже малость темнеть, хотя белые ночи светлели вовсю. Надо было что-то приготовить поесть. Кинулись искать котелок, шайку-бадейку - где суп-то варить? Оказывается, наш КЭП и это забыл! И опять взрывы смеха. Наконец, в форпике нашли старое ржавое ведро. Состоялся “совет”: можно ли в нем варить съестное? Большинство было “за”. Так и сделали. Свалили туда все, что было. Картошку, капусту, тушенку, подсыпали крупы... На костре, с дымком, получилось нечто среднее между супом и кашей. Ложка стояла! И заели мы все это с величайшим аппетитом, шутками и смехом...
В институте начальство к моей защите отнеслись прохладно. Что было, что ее не было.
Когда у директора зашел разговор о том, кто теперь я, он ответил:
...Теперь в институте положение тяжелое, штатное расписание утверждено и в ближайшее будущее ничего не предвидится. Видимо, надо побыть пока в должности старшего научного сотрудника. Это максимум, что я могу Вам дать...
Да, не очень-то меня приютили. Это 250 р. И надолго...
Но сын, потому что папа всегда такой озабоченный, хмурый, занятый и тут вдруг заулыбался, начал шутить...
А жена за эти 3-4 года не раз мне “выдавала” свои замечания: зачем это все надо? Зачем себя так ломать, насиловать? Что ты там будешь получать? Лучше бы занимался сыном, да домом!
Я понимал, что надо заниматься и сыном и домом. особенно сыном. Но... Или-или. Выпасть из обоймы - проще простого. А вот достигнуть цели - не так просто. Можно и свалиться. Могут и вынудить обстоятельства. Человек вообще всю жизнь плывет между Сциллой и Харибдой.
Одним словом, и в семье фанфары не прозвучали. Все осталось у меня в душе. А в душе уже плавали обрывки дум, идей, желаний. И давно. Я давно решил сам с собой, что после защиты кандидатской я буду готовить докторскую. Дикая мысль. Но так было! Так было решено. Я еще не отлежался, не отоспался, еще не привел в порядок - в голове - все перипетии защиты и... на тебе. Полезли мысли...
Да, на докторскую надо лет 5. Это серьезное крупное исследование. Это масштаб. Союзный. Это - научная школа. Это - серийное производство машин. Это миллионы технико-экономического эффекта. Это сотни статей и изобретений. Да..! 5 лет мало, - рассуждал я сам с собой. - Надо 10! А что я буду делать 10 лет? Мне уже будет 50 лет! Это уже почти пенсия! Так не пойдет! Надо работать, работать и работать! И так, 7 лет! И точка. - Это я так рассуждал сам с собой, в кроватной тиши перед сном, на утренней пробежке в Сосновке, в трамвае... Конечно, степень интенсивности таких размышлений была в разумных пределах. Она меня не донимала. Не сверлила мозг. Не подгоняла. Ничто не мешало мне тихо и спокойно разговаривать самому с собой. Молча. Не открывая рта.
И тем более, тут набежало и время отпуска. После интенсивной работы - беготни и напряг отпуск мне показался каким-то инородным явлением. Мы уехали на Украину, к родителям. Надо было. Надо.
Был Днепр. Были чудные вечера божественной прохлады после дневного Ярила. Но ближе к концу второй недели мне захотелось подвывать. Луне. В отпуске я оказался выбитым из привычной колеи. Я не понимал, как можно лежать, ничего не делать, смотреть вокруг, загорать... Я понимал, что такие мысли ущербны для нормального человека. Но что было мне делать? И мы возвратились в Ленинград. По крайне мере мы с Сережкой успели еще походить на яхте. Но жена и тут начала “возникать”. - Если хочешь болтаться - болтайся. Но сына не тронь.
Пусть лучше дома сидит. Книжки читает. Это ее решение было дикостью. Где быть 13-летнему сыну? С отцом! На яхте! Но получалось это не всегда...
В институте - когда я возвратился из отпуска - уже лежало письмо из Комитета по науке и технике. “...подготовить отчет по теме 1 - ультразвуковая сварка - переслать нам, командировать своего представителя для участия в очередном совещании специалистов стран, членов СЭВ, которое состоится в Варшаве...
Как-никак, но мы выходили на уровень Европы - стран соц.лагеря. Надо было готовиться. И в научно-техническом отношении, и в организационном.
После того, как в прошлом году я познакомился с работами немцев, поляков и словаков, мне было проще. Спокойнее. Действительно, словаки - в Братиславе, Тренчине, Пештянах - имели достаточно мощный кулак специалистов. Они занимались и оборудованием, и технологиями в рамках отраслевого института. Поляки работали аж на уровне Академии наук! В смежном институте. У немцев же работали разрозненные группки.
Из университета Гумбольдта в Берлине - один физик; из Центрального института сварки в Галле на Заале - один электроакустик; из Высшей технической школы Отто фон Герика-Магдебург работали преподаватели, публика, откровенно говоря, худо знающая предмет.
Ну, а наша страна выглядела так: Институт металлургии АН СССР! МВТУ им.Баумана! И ВНИИ электросварочного оборудования. Но это внешне. А по делу? На этот раз мне сообщили, что от Имета едет К. - человек к ультразвуку не имеющий никакого отношения. Вот - так! Но от МВТУ - к.т.н. С.С.Волков - одна из ярких личностей в узсварке пластмасс в стране. И я, чего-то понимающий в деле, но очень многого не знающий. Для “укрепления” делегации, на сей раз, с нами поехал Ф. - представитель комитета по науке СМ СССР. Личность в науке не состоявшаяся. Ни при каких степенях и званиях. Специалист по коридорам власти. Тем не менее, координирующий и управляющий. Сам Б.Е.Патон, как говорит, при встречах с ним низко кланялся. Власть!
По делу, конечно, все говорили каждый про свое. Ни о каких-то серьезных делах не могло быть и речи. Разные системы. Разные люди. Мощные барьеры, преграждающие контактирование, в виде властных структур, всех форм и видов. Да разве ученые могут так работать?
На заседаниях мы - Волков и я - сидели и докладывали добросовестно. Добросовестно врали и непосредственные руководители СЭВ своим председателям министров. СЭВ живет! СЭВ работает!
В Варшаве мы жили своей жизнью. Тем, что нас интересовало. Жалко, что все время съедали пустые заседания. Но мы успевали побродить и по городу. Варшава - восстановленная из руин - прекрасна. Ведь, она была разрушена немцами до основания. И, надо же! Все, все в старом, историческом центре было восстановлено. По чертежам, по памяти владельцев домов. В этом отношении в высшей степени сказался национализм, благородство, память и гордость поляков за свою родину и ее сердце - Варшаву. Деньги на восстановление Варшава собирала по всей стране, по зл?тому. Вся программа и жизнь поляков была подчинена идее возрождения своей столицы.
И до смешных, по нашим дурацким, русским, понятиям. Например, как-то мы шли по улице. Надо было переходить на другую сторону крохотной улочке, уходящей вбок от магистрали. Горел красный свет светофора. Но нам то что? Мы - русские! Представители крупнейшей державы мира. Поляки все мирно стоят. Транспорта нет. Мы - пошли! Тем более, что ширина-то проезжей части до 10 шагов. Так было и раз и два, и три.
Спрашиваем у своих друзей-поляков: в чем дело? Отвечают: видите-ли, панове, так решил сейм. За нарушение - штраф, а деньги на восстановление Варшавы! Я лично обомлел. Таких глубоких, умных решений мне слышать не приходилось. Это надо вдуматься. В десяти словах решения и безопасность жизни человека, и порядок, и деньги и величайшее духовное единение страны!
Варшава! Когда-то далекая окраина России! Куда “запихивали” провинившихся сановников, как в ссылку. Варшава! И мятежная и ласковая. Сколько ее били, сколько она билась за свою свободу. Которая знает три великих раздела Польши. И если бы не сегодняшние дни, можно было бы говорить: несчастная Польша. Слава тебе Господи! Наконец-то она освободилась и от гнета России. И, кажется, надолго. Прелести Запада стали сказываться с первого дня.
В гостинице, не успели мы “распаковаться” с дороги, по телефону - я снял трубку и раздался нежно-серебристый говорок: - Ну, как, пан, не хочет ли весело провести время?
Мгновение я думал, что “паненка” ошиблась номером, потом возникло подозрение, которое тут же начало переходить в уверенность: - Спасибо, мадам, спасибо. Мы только приехали...
- Так, когда кому позвонить?
- О, мадам, у нас много работы...
Вот всегда так. Какой мужчина не хотел бы побыть с красивой женщиной, которая не скрывает своих намерений. Таких нет. Но для женщин нужно время и деньги. У нас не было ни того, ни другого. Команда. Делегация! Партконтроль! Меня, как руководителя делегации в Комитете и науке предупредили: смотрите, Вы отвечаете...
Польша войной была разбита пуще России. Но там коммунистические правители догадались и приоткрыли мелкую частную торговлю. Ну, не может поляк без торговли! И, не в пример России, обилие лавок и лавчонок удивляло и ошеломляло. Магазины были забиты заморскими товарами. Мы там увидели и американские и английские и немецкие и шведские товары. Со всего света! Знаменитая Маршалковская улица, Старо Място - ее центр, представляли из себя сплошной торг, ярмарку. Это лично меня порадовало искренне. Это подтверждало: дайте народу жить, и люди будут жить хорошо...
И опять не без курьезов. Наш “идейный вождь” - представитель комитета тов.Ф. на заседания практически не ходил. Шлялся. В том числе и по магазинам.
Однажды, он развернул свою покупку - нижнее белье для своей жены Сары - растянул у нас на глазах ее трусы 72 размера и задумчиво произнес: кажется ей будут малы! Вся наша команда при этом дружно засмеялась. И смеялась долго, т.к. тов.Ф. начал обсуждать с нами возможность обмена трусов на больший размер. Вариантов обмена было мало, но смеха было много. Я ему довольно резко сказал, что существует повсеместная, укоренившаяся в мире практика - нижнее белье не меняется! Даже у нас! Это вызвало у Ф. явное неудовольствие.
- Я скажу, что я из России! - Не без пафоса возразил он.
Ну, тут уж мы почти лопнули от смеха!
На следующий день, когда мы вернулись в гостиницу тов.Ф. торжественно нам объявил:
- Я все же трусы Саре поменял!
Тут уж мне было не до смеха.
Госчиновник из Комитета по науке и технике СН СССР, “курирующий” огромную отрасль науки и техники огромной страны бил себя в грудь, что он из России, требуя на следующий день поменять трусы своей жене с 72 на 74 размер!
- Так, как Вам удалось это сделать? - продолжал кто-то из нас.
- А я сказал, что жена в Москве! ее тут нет. И примерять трусы она не могла!
- Ясное дело, почему Вам поляки поверили, - убежденно заговорил представитель МВТУ Волков.
- Я бы... я бы... аэропорт... полиция.., - начал излагать возможные варианты давления на магазин представитель СССР тов.Ф.
- Да, нет же, они Вам поверили потому, что такую жопу в Варшаве быстро не сыщешь.
У нас начались колики. К. из Института металлургии свалился со стула. Он просто давился от смеха.
Варшава, это - Фредерик Шопен. Мы к монументу в его память подошли с волнением.
Варшава, это - костелы. Духовное начало польской нации. Все они были разбиты. И все восстановлены. Мы с Волковым заходили в каждый и бросали монетки на... восстановление.
Однако, мы были не путешественники. Мы - деловые люди из ученого мира. Доклады, протоколы, посиделки и... до свидания? Впереди - Москва. Столица. Родина. И мощная и необъятная и единственная. И в то же время серая, неумытая, не ухоженная, распущенная. С тысячами всесильных партийно-правительственных чиновников и миллионами строителей коммунизма на положении рабов. И не утихающая у меня боль души и сердца.
Конец 68 года у нас прошел хорошо. И наработали и наподдавались на радостях. Мне удалось «пробить» и принять на работу сначала одного инженера-электроакустика - Нефедова Володю, с уже перед защитой – второго – Валерия Повестяна. С хорошей подготовкой - они окончили ЛЭТИ - толковые, исполнительные, думающие. Моя беготня по институтам в поисках молодых специалистов благополучно закончилась блестящим успехом. Лучше ничего нельзя было придумать. А эти двое оказались родом из одного города - Вольска и, самое удивительное, родились в один день в 1942 году. И по разному прожив первые 20 лет сошлись в одном институте, шли по одной специальности, но на разных курсах, и попали на работу в один институт и в одну лабораторию, - ко мне!
Трудно переоценить значение этого события. Мои силы удесятерились! Если Володя Нефедов мною с полгода назад был поставлен на разработку акустических систем для шовных сварочных машин, то Валерий - на точечную. В научно-техническом отношении, что были непаханые поля, огромные пласты неизведанного. Как, каким образом энергия после преобразования частоты тока, электрического поля в магнитное, магнитного в механическое, продольных колебаний в изгибные, изгибных во внешнее и внутреннее трение с элементами интерференции волн и активного их отражения формирует сварные соединения?
Как? При условии, что одна деталь имеет толщину 0,05 мм, а другая - 5 мм? Как, если одна деталь - стекло, а другая - металл? Как, если поверхности свариваемых деталей имеют специальные защитные электроизолилирующие пленки, а сварное соединение должно иметь электропроводность на уровне металла? В этом направлении в стране работало более десятка лабораторий крупнейших институтов и КБ страны. Все видели перспективы, но надежных результатов не было.
Мы отчетливо понимали, что результаты наших работ не должны были оказаться в ряду последних. Наоборот, тот научно-технический задел, которы
й мы уже сотворили позволял нам надеется на успех! Я знал обстановку в стране. Я знал всех разработчиков, которые хотя бы что-то сделали в этом направлении. О чем они думали, чего хотели. Тот же Грачев - электронная промышленность - в то время мне писал: ...Немного о себе. Пока все без изменений. Работа, работа, работа... Чертовски хотел когда-нибудь защититься...
И в том же году: ...Рад, что у Вас хорошо идут дела. У меня же полный застой, ни мысли, ни идей и почерпнуть не знаю где... Такое впечатление, что все уже сделано у других и нет “жилы”, которую можно было бы назвать своей и покопаться именно в ней. Поэтому дела с аспирантурой чахнут...
Андрей Мицкевич - Акустический институт АН СССР - писал ...Надеюсь, что несмотря на большую занятость ты изыщешь возможность дать поработать мне у вас, иначе произойдет значительная задержка с моим выходом на защиту диссертации... Прошу тебе понять насколько серьезно обстоит дело с моей диссертацией. Расчет диффузионных процессов - ядро работы - повис в воздухе...
...Юра, ради Бога, добывай самописец! Я бегаю по всяким инстанциям, - аж пена из задницы. Но получил разрешения на опубликование наших материалов. Ворота открылись! Ура.
...Отдохнул хорошо. Нажрался винограда, но уже почти весь отдых с меня соскочил...
Я отвечаю Всеволоду Лебиге в институт Е.О.Патона. ....О несостоявшемся визите в Ваш институт жалею. Хотел посмотреть все своими глазами... Сейчас уже ехать некогда. Много работы... Кстати, нам надо как-то организовать встречу всех, кто занят в настоящее время разработкой техники и технологии УЗС в стране. Именно, не устраивать типовую как всегда, конференции, т.е. собрать толпу, а только тех, кто серьезно этим занят. И разобраться во всем, что происходит у нас. Возможно поправить друг-друга. Наметить основные задачи. И, если необходимо, разделить сферы влияния. Ибо всего не охватишь. Но всех должна освещать идея помощи друг-другу и доброжелательства.
Для меня лично “послезащитное” состояние мало что изменило. Как вкалывал, так и вкалывал. Перспектива использования новейшей сварочной технологии вдохновляла. Только одна машина типа МТУ-0,4 в конденсаторостроении давала баснословный экономический эффект. Нужны сотни машин. В сумме - миллионы экономии. Но... мы жили, как известно, в королевстве кривых зеркал. Когда надо было промышленности решить проблему - они писали о браке, потерях и т.п. штучках. Когда дело ставилось на твердые рельсы новых, ранее неизвестных мировой практике технологий - все исчезало. И добиться защиты авторов было невозможно. Вся система была завязана в единый, неразжимаемый кулак с фигой.
Я обдумывал планы развития работ, становления своих специалистов и самое себя. Докторская диссертация в своей основе - кроме крупномасштабных исследований, и использования их результатов в промышленность - еще предполагала и создания т.н.научной школы.
Кого? Когда? - вот основные вопросы, которые встали передо мною. За себя я не беспокоился: есть идеи, есть мозг и энергия, - будут результаты!
Вновь прибывшие мои друзья - Нефедов и Повстен - когда я заговаривал о необходимости им подумать о своей научной карьере - становлении - только отмахивались. И их можно было бы понять. Только-только с учебной скамьи. Только-только смотрели в рот своим учителям - матерым специалистам, кандидатам наук и докторам, а тут вдруг... Непонятно, неясно. Им трудно было поверить...
Но я их “долбил”. И месяц. И два. И год. Три! Факт! Три года ушло на ломку психологического барьера. Первым “сдался” Нефедов. Поверил. Понял. И заработал с удвоенной энергией. У нас начала работать первая в стране серьезно сделанная машина для шовной УЗС металлов. В нашу группу незаметно вошел толковый инженер-конструктор Игнатьев, который в теснейшем контакте с Нефедовым и выполнял конструкторские работы.
Вначале это был макет машины. Но этот макет стоил много. Нет ничего лучше для исследования хорошо сделанного макета, по своим характеристикам соответствующего машине. И они сделали его! И все, кого интересовало это, бегали смотреть. Его возможность сваривать алюминиевую ленту не снились нашим “конкурентам” - специалистам по контактной сварке. Это было новое слово в нашей прикладной науке. Так мы “вкатывались” в 1969 год. Теперь уже смело можно было сказать, что начала формироваться научно-исследовательская лаборатория. Но путь до нее был далек, сложен и опасен - все могло рухнуть в одночасье.
Несмотря на очевидные успехи в научно-технических вопросах, признание официальное многочисленных организаций, ведущих ученых страны, несмотря на то, что в институте я вел достаточно корректно, кое-кому, кое-что не нравилось. Известно, что король - голый. Дела делают приближенные. У нас в институте случилось тоже самое. Директор института Б., когда пришел начальствовать, естественно стал “принюхиваться” кто-чего стоит. И, прежде всего, в своей управленческой структуре. Что ему взбрело в голову, что начальник технического отдела, некто Т. - человек недалекий, внешне неряшливый, и по образованию не инженер, а художник. И это руководитель, которому надо представлять интересы института в министерстве! Анекдот! И начал его вытеснять.
Тот понял реальную опасность. Как-никак уже 15 лет в институте. Притерся во всех звеньях. Был в силе. А тут что? Войти во власть трудно. Вылететь просто. Он оценил опасность, как смертельную. Началась подковерная война. Она длилась недолго. Т. оказался не таким уж дураком. Канцелярско-бюрократические механизмы он знал досконально. Буквально в течение ближайшего полугода, когда надо было представить результаты деятельности института, он подписал у директора все бумаги согласно его указаниям. Как приказано, так и сделано! Из министерства пришел грозный окрик: если так институт будет работать и дальше, то...
Другими словами, канцелярист умело использовал все приказы директора против его самого! Это типичный и самый распространенный прием среди чиновничества: подставить! И сразу наш герой Т. вознесся на олимп власти. Больше директор с ним “шутить” не стал.
Когда, в свое время, директор начал было говорить о некомпетентности Т., о незнании им существа дела, я было возликовал: наконец-то начала торжествовать правда. Но все закончилось быстро и эффектно. Директор понял, что Т. может его подвести “под монастырь” в любой момент, что с ним “играть” опасно, что он нужный человек. И все стало опять на свои места бездарности управления институтом.
Тут же надо отметить, что директор Б. внешне благообразно-культурный, на деле оказался мелочно мстительным. Так ему удалось смять крупного ученого и блестящего организатора, Отца сварки трением Вилля Вадима Ивановича. И довести до его безвременной кончины.
А я? Я оказался в “лапах” преподобного Т. он мстил мне, очевидно, сознавая свою недееспособность в науке. И это выглядело так. Все темы продолжали идти через него: утвердим, не утвердим! И не утверждали! Видите ли цех забит другими, более важными заказами! И в этом году он сыграл еще тоньше. Шовную сварку отвергнуть было никак нельзя. И впервые за все, почти 10 лет моей работы, он позволил принять ее на госбюджет. Для меня это было неслыханно. Мы “пахали”. Все работы все годы шли по хоздоговорам! Такая благодать снизошла на меня впервые. Это, наверное, случилось, когда директор его давил.
И, надо же, через полгода я узнал, что госбюджет снят! Как так? А так! Из рабочего документа - тематической карточки вымарали слово “госбюджет” и написали “хоз”. Дело дошло до директора. При разговоре с директором, теперь уже он начал мне тыкать карточкой:
- Вот же написано “хоз” - чего Вам надо?
- Так это же подлог, липа, - пытался утверждать я.
- Вот написано и давайте ищите заказчика! - заключил он.
Начальник отдела Т. стоял за его спиной и ухмылялся. Он свое дело сделал. Ему надо было представить список тем, которые обеспечивали 40% хоздоговорной тематики института. Это он и сделал. Добросовестно. И самым подлым образом. А где я возьму заказчика? Так, сходу? Такие “фокусы” проделывались неоднократно. Этот 1969 да и 70, несмотря на защиту диссертации оказались для меня очень тяжелыми. Я начал размышлять: что делать? А может быть уйти в отраслевые институты других министерств? Уйти? Легко сказать, но тяжело сделать. Уйти, значит бросить огромный пласт науки и техники. А в других институтах не встретятся такие же “фрукты” во власти? И которым также что-то будет от тебя нужно? А если и не нужно, то захотят “размяться” на тебе. Поиграть своими мускулами, утешать свое ущербное самолюбие? Порядочного человека сыскать трудно. А подлецов же, завистников - тьма! Не смей шевелиться, не смей вылезать!
Все мои стенания приводили к одному выводу: тебе же хуже и будет. Согнись, смирись, пусть сволочи тешатся. Попробуй выдержать. Уйти можно всегда. Возвратиться будет невозможно. Не примут. Не пустят.
Нет! Не вижу в упор этих субъектов. У них свои методы работы и укрепления своих позиций. У меня свои! Надо работать! И не видеть, не слышать. Не знать их. Моя родимая тематика, машины и то, что на них можно делать спасали меня. Я уходил всеми моими потрохами в исследования, в размышления, в писанину статей и заявок на изобретения. Я бегал в цех. Заходил в патентный и конструкторский отделы. Жил своей жизнью вне мнений начальства. Тяжело было. Но надо было жить. Другого пути не было. Да, и заказчика довольно быстро нашли. Так что всем все заткнули! Жизнь продолжалась. Не взирая ни на что. И мы веселились при первой возможности. Когда нам выдавали грошовую премию, продолжали ее тут же “просиживать” в ближайшей мороженице. И надо себе представить: целая команда в 6-7 человек заказывает 15-18 бутылок шампанского и порций тридцать мороженного!
Кто-то не верил, что нельзя “нализаться” только шампанским. Бред! Напивались от души! До дури. Разумной. И пили за все творческие успехи! За ультразвук наш. За любовь! За дружбу! Смеха и радостей было много. Все мы расслаблялись, чтобы утром снова засесть за свои дела.
Близилась осень 69 г. Теперь все наши друзья из ГДР, ПНР и ЧССР устремились к нам. Октябрь. Дожди. Грязь. Гостиница, куда из определили, еще была в достройке. Дороги - в своем российском зачатии. Немцы, как потом нам сообщили, ругались безмерно. Россия показала им свою прыть и норов. Но закончилось совещание хорошо. Как и принято, упоили их в доску. Ведь у немцев как? Если пьет свое, то - в меру. если угощают, то - сколько влезет. Вот они и обрадовались! И грязь по боку. И дороги наши нипочем. Хороша страна Россия! С тем и улетели!
К институтским хлопотам, со всей этой дикой беготней и нервотрепкой прибавились и личные неприятности.
Как ни странно, но квартирное наше обустройство - прекрасный кирпичный дом финского проекта, роскошные большие окна на юго-запад, свет, тепло привело к парадоксальным результатам. У нас все больше и больше с женой возникало недоразумений и ссор. И все по глупостям и мелочам.
В принципе я лишен многих пороков, свойственных мужскому роду. Если поддавал, то - по случаю. Тяги к зелью никакой не испытывал. Более того, меня от водки всегда воротило и воротит. Не курю. Зарплату домой приношу. В постели всегда каждый день и через день, до жены большой охотник. На других нет и времени, ни денег. Да и внешне то я их тех, на которых дамочки не бросаются: идет серенький, ну и пусть идет себе.
Идеи обустройства жилья, доделок и переделок мою подругу одолевали. Перестановка мебели - ее почти любимое занятие. Ну, мыслимо ли? В 20-метровой комнате, где 2 больших окна и дверь на балкон, с одним просторным углом надо умудриться затеять 4 раза перестановку серванта, дивана, телевизора, бельевого шкафа, стола и 6 стульев?
Хотя любому, мало-мальски развитому человеку ясно сразу: вариант один! Диван к одному простенку, сервант - к другому! Все! Одним словом, дотаскались до того, что ножки у серванта подломились.
Я перекрестился: слава богу! Теперь перестановка мебели, наконец, закончилась!
Любимое ее занятие по воскресеньям было хождение по магазинам. Гостиный Двор - ее стихия. Хотя денег не было. Или были только на еду. В обрез.
- Зачем мы пойдем, дорогуша? - Спрашивал тихо я.
- Так, посмотреть, - невинно отвечала супруга.
Когда я - если мог - отбивался, тащила за собой сына.
- А его то зачем? - удивлялся я.
- Пусть привыкает, - с уверенностью до допускающих каких-либо сомнений, отвечала она.
Конечно, отношения временами обострялись. На язык она была несдержанна. Сказывалась, видимо, генная структура. Как-никак, но ее дед был конюхом. Но при царской семье. Я больше молчал. Но иногда “выдавал”. Говорил немного. Но резко. У меня находились какие-то ядовито-обидные слова. И она плакала. И скучала. Дня три. Потом начиналось все сначала.
Ей надо отдать должное. Честнейший человек, добросовестный врач, преданный до самоотверженности своему делу. Достаточно сказать, что она уже более десятка лет, через день в любую погоду, в дождь, мороз и снег ехали к парализованной матери. И, практически не могла уйти в отпуск, уехать, отдохнуть. И подводила здорово ее старшая сестра которая под любым соусом спихивала на нее тяжкие и святые эти хлопоты.
- Верочка, я сегодня не могу.
- Верочка, я с Игорем - мужем - улетаю в Сочи - это типовые варианты просьб. И так многие годы. И Верочка тянула на себе все.
Но тут же рядом опять невероятные глупости мелочей жизни.
Как-то она увидела в Гостином унитаз импортной закваски.
- Давай купим! - нежно, глядя мне в глаза, сказала она.
Я подумал, что мы и на старом сидим хорошо. И простоит он еще лет 20. Но, посмотрев на жену, согласился.
Принесли унитаз в дом. Поставил его на место водопроводчик. Как следует на деревянную подушку. Закрасил.
- Ну, хозяева, вопросы есть? - спросил он, собирая свой инструмент.
- Нет, - дружно ответили мы, любуясь на ценное приобретение, которое должно было украшать наш быт.
Прошел день, два, а подруга и говорит:
- Слушай, а ведь унитаз-то поставлен криво, я с него падаю.
- Как падаешь? - изумился я.
- Да, так. Стоит он косо. И я падаю.
Посмотрел я на унитаз еще раз с явно избыточной к такому предмету внимательностью. Но прежде надо отметить - не хвалясь - у меня глаз хорошего плотника, а точнее - моряка, корабела, командира корабля, для которого - глазомер все!
И надо же: не вижу! Нет укоса. Унитаз стоит ровно, как врубленный.
- Нет, я падаю с него! - начала взвинчиваться моя подруга. - Надо переставить!
- Куда и как? - начинаю взвинчиваться от такой нелепости я. Ведь, о глупостях мы говорим. Какой наклон? В какую сторону? Что будем говорить водопроводчику? Ну, и пошло, поехало.
- Ну, ведь это мелочи, о которых и говорить-то не стоит! - Горячился я.
- Мелочи, это - все! - рубила она свою правду.
Я смотрел на нее со смешанным чувством. С одной стороны - муть какая-то. Идиотизм! Ну, стоит ли суетиться, кричать, ругаться?
Но! Ведь, например, еще вчера, она прибежала с вечернего приема, я уже был дома и открыл ей дверь... На пороге стояла богиня! Огромные глаза, прекрасное лицо с подрумяненными морозцем щечками и благостной улыбкой от встречи, туманили мое сознание. Я трепетал, как при первой встрече. А прошло-то с тех времен почти 20 лет!
Моя увлеченность работой, вечная, дурная занятость вызывала у ней, порой, озлобление. Я говорил:
- Ты понимаешь, идет мое становление, как специалиста! Это нужно, как воздух! Если я буду ничего не стоить - меня выкинут из института, как шелудивую собаку. Я уже кандидат наук, но положение не меняется. Уж если я еще что-то стою, то только в этом институте! Мне надо работать!
- Уж, лучше бы ты был шофером! - брякнула она мне.
Большего неуважения ко мне, моему труду придумать было трудно. Господи! - думалось мне, - самый близкий мне человек, и тот не может понять, что работа, - это не всегда килограммометры, а есть - дух, творческое начало, озарение. Работа, - это опьяняющий восторг до слез, невольно выступающих из глаз, от найденного решения, и... жестокие стенания от, казалось бы, безвыходных положений. Таков характер работы у исследователя. Мозг нельзя включать в работу по звонку. И нельзя выключить. Временами ты думаешь во сне. Интересные мысли возникают на рассвете. Хоть вскакивай с постели, беги к столу и записывай. Сладость исследований безмерна. Но написать за 10 лет работы больше сотни заявок на изобретения? Это тоже надо уметь и успеть.
Я не знаю у кого работа более одухотвореннее. У композитора, поэта, исследователя, рабочего? Думаю, что дело не в специальности, а только от интеллекта, от духа. От творческого начала, заложенного матушкой-природой в Человека.
Подрастал и сын. Шустрый. Веселый. Игривый. Способный к учебе, симпатяга-парень. В мать.
К 15 годам он уже начинал задавать архисерьезнейшие вопросы “по жизни”.
- Папа, ты уже ученый, мама - врач... Почему у нас холодильник всегда пустой.
- А что это ты, парень, сегодня не обедал? - спрашиваю я его.
- Да, нет! Вон, у Мишки папа простой мясник, а холодильник всегда забит...
Мне приходилось сыну объяснять о перекосах во внутренней политики нашей партии. Видимо, долго и нудно. Парень уставал слушать.
- Ну, папа, ты говоришь о науке, творцах, передовиках соцсоревнования... У Вовки мама тоже передовик соцсоревнования и почетных грамот полно и в холодильнике тоже красной икры навалом.
- Так кем же мама у него работает?
- Буфетчицей в Европейской!
- Слушай, сын, - отвечал я. - Перекосы, о которых я тебе говорил, в жизни намного глубже. Определенная часть, конечно, ворует...
Да, мое положение было хуже губернаторского. Сын ясно видел уже все. Но мне-то, отцу, что ему говорить? Не украдешь - не проживешь. Он и так как-то из школы принес “отрадную” весть:
- А нам учительница сказала: “Хочешь жить - умей вертеться!” - И весело при этом смеялся.
Положение в семье осложнялось еще и тем, что жена часто “нападала” и на сына.
- Куда сел?
- Почему ничего не делаешь?
- Сколько можно лежать?
И так каждый день. По двадцать замечаний. Начинало мелькать слово “подонок”. Урезонивать ее было бесполезно.
- Ты и сам такой!
Я смотрел на ее маленький, хорошо очерченный ротик и содрогался: как такая прелесть может “выдавать” такую гадость?
Но время шло. Надо было работать и работать. На гнуснейшие и подлые уколы управленческой “гвардии” в институте я почти не обращал внимания.
После того, как тема входила в план - я о них забывал до следующего года.
|