|
Ветер с моря… каждое лето я отдавал морю, парусам. Поход в Выборг. Лопнули ванты – ЧП. Мутная вода, но судаков много. 10 дней, как сказка. Военно-медицинская академия. Институт патентной экспертизы. Написал книгу. Купил лодку. Яхта – это целый мир. Упреки жены. Сын. Каток. Работы, работы, работы. Статья в «Литературную газету».
Каждое лето теперь я отдавал морю, парусам. Нынче нам повезло: мы собрались идти в Выборг. Нашему капитану, Толе Квашину, на этот год дали “пятерку”. Мощную, скоростную яхту с небольшой каюткой. Сборы наши были недолги. Закупили нехитрую снедь. Толя оформил “выход” в Выборг, мы снялись с якоря и швартовов. И пошли.
Надо заметить, что капитан наш был “липовый”, т.е.диплома яхтенного капитана не имел. Это меня не смущало. Другое дело - его знания морской практики, управления яхтой, чутья ветра, парусов у него не было. Или были, но в зачатии, которое трудно было рассмотреть. Каких-либо ремонтных работ по яхте он делать не мог. Как говорят: “руки выросли не оттуда”. Типичный инженер-конструктор, бумажно-карандашная душа... Если еще добавить, что он всегда мог опоздать, не сделать, не доделать, то временами он меня серьезно злил. Я, как корабельный офицер в плоть и кровь, которого въелась исполнительность, чувство ответственности за свое слово, не понимал: как можно быть таким расп...ем!
Но... он мне нравился. Он был добряк. Его широкое веснушчатое лицо с носом под картофеленку при встрече всегда улыбалось. Он все всем прощал. Он никогда не сердился. И не ругался. И еще одно, за что я терпел и нежил его. Он, начитавшись в детстве Станюковича, обалдел от моря. От парусов, яхт, кораблей, флота. Но, как всегда бывает, в таких случаях, не подошел в военно-морское училище по здоровью: худые глаза. А страсть осталась. Вот с этими страстями мы и плавали с ним по маркизовой луже, уже 5-й сезон.
Конечно, я взял с собой Сережу. А бессменный наш матрос Валера взял сестренку и собаку. Итак, почти “трое в лодке и собака”.
Когда мы вышли на Петровский фарватер дул легкий западный ветер, балла 3. Пока лавировались, мой Толя сидел на руле и мы кое-как выбрались на “большую” воду, с курсом на Петродворец. И тут начались заморочки. Пока лавировали, Толино “мастерство” скрывалось в поворотах. Стали ложится на галс - ничего у него не получается. Он, наконец, в сердцах бросил:
- Черт знает что такое! Не идет лодка и все! Я посмотрел на него: Толя! Сдавай вахту, ты устал! И взялся за румпель. Паруса мгновенно забрали ветер и наша яхта понеслась.
Суть эффекта заключалась в том, что Толя был “переучен”. Он знал, что надо идти возможно более круто к ветру. Но практически соображал плохо. Где крутизна “нарисована”? Одним словом, мы прилетели в Петергоф, затем легли курсом на Зеленогорск и к ночи могли бы оказаться на форте Обручев. Без происшествий.
Но, великое «но» случайностей! Где-то около Кронштадта “сошлись” с каким-то фолькботом. И, странное дело: мы на пятерке не можем его обойти. Посмотрели на паруса, шкоты. Все, вроде бы, на месте. А идем ровно. Ветер усилился, ход увеличился, но все равно стали отставать! Бардак-с! Я на руле. Гонялся достаточно много. Начинаю соображать: в чем дело? Пятерка должна “делать” фольксбот не глядя! Так в чем же дело? Вся команда наверху. Погода отличная. Все ловят кайф. Вместе с капитаном. Я отдаю руль Сергею: подержи! И опускаюсь вниз, в каюту. Мать честная! Паёлы плавают! Мы уже набрали почти полтонны воды! Как? Откуда? Всматриваюсь в борт. Точно! Доски борта рассохлись, щели не заделаны и на крене вода “пошла” водопадами.
Выскакиваю наверх и говорю Толе:
- А ты знаешь почему мы отстаем?
- Ну, и почему? - безмятежно спокойно, как будто я ему собираюсь рассказать сказку по Красную шапочку, - спросил Толя.
- Да потому, что ты му-к! В лодке вода! Еще полчаса и мы затонем.
К счастью форт был близко. Подошли. Бросили якорь. Зацепились за пирс. И взялись за ведра. И откачивали до глухой ночи. Откачавшись мы все упали. Кто-куда. Вот так!
На следующий день, отдохнув, уже после полудня, мы подняли паруса и пошли в “разминку” - на форт Тотлебен. Я вообще на фортах отдыхал всей своей сутью. Форты - бывшая заметная часть Балтийского флота. Их так и звали “Непотопляемые броненосцы”. Они всегда навевали воспоминания юности, когда мы еще курсантами бывали здесь. Сейчас все сказочно повторялось. Теплынь, благодать и радостные воспоминания. Однако, надо было идти в Выборг и мы на следующий день решили идти в ночь.
Вышли около полуночи. Ветер тянул на 1-2 балла. Яхта тихо скользила по едва заметной ряби залива. Но через час погода начала портиться. Ветерок усилился до 3-4 баллов, с запада потянуло чернотой, заморосило... Наступила ночь. Вся наша команда, вместе с собакой улеглась спать. и через полчаса все, кто мог, уже храпели светлым сном. Вместе с доблестным нашим капитаном. Я, по старой корабельной привычке, на переходах в море спать не мог. И сидел на руле.
К 4 часам ночи поддувало уже баллов на 5, но не больше. Я спокойно лавировал. Уже светлело. И вдруг... мать честная! Мачта полетела за борт! С хрустом ломающегося дерева и шумом удара об воду. На секунду я оцепенел, не понимая: почему? Ветра-то нет! 5 баллов не 8! На шум вылетел наверх Толя.
- Что случилось?
- Мачта за бортом, сэр! - съехидничал я.
- Как же так, я же все проверил. Все было закреплено, может быть шквал, - начал искать Толя объяснения.
- Никаких шквалов, дорогой мой! - отвечал я, размышляя, - 5 бальное дутье!
Толбухин был у нас на юго-востоке милях в 2. На восток - форт Обручев. Однако, что же делать? Надо было поднимать тяжеленную 10-метровую мачту из воды и “расшнуровывать” от парусов. Это - прежде всего!
Надо сказать, что гоночные лодки для таких работ абсолютно неприспособленны. Релингов нет. Бортовых уголков-упоров для ног - нет. Палуба скользкая. Зацепиться не за что. И, тем не менее, кряхтя, скрипя, с риском ежесекундно свалиться за борт мы втроем, Толя, Валера и я, мачту подняли на борт. Закрепили. И тут все дружно задумались: а дальше что?
На борту оказалось одно небольшое весло. Яхта весом около 3 тонн. Много не нагребешь. Не уедешь. Горизонт был чист. Никого. Ни души. Было 7 утра. Надо было ждать случая. Удивительно, но пока мы что-то планировали, рассуждали, прикидывали - на горизонте появились паруса!
Как выяснилось, это шел с гонок известный яхтсмен, капитан первого ранга Малиновский на своей “шестерке”. Мимо нас он пройти не мог. Моряк!
- Ну что, стоим? - шутливо бросил он нам, отлично понимая ситуацию. Его яхта при 5 баллах “попутняка” пронеслась мимо нас как сказочное видение.
- Да, вот, мачта полетела, - начал было отвечать наш кэп... Но что-либо объяснять было глупо.
- Давай же конец! - Прокричали с шестерки и мастерски развернувшись, оказались у нас под носом.
В минуту все было сделано. И нас “понесло” с пеной и брызгами. Для мощной яхты, которая шла с полной парусностью мы были вроде “перышка”. Через час были на форте Обручев. Вот тебе и Выборг!
Так почему же случилось ЧП? Почему лопнули ванты штатной толщины и качества? Случись ветер на 8-9 баллов - нам было много хуже! Ларчик открывался просто. Наш капитан лично заменил старые стальные накладки на полубе в месте выхода вант и не снял фаски с кромок отверстий! Ванты при лавировке “легли” раз на острие кромки отверстий, второй, третий и... Конец!
Мне ругаться было бесполезно. Толя ходил по форту раздосадованный до нельзя. В центральном яхт-клубе его знали все. Завтра начали бы злословить. Диплома яхтенного капитана - о котором он мечтал двадцать лет - было бы ему не видать. До гроба.
Так что же делать? Даже если идти в клуб, то тоже надо ставить мачту! Иначе - буксир! Нас спасало то, что на форте были некоторые пирсы, которые имели высоту на уровнем воды 2-2,5 метра. Втроем, с диким напряжением мы подняли мачту, вставили в пяртнерс и... поставили вертикально. Как это у нас получилось, потом нам самим показалось невероятным. Быстро расклинили, начали “путать” разрубленные ванты. Толя бегал вокруг нас. Мы ему сказали просто:
- Иди, погуляй на пирсе.
Валерка работал как зверь. Через час дело было закончено.
Сели. Вздохнули. Мачта стояла. Только короче на 1 метр. Парус завернули на гик и закрепили. Все! Возник вопрос: куда плывем? В Выборг, конечно! И, несмотря на то, что мы едва выпутались из ситуации ЧП, - снялись с якоря и швартовов, имея на борту двух детей и собаку! Авантюристы! Но я был за продолжение похода. Мачты за борт падают не каждый день. Тем более, что теперь мы осмотрели еще раз все, что связано со стоячим и бегучим такелажем яхты.
Итак, вперед! И снова в ночь!
Переход ночной был богат впечатлениями. Уже никто не спал. Поддувал ветерок с северо-востока, мы шли хорошим ходом. И занялись ловлей рыбы. Как знали! И пошла она, милая. Азарт возник необыкновенный. Не дошли еще и до Стирсуудена - вытащили без сачка 15 судаков! А сколько сорвалось? Больше, чем поймали. Толя опять, чувствуя свою вину и в этом, клялся своему помощнику:
- Валера, на следующий поход без сачка не выйдем. Это же надо? Такого никогда не было. Косяк идет, не иначе.
Валера отмахивался:
- Потом! Всегда потом. Сейчас ловить надо!
И запускал дорожку снова.
Дети визжали при виде мощных, хищных, живых судаков. И стонали, когда они срывались и со смаком шлепались обратно в свою стихию.
Утром, уже в небольшой бухточке - Дубках - Валера - мастер на все руки - накормил всех нас своим жаревом. И вкусноты необыкновенной. Я, кажется, в жизни ничего подобного не едал.
Снова море, паруса, ветерок. И так все 10 дней этого не совсем ординарного похода.
Толя вернулся в клуб героем. Еще бы! Сломать мачту, поставить ее без стрелы, уйти в Выборг и возвратиться? Это не у всех получилось бы. Его все спрашивали - он с великим удовлетворением рассказывал. Он был счастлив, как ребенок. И мы радовались его радостям!
Конец 1972 года. Я подвожу некоторые итоги.
Анализ динамики “писанины” за последние 4 года после защиты диссертации показал следующее. До 68 года я “успевал” опубликовывать ежегодно 6-7 статей. тут надо отметить - это не досужие измышления, а конкретные результаты работ, которые были получены. Но этого было мало. Тебя никто не гнал. Надо еще найти журнал, сборник, который бы принял твое “детище” к опубликованию. И хотя и “пробил” тот барьер, который мне учинили мои “друзья”, то все равно получить возможность публиковаться было не просто. И я искал.
После защиты мне надо было “выплеснуть” из себя все, что я имел за своей душой. И я начал выплескивать. В 69 - девять статей, в 70 - шесть, одновременно с подготовкой рукописи монографии. Зато в 71 году я “махнул” уже 16 статей. В 72 - 14! И ни одной строчки на работе. Все - дома, дома. Мой рабочий день после ужина с 18.00 продолжался до 22.00. Затем я валился в кровать мертвым.
Ну, а чтобы получить научные результаты надо и поработать. Вот слепок, картинка нашей занятости. Из моей статейки “Вести из лаборатории” 243 - за этот 72 г. - в нашу стенгазету.
...Что-то в сентябре, ко мне прицепился В.Я.Пушкин - редактор стенгазеты - дескать, дай материал о работе лаборатории за 3 квартал. Все было некогда. Теперь, в предпраздничном “безделье” пишу.
За последние 3 месяца - если официально, по – плану работ лаборатории то нами сдан заказчику опытный образец сварочных клещей в вариантах 0,1 и 0,4 кВт. Опытный цех как всегда “не дотянул”. Начальник цеха долго думал: делать или не делать в сентябре? Когда заказчик собрался приехать - все было в развале.
Пришлось мне “вкрутую” ввязаться в это дело. Объяснять на пальцах, тыкать в чертежи, менять одно, снимать - другое. Как всегда - бардак!
Ну, а что же мы делали “вне плана”. То, что пока не протоколируется, не фиксируется нигде, не финансируется, но что является базисом нашей работы?
М.н.с. Нефедов В.В. и Повстен В.И. как и во втором квартале “пыхтели” над простынями расчетов. Как ни как, а сопротивления нагрузки в зоне сварки далеко не простое дело Ищут конца: как все-таки строить акустические системы, которые давно у них работают? Инверсия!
Между этими, весьма тягостными делами Нефедов закончил экспериментальные работы со сварочной головкой для Армэлектрозавода. Агрегат по изготовлению новых трансформаторов в Ереване уже готов. Разработчиками этого уникального трансформатора - алюминиевые обмотки - упущена самая “малость”. Они не знают как приварить токоотводы!
Хорошо, что для нас это типовой случай. Мы не удивляемся. Во имя нашего братства с армянами - 50-летия! - просто посылаем им все: чертежи, генератор, акустическую систему! Делайте, ребята!
Ст.н.с. Смирнов А.С. и Лютинский В.В. крутились около комплекта для... сварки и резки биологических тканей! Человека. Как уже я об этом упоминал.
И вот, в сентябре 72 г. в клинике травматологии и ортопедии им.Турнера, проф.Ткаченко С.С. впервые в Ленинграде была проведена операция на человеке! Событие далеко не рядовое. Во время операции я стоял и смотрел на этого человека. Временами мой взгляд уходило в широкое окно, на улицу. Там шли, позванивая, трамваи, мерно катили автобусы и авто. И беспрерывно, волнами катила людская толпа, благо метро “Боткинская” функционировало бесперебойно.
А для человека на операционном столе не существовало ничего, никакого остального мира. Ему было не до мира. Его интересовала только своя жизнь, свое здоровье, свои руки и ноги. Мир был вне его сознания. А кругом кровь, тампоны, халаты, приборы, люди - именно тот мир, который возвращал его в свою среду, давая ему возможность... ходить! Просто ходить.
Наша же роль - дать возможность хирургам проводить эти операции быстро, безболезненно, без повторных операций, без глубоких разрезов...
И, кстати, тут же выяснилось, что при воздействии ультразвука, некоторые клеи мгновенно полемеризуются! Пожалуй впервые в мировой практике получены интересные решения. И мы подаем 3 заявки на изобретения! Вот такие, вкратце результаты наших работ за 3-й квартал.
Да, а первого места в соцсоревновании отдела нам не дали! Да нам это было особо и не нужно.
С институтом патентной экспертизы почти “породнился”. При любом заезде в Москву, бегал туда, как к себе домой. Там обязательно было что-то на экспертизе. С экспертами были, как правило, деловые, серьезные отношения. В газетах много писали о необходимости становления патентного права в стране. Я “встревал” в это дело. Писал свои - встречные - статьи, доказывая, что система находится далеко не на месте. Она имеет массу правовых огрехов, которые провоцируют произвол экспертов. Что государство, забирая себе безоговорочное право на использования изобретения, ничего автору не дает. И изобретение государству в большинстве случаев не нужно. Государство обезличивает изобретения. Государству “все равно”. Автор брошен на произвол судьбы и т.д. и т.п. Я писал. Печатал. Засылал в редакцию. И не особенно-то рассчитывал на публикацию. И не очень сожалел об этом. В моей голове начал созревать постулат: “...я должен освободить свою совесть. Я высказал свое мнение. Статья ушла в газету, например, “Правда”, - орган ЦК КПСС! Что я еще могу сделать? Ничего!..”
И впрямь: в душе как бы приоткрылась какая-то щель для впуска «пара»! Мне легче стало дышать.
Книгу я “отмолотил” явно по инерции. Но, странное дело, я шевелился: думал, что-то делал, писал. Творческий накат - если можно так выразиться - меня не покидал. А тут как-то пришла в голову мысль: а не написать ли мне пьесу о жизни молодого творческого коллектива в НИИ? О любви, работе, радостях и потерях... Ей-ей, смех. Смешно, но я пытался откликаться на интересные для меня статьи, которые публиковались в газетах, особо не претендуя на публикации, писал рецензии на кинофильмы.
Моя докторская в голове еще не созрела. Я понимал, что слишком для нее слаб, что мало практических результатов, особенно в промышленности, что моим “парням” еще работать и работать, что слишком мал вес у меня в глазах ведущих ученых страны.
Но я писал! Зуд писанины временами меня донимал. И я страшно сожалел, что в самые ценные для такой работы часы - утренние! - должен был уходить на работу в институт.
Вот и теперь на столе у меня лежит статья-рецензия. Я посмотрел новый фильм “Командир счастливой щуки”. С каким удовольствием я побежал посмотреть что-то про флот. Родная для меня тема! А что увидел?
В фильме заложена хорошая идея - показать наших героев-подводников. Показать их мужество, мастерство, самоотверженность; показать те трудности, которые выпали на их долю в суровые годы войны.
Ведь мало кто знает, что в 41-42 гг. на Балтике погибли почти все подводные лодки! И в основу фильма были положены фактические события! И заняты довольно известные актеры.
Но, после просмотра фильма в душе осталось чувство острой неудовлетворенности.
Ну, например, кадры, повествующие о гибели корабля. После удачной атаки противника, ПЛ загнали на грунт. Лодка лежит давно. Людям дышать нечем. Почти весь личный состав вышел из строя. Командир, временами, теряет сознание. Все понимают, что наверху враг. Надо обмануть его. И ждать, ждать во что бы то ни стало. Иначе неминуемая смерть всем.
Но, находится шкурник, которому наплевать на все это. Он устраивает свалку в центральном посту, добирается до центрального поста, продувает балластные систерны и лодка всплывает под носом у вражеского эсминца, командир которого давно поклялся потопить эту ПЛ.
Зрители чувствуют, что тут “Щуке” не сдобровать. Мгновенная реакция любого командира военного корабля, тем более предназначенного для борьбы с ПЛ - дать полный ход и протаранить ее; расстрелять ее из пушек!; наконец, закидать глубинными бомбами! Кроме того, на этот счет командир эсминца получил недвусмысленные инструкции от командующего флотом.
И, тем не менее, немцы спокойно рассматривают нашего героя в бинокли. Фальшь вопиющая!
Как же, если командир ПЛ на верхней палубе, - а командира они узнали сразу, - значит лодку можно брать голыми руками! Им, противолодочникам, как-будто невдомек, что лодка может их торпедировать и из надводного положения.
А командир “щуки” тем временем курит - без папироски в кино - наши герои думать не могут. И туго, очень туго соображает: что делать, как выкрутиться из совершенно безнадежной ситуации, в которую “счастливая” “щука” попала по воле негодяя. И принимает решение: он остается на глазах у врагов до последнего мгновения! Пусть блеск орденов слепит разум фашистов! Пусть враги знают, на что способен советский морской офицер - погибнуть, но не сдаться в плен. А попутно - по мнению авторов фильма - бросить свой корабль в смертельную минуту, благо на борту остается его однокорытник, который сможет вырвать лодку из лап противолодочного корабля противника М-дас!
Нелепа смерть командира. Нелепо нагромождение тех событий, о которых только что шла речь...
Я знаю одно - самому молодому матросу, еще до того, как он переступит комингс рубочного люка, внедряется в сознание кардинальная мысль - жизнь корабля зависит от него. Его жизнь - от боеспособности корабля. Дух дружбы, взаимной выручки и необычайной ответственности за судьбу корабля свойственны нашим морякам и, особенно, подводникам, как никому.
Таким образом, ключевой фрагмент фильма, о котором шла речь с идейных позиций не выдерживает критики. Уж, не говоря о специальных. Тут уж надо говорить о вопиющей непрофессиональности авторов фильма. Понятие товарищеской выручки в бою - сам погибай, а товарища выручай - гипертрофированно.
Благородство командира ПЛ выглядит ложным. В фильме достаточно беготни, стрельбы, малооправданных поступков героев. Враги показаны дураками, инфантильными и убогими в своих действиях. Вот уж про немецких моряков так думать нельзя. На то есть множество примеров. Создатели фильма не могли взять в толк, что изображая врагов неполноценными они принижают интеллект своих героев.
Необходимо отметить композиционную рыхлость фильма. По-существу, мы не ощущаем кульминации. События в фильме не развиваются, а смещаются одно-другим.
Вельяминов - хороший актер. Какие качества доминируют у командира лодки? Доброта, простота, доступность... А где злость к врагу? Где весь тот мир глубоких человеческих переживаний и размышлений о смысле борьбы...
Вообще же мода на актеров, точнее ставка на их известность - слабая надежда для создания хорошего фильма.
Банионис! Но к чему комиссару лодки этакая сытость на лице? Ведь идет-то война! Кругом смерть, холод, голод, кровь, слезы. И авторы фильма хотят нас убедить именно в этом?
Командир и комиссар в фильме чрезмерно “синхронны”. Более того, комиссар оказывается настолько “подкованным” в тактике боя, что наперед знает, о чем думает командир. Естественно, авторам хотелось показать их единство, понимание друг-друга и стоящих перед ними задач. Но в фильме они, функционально, смотрятся на одно лицо. Цель у них одна - борьба с врагом. Но формы работы у них разные. Разная подготовка, разные специальности...
В фильме нет океана. Его шири, мощи, его грозных штормовых валов. В кадрах - штиль! Самая нетипичная погода для моря. Нет длинных полярных ночей, кромешной мглы, снежных зарядов и одуряющего холода на обледенелом мостике корабля. Ведь чего проще: дать хронику! Там есть все. И.т. б. Штурмовые условия моря.
Одним словом, нет правды жизни.
Выйдя из кинотеатра на свежий воздух, мне хотелось сказать авторам фильма:
- Остановитесь на мгновение! Подумайте о чем и как надо ставить фильмы!
В 1973 году произошло весьма знаменательное событие: я купил лодку!
К этому подтолкнули меня события в доме.
Дело в том, что моя жена, когда я ее приглашал в яхт-клуб, всегда находила отговорки. То занята домашними делами, то плохо себя чувствует, то - вообще: не хочу мерзнуть, везде сырость, кругом посторонние люди и т.п. Да и сыну она не раз и не два указывала на папину несерьезность.
- Все под молодого работаешь, - говаривала она мне. - Все черт носит, не зная куда...
Я понимал, что не “уломав” жену, не будет и сына. И возникла идея.
- А если я куплю что-нибудь свое? Будем иметь свою лодочку? Как, тогда будешь ходить? - Спросил я как-то ее.
- Тогда буду, - согласилась жена.
И мы с сыном возликовали: у нас будет своя яхточка!
И я начал искать. Пределом моих мечтаний был шестивесельный ял. Я их - эти шлюпки - хорошо знал. И умел весьма сносно управлять. Как-никак участия в гонках на первенство Тихоокеанского флота не забывались. И последним на парусах никогда не был. На таких шлюпках можно смело идти в море! Мореходность изумительная. Только не надо спать и зевать.
Но по весне так ничего и не нашлось. И уже ближе к отпуску, в июне я случайно забрел на стоянку яхт Военного института физической культуры, это на берегу Средней Невки, как раз напротив львов Елагина острова.
И увидел. Да, шлюпка, клинкер, один к одному шестерка, но на метр длиннее! Это решило все. Я уже не обращал внимания, что она серьезно побита в наводнениях. Уже два раза тонула. И чуть ее не запустили на дрова... Это была моя мечта!
И я вцепился в ее ремонт. Объем работ был невероятный. Надо было, во-первых, отодрать, выскоблить, выбить старую, засохшую до невероятности краску. Да все, что в шпациях с бесчисленным числом уголков. Надо было настелить палубу, предварительно перепланировать что и где будет стоять. Сменить двигатель, т.к. он был давно залит водой и потерял свою ремонтнопригодность: попросту выбросить его за борт. Найти и поставить новый. А это значит надо менять всю основу - фундамент и надо с новым двигателем посмотреть как пойдет вал с винтом. И вообще...
Лето. Я один. Сына услали в совхоз. Жара: термометр, как назло 28-29оС. Я в подпалубном пространстве - в форпике. Дышать нечем. Пот заливает глаза, течет по спине. Скребу. борт. Работа адова. Временами выползаю наверх отдышаться. В этом перепаде зноя, работы и отдыха, кайфую. Странно. Но факт. Рад до остервенения, что делаю для себя суденышко, на котором будут паруса. мотор, руль... Я поплыву в море. А напор в работе предопределялся только одним - во что бы то ни стало спуститься на воду. В этом сезоне, в конце отпуска. Завтра! Душа горела от нетерпения. И работал я до изнеможения. Дома уже поздно вечером что-то ел, падал в кровать и мгновенно засыпал.
То, что я так начал работать, это - одно. А где взять материалы? Доски. Двигатель и десятки других “мелочей”. где, например, взять латунные шурупы?! Голова шла кругом. Все надо было достать. А точнее, кто-то должен спереть у себя на заводе и “толкнуть” тебе. В магазинах-то ничего нет! Приходилось вертеться. Например, первые доски я достал так. Где я стоял, в клубе, рядом со складом. приметил 4 доски. Как-раз, если распилить, да подтесать хватит пока. Спросил у начальника клуба, мичмана Х.:
- Не удружишь ли ты их? - Конечно! Но их надо обмыть. Иначе стоять не будут, - довольно усмехаясь, ответил Х.
Таким образом, сделка была закончена. Я взял доски. Потом побежал в магазин за водкой. У прилавка подумал: “А сколько же брать?” Но думал не много. “Ну, чего брать поллитровку! Мужик здоровый. А если кто придет?” И взял 4 поллитровки, пусть, думаю радуется. Мой день закончился благополучно. Все доски распилил, подтесал, разложил, прибил. Красота! И ушел домой.
Утром, у входа в ЦПКО вижу идет мужик с опухшей мордой, что-то похожее, на моего мичмана. Точно! Он! И меня он узнал! Оказывается, за вечер выпил все. Один...
Один из вахтеров, видя как я взялся за видавшую виды шлюпку, почти обреченную на гибель, сказал при мне:
- Да, нашла, голубушка, настоящего хозяина!
Как ни странно, но мне это польстило. Но я сделал вид, что этого не слышал.
Бешеный темп в работе давал свои плоды. Как-никак, шел мой отпуск. Я “вкалывал” по 12 часов в сутки. И торопил только самое себя. Изнуряющий труд - как ни странно - меня радовал. Эта радость сидела где-то у меня внутри, хотя я временами изнемогал. Временами, я отрывался от работы и смотрел на противоположный берег Невки, на знаменитых львов, гуляющую публику. Временами задавал себе вопрос:
- Чего гуляют-бездельничают? В чем их радость? И кайф? И сожалел, что у них так бездарно пропадает время. Но тут же “встряхивался”:
- Ты, что, оглуп совсем? Люди отдыхают! Они может быть всю неделю отстояли у станка, пресса, машины. Вся эта работа опостылела им. О чем ты думаешь? Идиот! И на том успокаивался. И лез под лодку, заделывая лопнувшие, прогнившие доски днища.
К концу отпуска я лодку сбросил на воду. Невероятно, но факт. С новым мотором. Кстати, а мотор - СМ - купил у соседа по пирсу. Так бывает. Разговорились и... на тебе. Когда отдашь деньги? Весело спросил он меня, тем более, что давно собирался его “загнать”, а себе купить другой, более мощный.
- Так, хоть завтра, - ответил я.
Но «завтра» у меня почти не получается. Надо было срочно “убить” день на другие дела. И в клуб я уже бежал что-то около 10 вечера.
Обещал - значит -, умри, отдай!
Встретились мы в клубе - он уже шел домой.
- Ну, и где твои деньги? - беззлобно, но с претензией, заговорил он.
- Вот и бегу к тебе, чтобы отдать, - сказал я, и полез в карман. Достал записную книжку - никогда в жизни не имел кошелька! - с пачкой денег, отсчитал ему его 200 р. и... Смотрю на него, а он - на меня, с худо скрытым изумлением:
- И ты, с такими деньгами, ходишь тут?..
- А что? Не понял я его.
- Тут за полтинник бомжи башку пробьют...
Да, флот меня воспитал! Никого и никогда не бояться. Откуда это у меня взялось?
Или потому, что нам в училище дали палаши? Страшнейшее оружие, если овладел основами фехтования и, вообще, знаешь, как и что делать? Или потому, что всегда чувствовал, что принадлежу флоту, государству, Родине.
Или потому, что где-то рядом свои, моряки...
Итак, лодка на воде. Недоделок уйма! Но ход дал. Вышел в залив. Радость обуяла меня непомерная. Началась новая для меня эпоха - плавание под парусами, на своей, родной, неделимой ни с кем, яхте.
Яхта, - это целый мир! И чтобы это понять, прочувствовать всю глубину человеческого наслаждения от силы и красоты моря, его коварства и безжалостности, надо пройтись этой дорогой.
И вышел я в море один! Грешен, когда сам себе “выдал” команду: “отдать концы”! Внутри у меня малость засвербило. Я привык к команде. На шестивесельном яле, когда у меня на борту сидело 6-7 молодых, сильных ребят, которых я обучил как и что надо делать, был уверен, что они кинутся выполнять команду, мне в море был не страшен и “чёрт”. Даешь ветер, даешь волну! А там разберемся. Шлюпка в море - спасение гибнущих. И временами, когда “поддувало”, внутри возникала какая-то шалость, озорство, злость: Ветер, ну, давай же, милый, дуй! От волны ширились глаза и захватывало дух. С каждой волной - отдельный разговор. Это был флот.
Все это ушло в прошлое. Далеко. Лица матросов, их крепкие мускулы, задор и смех можно было только вспоминать. А тут один. Кто подаст руку, конец? Кто на корме с рулем, кто на носу со швартовом? Семь метров длины в таких ситуациях - огромное расстояние. И вся беда была в том, что невероятная жажда “отдать концы” и выйти в море, несмотря на массу недоделок могла привести к печальным последствиям: отдал бы “концы” сам. Что стоит оступиться, оказаться за бортом? Мигнуть не успеешь, как тебя охватит щемящая прохлада воды, увидишь под носом борт, за который не быстро ухватишься и... уходящую от тебя шлюпку. Все это я знал. И опасался. Однако, внутри, несмотря на это, все дрожало от радости и нетерпения. Да, на горизонте Кронштадт! Город моей детской мечты и романтики моря. Город, в котором рождались герои России. И ее честь, слава. Однако, проза моря быстро привела меня в чувство. Оказывается, борта и днище шлюпки сильно фильтровали - шлюпке - суток двое набухать надо было. У берега. На мили. Но ведь с собой справиться трудно. Хочу! И все! Дуб стоеросовый! Вода заметно прибывала. Мне надо было срочно возвращаться в клуб. Что я и сделал. Во время. При подходе к берегу картер двигателя был уже в воде.
Но дело было сделано. Феникс возник из пепла! Месячная, дикая, изнурительная работа закончилась, я считал это своей победой. Добился-таки своего. Лодка на воде. Теперь, можно было тихо, спокойно разобраться - что, когда и как доделывать...
Ударил сентябрь с началом октября. Дождями. Холодными ветрами...
И тут же - я обнаружил! - у меня взрослый сын. Да, был маленький, маленький и вдруг... взрослый! С гонором: это не так, это не то. Я начал лихорадочно “вспоминать”: а как это случилось? А все лежало на поверхности жизни. Мать учила его, воспитывала. С надрывом. С криком. В основном, по мелочам. Парень за всю жизнь не разбил ни одного стекла! Девчонок не задирал. С одноклассниками не дрался. Добрый. С большими способностями к учебе.
Я - отец - оказался в стороне. Спорить с женой об особенностях ее воспитания сына я не мог. У нее на все было свое, основательно-окостеневшее мнение: только так! Конечно, она в работе по своей службе, по дому, в хлопотах ухода за больной матерью уставала до бесконечности. Жизнь шла на износ. Но формы управления ее этим процессом были дурацкие, не умные. Ее призывы вроде: “заставь сына учиться”, это - мне, с моим-то “захлебом” в работе, - уходами в пустоту моего мозга. До меня, до моего сознания никак не могла дойти простая истина: с парнем надо систематически, изо дня в день и сидеть, и говорить, и заниматься, и делиться всем тем, о чем я думаю и о чем думает он. Ему нужен был товарищ, собеседник, друг. Ровня. А я смотрел на него, как на дите малое. И считал, что проблемы у него малые. И, вообще, у него нет проблем! Иди в школу, учи уроки. Я не понимал: почему я в войну один во всем разобрался, а тут и сытый, и обутый, и в тепле... И еще какие-то проблемы!
Вот она! Пожалуй, в моей жизни одна из самых страшных ошибок. Из милейшего, симпатичного, добродушно-озорного пацаненка вырос жестковато-циничный молодой человек! Он видел, что у нас с женой не было согласия в методах воспитания. Хотя я не мог кричать, орать. На корабле, с матросами, никогда голоса не повышал. Никогда не зарывался. Не забывался.
Система бесконечных упреков жены, которые сыпались на голову сына была выше всяких норм. Спорить с ней было бесполезно. Ее распущенный язык, с которого необыкновенно легко слетали оскорбления, донимали и меня. Ей ничего не стоило сказать мне, так, между прочим: И ты тоже подлец, подонок...
Все своим нутром я чувствовал, что наша жизнь добром не кончится. Ну, нельзя молоть языком не думая! Но и язык не вырвешь…
Ты не ломала б душу словом,
Которую бездушно сыну мнешь.
Металл отлить нетрудно снова,
А душу вновь не перельешь.
Как-то раз мы выходили из дому в добром здравии и настроении. Я шел впереди. Открыл дверь. Прошел сам. Придержал дверь. Но, к великому моему сожалению, дверь соскользнула с моей руки и успела закрыться у нее под носом. Какой пассаж! И тут же последовало иронично-жестокое в мой адрес: ну, ты и кобель! При сыне. Не стесняясь. Словесные тумаки раздавались и мне, и сыну. Это была система. Норма поведения.
Однажды, это было еще года три назад, я сорвался. Пришел с работы. Устал до невозможности. Машина не “шла”. Статью “зарубили”. По заявке пришел очередной отказ в выдаче свидетельства на изобретение... И, тут же, не успев переступить порог, услышал: сын совершенно распустился, грубит, ты должен принять меры, так дальше жить нельзя, я не могу...
Да, и суровый разговор с сыном закончился моими шлепками по его заду. Но зад у него был пухлым, крепким. Кому больнее было - еще не ясно. Моей тощей руке или его толстому заду. Я схватил его за ухо. Начал его трепать. И... пошла кровь. Сережка заплакал. Но тут почти заплакал и я. Мне было страшно стыдно: до чего я дошел! Дерьмо-воспитатель! Прижал его к себе. И получилось, как у Репина. Царь Иван Грозный с сыном. Убийство. У нас - может быть, убийство духа.
Но жизнь шла. Ругань переходила в мир и любовь, любовь - в ругань. А сын рос духовно разбитым. Одним из его дружков оказался сыном той самой буфетчицы из “Европейской”, другой - сыном мясника, третий - сыном какого-то крупного чиновника из горисполкома. Конечно, были и плоды.
И уже теперь, когда я заводил разговор с сыном о его будущем, о необходимости учебы в институте, о пользе знаний, он отвечал мне так:
- Папа, не мочи мне рога. Вы с мамой жизни не знаете...
Отсутствие в доме ровного душевного тепла, согласия, миролюбия, тонкого, понимающего внимания - гибель для духовного созревания ребенка, человека. И никакие лозунги о христианских добродетелях потом не помогут. Они будут гласом вопиющего в пустыне.
В канун окончания 7 класса в школе произошло ЧП. Дикое, невероятное, глупое. Кто-то сжег классный журнал. Единственный документ, в котором записано все. Директор, завуч, учителя - в панике: что делать? Начали разбираться. Разобрались быстро - слишком много было участников этого пиршества. Однако, кто? Кто? Кто бросил книгу в костер? Сережка Холопов! На спор с девчонками. Они же его и предали. Мы с матерью начали пожинать плоды. Снимать урожай. И, нам показалось, что “сдача” его в армию поправит дело.
Но он умудрился - уступая моим увещеваниям поступить в институт - оказаться в Политехе! Несмотря на усредненную успеваемость в школе, засел за программы. И через месяц сдал все экзамены. Прошел по конкурсу без какой-либо помощи от меня. Ну, не без способностей парень, чего и говорить. В институте, на кафедре сварки, когда их знакомили со спецификой специальности, к нему подошел проф.кафедры и спросил:
- А случайно Вашего отца звать не Юрий Васильевич?
- Да, это мой папа, - ответил Сергей.
Лицо профессора расплылось в улыбке:
- Это великолепно! Пойдешь по стопам отца!
Второе поколение специалистов-сварщиков в семье! Молодец! Это был профессор Кочергин.
Кочергина Константина Алексеевича я знал уже более десятка лет. Ко мне он относился с уважением. Всячески поддерживал. Оберегал от наскоков. Лично обладал невероятным упорством, которое характерно настоящему русскому характеру. Дважды выходил на защиту докторской. Кому-то, что-то не нравилось! И вышел на третий раз! Защитил-таки свое детище.
Но учеба в институте у сына не пошла. Начал пропускать лекции, лабораторные работы. ему было в институте скучно. Да и какая перспектива? Он хорошо знал, что молодому инженеру светит 100 р. А тут его одноклассники - ближайшие друзья - уже успели пройти 3-х месячные курсы официантов при “Астории” и уже “зашибали” деньги, которые не снились инженеру никогда. Да, с уклоном, и знанием иностранных языков и не важно, что на уровне меню и “что прикажете”. Живые доллары. Сразу. А если освоить начала официантского жульничества, много! Ну, как не позавидовать блестящему, иностранному... барахлу! Я видел, как парень скрипел, стонал, мучился. Поэзию, музыку и красоту работы исследователя я ему не передал. Я думал, что он это увидит, поймет и пойдет по моим стопам. Я думал, что моя работа будет для него примером. Хороший пример заразителен! - дурацкий, примитивный, расхожий постулат. В моей работе сын видел только одну сторону - заботы, занятость, какую-то отрешенность от быстролетящих мелочей жизни и постоянную заботу о хлебе насущном. Куда там тянуться кандидату наук до официанта интуристского ресторана, а тем более бармена.
Работал у нас в институте один инженер-электрик Дима М. Честяга парень в один прекрасный день сказал:
- Я, кажется, увольняюсь!
- В чем дело? - удивились мы.
- Да, приятель зовет в бармены...
- Так это же недолив, пена, брызги.
- Ты, Дима, сейчас честный, а будешь вором. Грязью людской, - смеялись мы.
Через год, когда он по старой памяти зашел в институт - его было трудно узнать: роскошный вальяжный, неторопливый, розовощекий господин, со скупой улыбкой, смотрел на своих бывших друзей. Подвела дурацкая старая память. Он пришел, очевидно, в конюшню рабов. Людей хороших, честных, работящих, но униженных до предела. И тут еще, как нарочно, появился Некто и объявил:
- Ребята, все на расчистку проспекта... Едет Романов! Да, высококвалифицированейшие рабочие, инженеры, ученые должны были брать лопаты и идти расчищать снег. Едет партийный босс!
Сын мой видел внешнюю сторону жизни отца и матери, оба они были в хлопотах. Семья - в нищете. Они оказались способны только на дурацкие его увещевания и окрики. На другое, более умное, терпеливое, оказались не способны. Несмотря на безотчетную, всесокрушающую любовь к нему.
Учеба в ЛПИ окончилась бесславно. Отчислением “по собственному желанию”.
Но до армии было еще время. И Сергей “нашел” местечко: экспедитором в банке. Попросту - грузчиком: принял - сдал. И познакомился с девушкой по имени Лена до такой степени, что мне пришлось с ней поговорить...
Армия, нам казалось с матерью, будет избавлением. Дисциплина, порядок-распорядок, отцы-командиры, дух чести и славы - все сработает ему на пользу. В том числе и наряды за нарушения воинской дисциплины. Мы ждали его призыва, как избавления от неопределенности. Пусть посидит в казарме. Пусть потянет лямку, если не хочет учиться. Жалко было времени, но что делать? И, кажется, только в последние мгновения, когда им дали команду строиться, когда до него “дошло”, что папа и мама остаются, а его отправляют неизвестно куда, что-то дрогнуло у него внутри, глаза испуганно забегали, он что-то хотел сказать, но было поздно...
С наступлением холодов, после защиты диссертации, еще в 1968 г., я приноровился ходить на каток. По субботам, когда любимая работа уже становилась тяжкой и как бы упиралась где-то у горла.
Сын в то время с удовольствием занимался судомоделированием. Делал все старательно. И модель, например, эсминца была просто великолепной.
Ну, у всех свои дела, думал я, и с великим удовольствием ходил в ЦПК и О на каток. Надо сказать, что на катке у нас сложилась своя компания. Кто-то, когда-то бегал по мастерам. Был в сборной Союза. И вот мы гуськом, как и принято на тренировках, “мастерили”. Надо сказать, что со стороны это было зрелище. А мы наслаждались бегом. Я вспоминал все свое былое, когда носился по этому же льду в 48-50 гг. Я вспоминал, как когда-то один из сторожилов катка - мужчина, уже в годах - мне сказал:
- Тут все носятся, но ты, кажется, шибче всех. Молодец!
Больше десятка лет я ходил мимо катка! И, конечно, душу разъедала жажда движения. Но... терять два свободных для размышлений дня я позволить себе не мог. Теперь - да! И я выплескивал все, что во мне было, лезло через край. Я бежал по льду, как будто сорвавшись с какого-то крючка. Именно низкая посадка, длинный беговой шаг, разгон перед виражом и “вылет” из него, когда ты сам формируешь свое движение и ощущаешь скорость. Конечно, это делать не просто. Надо иметь сильные, хорошо натренированные ноги, легкие, сердце. Все должно работать и сильно. К концу сезона - в первые числа марта - когда морозы и метели уходили в воспоминания, когда дни становились и светлые и теплые катание наше превращалось в какое-то волшебство души. От ощущения быстрого бега, - твоего полета. Чтобы прочувствовать красоту движения - надо потрудиться, надо научиться, надо набрать силу. Надо почувствовать лед и конек. Бог дал мне страсть. Когда-то я мечтал о Медео и Давосе. Но все скрылось в небытие.
После льда наша команда, однако, не разбегалась. Все шли в кафе. Сдвигались столы. Очень быстро они чем-то накрывались и мы дружно начинали поднимать маленькие стаканы - пили водку! Надо было отдохнуть и набраться сил, чтобы дойти до дома. После коньков мы подали от усталости.
А Сергей начал служить. В Кандалакше - городе, в котором я формировался как пацаненок от 6 до 13 лет, учился до 6 класса - начала войны. Письма его нас не вдохновляли. Наконец, получили одно, которое нас повергло в шок. Он записался в повара! И был направлен на учебу в соответствующую школу. А нам написал: “как вы думаете...”. Вот я ему и отвечал:
...Ну что тебе на это ответить, друг мой? Дело сделано. Теперь мешай поварешкой в котле и радуйся. Понимаю, что с точки зрения обывателя - все же проще. Не надо возиться ни с ракетой, ни с танком. Да и ума много не надо. Весь курс укладывается в 3 месяца. Брюхо набито. От плиты несет теплом... Мама плакала дня два! Еле ее уговорил. Согласен с ней, что до одури обидно: сын живет сугубо примитивными идеями. Все пытается кого-то объехать. А жизнь уже начала объезжать кругом самого. Маман так бы не убивалась, если бы не понимала, что в этом движении – весь Ты сегодняшнего дня. В повара без спроса не берут!
Вообщем, думай, парень, сам. Жить тебе. Еще каких-нибудь 5-6 лет и тебе надо будет строить свою жизнь самому. Можно, конечно, прожить “припеваючи” поваром в ресторане, мясником в лавке, официантом и т.п. Но “припеваючи” получится только в том случае, если воруешь - другого пути нет. Грязная жизнь. От этой одной мысли гнусно на душе.
Маман я уговорил, что знания основ кулинарии в жизни могут пригодиться. Будет ум - выбьется в люди, будет интересным, честным парнягой, все будет хорошо. Ну, а если - как говорил мой отец - котелок не варит, то ничем не поможешь. Мой тебе совет - двигай в военно-морское училище! Из армии это сделать можно. Отсутствие своих идей, болтание на улице приведут тебя к катастрофе.
Ей-богу, нам обидно. Смотришь на других парней и девушек и диву даешься: почему мой-то сын так убого воспринимает мир. Почему он не понимает, что сейчас у него не детство, а порог жизни. Куда войдешь - там и будешь.
И кругом масса примеров. Вот у Толи брат жены тоже поваром отслужил. По девкам в самоволку бегал, чуть в штраф-бат не угодил, пьянствовал, дурью маялся. Поработал с полгода, видит не то! Теперь - грузчик в пароходстве. Клевая работа. Сидят. Курят. За жизнь говорят и по 200 р. получают. Что еще надо? Только в уме нет понятия, что грязная речь, мысли, поведение, дух. В 20 лет, то есть без светлых помыслов и стремлений, без попыток сказать свое Я, занять место в обществе, чтобы ходить по Земле с гордо поднятой головой.
Могут сказать: а что грузчик не человек? У нас все равны. Его работа нужна обществу и т.п. Все правильно. Только каждый человек, вступающий в жизнь до того, как стать поваром или грузчиком должен предпринять все возможное, чтобы выявить свои способности, заставить себя понять суть требований общества. А обществу нужны все способности человека, весь его напор, энергия.
Ну, а если человек не может осилить науку, что дают в ВУЗе - скажем, плохая память - ну, тогда делать нечего. Становись к станку, копай ямы, иди в халдеи. Инженер, это - знания, которые он приобретает упорным трудом. Но ему и открывают дорогу. И в науке. И в занятии командных постов в народном хозяйстве. Положение в обществе зависит от того, кто ты! За это платят, награждают уважают.
Но материальные атрибуты нашей жизни - вторичное. Они должны быть следствием богатой, духовно насыщенной жизни нормально развитого человека. Неужели нельзя понять, что жизнь одна!
Дорогой мой! Эти разговоры я веду с тобой уже несколько лет. А ты остаешься глухой и незрячий. Тебе одно, ты - другое. Ты все витаешь как бы в компании своих дружков. На днях видел И. Я останавливаться не стал... Он был в грязнобелых затертых вельветовых штанах, на голове какая-то бабья шапка, волосы в разные стороны и на лице - наглый, блуждающий взгляд наркомана. Здороваться было не с кем.
И другой пример. Глухов. Вежливый, аккуратный, как хороший товарищ, пришел тебя проведать. Мама от хорошей зависти даже заплакала.
Пройдет 20 лет - не успеешь оглянуться - и между теми, кто упорно учился, трудился, стремился, и, теми, кому хотелось бы устроиться половчее, потеплее, потише, поспокойнее - будет пропасть!
А самое страшное, - те, кому надо было “половчее” ограбят себя сами так, как никто никогда не ограбил бы их на большой дороге.
Душа, духовное начало, все красоты, прелести, радости настоящие в жизни будут законами раз и навсегда...
Тебя, если говорить серьезно, может “выправить” только коллектив. Высокоразвитый, дружный, в который нужно попасть. Разбить башку, но найти, попасть. Иначе жизнь пойдет крахом.
Тебе, наверное, не очень приятно читать это мое письмо. Но уж извини, дорогой мой! Еще труднее нам, потому что мы видим концы таких твоих действий. Мы знаем, чем эта “философия” окончится, если человек вовремя не очухается. Мне противно читать мораль до бесконечности, “натаскивать” неразумное чадо. Но по другому не могу. Это - мои убеждения.
Иди-ка ты, парень, в высшее военно-морское училище. Курсант, это - молодость, красота и сила. Больше поэзии, чем быть повелителем моря, я не знаю!
В 1973 г. У нас состоялась Всесоюзная конференция по УЗС в стране в г. Калининграде. Подводили итоги работ ряда институтов – ВНИИЭССО, ВНИИТВЧ, МВТУ и др. Разбирались с недостатками, сформировали планы работ на очередную пятилетку. Интерес у разработчиков был неподдельный. Это – светлое время нашей науки! Вечером, уже в поезде спорили до хрипоты и почти до утра: кто прав и кто не прав в нашей жизни.
Жизнь. Круговерть людская,
За отмычками к ней беготня,
Сами того не знаем -
Все в груди у себя.
Чтобы и как не случилось
С восходом солнца или спустя,
Кровь уже запеклась или еще дымилась
- все в груди у себя.
Упал ты или поднялся
В холоде или у огня,
Встретился или простился
- все в груди у себя.
Все, что внутри накопилось,
Все, чем дышал ты всегда,
Все, что ушло, возвратилось,
Все в груди у себя.
В дневнике памятка. Поезд. Духота. Температура в вагоне + 320. Пиво – дрянь. Ночь…
1973-1974 гг. в моей творческой отдаче явный “спад”. Хотя опубликовал 14 статей. Это вместе с полученными авторскими свидетельствами на изобретения. Но, видимо, надо давать башке и отдохнуть. А если учесть, что “кое-кто” в институте не может “разродиться” хотя бы одной статьей или заявкой в год, то - совсем и не плохо. Для меня же мало!
А как же оценивается - официально - работа лаборатории на НТС? Прибедняться не буду. Официальная выписка из протокола гласит так:
...проводятся большие работы по физическим основам процесса, разработки оборудования для УЗС металлов и полимеров; изготовлены и работают в промышленности большое число машин общего и специального назначения, в том числе автоматы типа АУС-1,5. Налажен серийный выпуск универсальных машин типа МТУ-0,4 разработаны, изготовлены первые образцы машин для шовной УЗС металлов... И т.д. Звучит!
Маленький коллектив, - всего то в лаборатории 10 человек, - а поднял огромный пласт научно-технических проблем по новейшей технологии и решил их. Не все. Но достаточно, чтобы дать возможность “дышать” промышленности.
Да, где-то я хотел повалять дурака. Отдохнуть от ломки. Где-то вынужден был вертеться, как тряпка в воде потока улицы. А где-то и захлебывался! Взять тот же автомат АУС-1,5. Это - сварка фильтров. Да, переливания крови. Нам объяснили: Куба. Раненные. И, вообще, война! Проблема - по своей сути - сложная. Надо сваривать капроновую вязку - мешочек - в размер. Чтобы ни один волосок не оставался на “весу”. Иначе попадет в кровь. Тогда раненному - смерть!
Задачи задали сначала МВТУ им.Баумана - там была группа по сварке полимеров во главе с С.С.Волковым, моим хорошим знакомым. Они сварили. Оценили процесс: надо делать 50 ед.оборудования, чтобы выполнял годовую программу, которая составляла цифру в несколько миллионов фильтров. Нам бы, дуракам, и делать эти 50 машин! Тема государственной важности. Деньги дадут. Кайфуй, наука! Что еще надо?
Заводчане - известный “Ленмедполимер” - бегали вокруг нас. Звонили: гибнут раненые! Но 50 машин - говорят - нам ставить некуда! Уже все спланировано, построено, завязано. Ну, типовой наш советский беспорядок - план! Срок! Годы спали - ничего. А теперь, чтоб 31 декабря - не раньше, ни позже, день в день - сдай!
Пришлось нам сесть в кружок. Анатолий Смирнов, который начал специализироваться на сварке полимеров, Федя Теляков, мастер на все руки, да я - вот и все “мудрецы”. Как ни странно, но решения нашли быстро - сказался опыт, знание, хватка людей. Гением на сей раз у нас оказался Толя! Да, придумал оригинальную фильеру для сворачивания капрона. И со сваркой нам все стало ясно.
Оказалось, что вместо 50 машин можно обойтись... одной! Невероятно, но факт. Но! Теперь дело было за кинематикой сварочной машины, т.е. действующий сварочный узел надо было “обвязывать” конструктивно. Надо было проектировать автомат.
Конструктор, который работал по нашим ТЗ, был парень шустрый, почти талантливый. У него все было просто. Например, мы ему говорим:
- Надо тянуть капроновый чулок строго в размер...
- Ну, это просто.., - отвечал он.
Хотя мы уже знали, что это далеко не так.
- Надо обеспечить подачу капрона в зону сварки с точностью + 0,1 мм.
- Ну, это мы сделаем.
- После сварки надо фильтр отрезать...
- Это просто. Здесь толкатель. Вот тут на ось поставим ножик. Чик и... готово.
Одним словом, конструктор, как конструктор. Не хуже, но и не лучше других. Быстр на поворотах. Он, не долго думая, в момент представил свою разработку нам.
При внимательном рассмотрении, оказалось, что все надо было делать наоборот! Мне пришлось его “вынести”. И еще более странным оказалось то, что он сопротивлялся недолго, что бывало с ним редко. Начал работу снова. Он, наконец, понял, что не все так просто. Время уходило. По заведенному в институте порядку за конечный срок выполнения темы всегда отвечала лаборатория. Маразм, а что делать?
Наконец, что-то у конструкторов родилось. Думать уже было некогда и чертежи передали в цех.
По заведенному в институте порядку... Да, цех брал “свое” время. Лаборатории оставалось почти ничего! Нам жаловаться было некому. У нас за спиной был заказчик. Когда цех собрал детали и узлы в “кучу”, конечно, о каких-то движениях их и перемещениях, говорить было нечего. Мастер цеха, который отвечал за эти работы, сказал прямо:
- Этому автомату место только на свалке!
Мне делать было нечего. На глотке - петля! Тогда, еще до сдачи цехом машины туда ушел Федя. Федя - золотые руки и светлая голова. Толя был вынужден тоже пропадать в цехе. Аврал. ЧП. Виноваты мы, идиоты! “Зачем брались за автомат? Кому нужен этот “героизм”. Делали бы просто сварочную машину! Это был бы простой и надежный шаг. Некуда ставить 50 единиц? Но мы тут причем? Почему мы должны отвечать за безмозглость других? Я себя ругал, как мог. А главный конструктор института, замшелая бездарь, ходил по институту и ухмылялся:
- Наконец-то, Холопова усадили в г...но!
Чем я становился в институте сильнее – тем больше было злости ко мне со стороны мелких завистников... Этому я не удивлялся.
Не надо мне венков лавровых,
Меня не надо разжигать,
Иду дорогой я терновой,
И верстовых столбов не сосчитать.
То нераспаханных полей приволье,
То кручи страшные - не зашибись,
То волн широкое раздолье,
То взгляда нехватает - высь!
Потом шумливость водопадов,
Потом крикливость стаи птиц
Ты отмахнешься. И опять своей дорогой
Натужено шагаешь. Нет! Бежишь.
Зачем бежишь, чему доволен?
Ведь края нет и ноша тяжела.
Поверь без ноши был бы я спокоен.
Но только ноша эта - голова моя!
Она источник вдохновения,
Она источник всяких бед,
Гнетут ее порой сомнения.
Она на все дает ответ...
Грязь завистников выпирала! Но мне надо было стоять.
А я смотрел, как работал Федя. А он пыхтел, потел, работал. Однажды мы с ним серьезно задержались. И не заметили, что все ушли. Все! И нас не заметили, закрыли двери. На замок! Служба на наши звонки не отвечала. Пришлось - дело было в конце декабря - выжимать нижнюю фрамугу окна и вываливаться из него. Хорошо, что был уже снег. И, это невероятно, но факт. Не каждый день из окон вываливаются кандидаты наук!
Сдали мы этот автомат. И еще один сделали. И защитили авторским свидетельством на изобретения. И Толе пришлось - более полугода - быть готовым по звонку с завода прийти им на помощь. Первые тысячи фильтров пошли, как нам говорили, на Кубу...
Несмотря на достаточно крупный, реальный экономический эффект нам, изобретателям, не заплатили ни копейки! Хотя наш пример - как нельзя относится к изобретателям - прошел в центральной газете ЦК КПСС «Правда».
Конечно, я не мог оставаться равнодушным к существующей системе взаимоотношений изобретателя с обществом. Примеров безобразий было - тьма! Я понимал, что при таком отношении государства к наиболее работоспособной, думающей, творческой прослойке общества, - дело идет к завалу.
Из этой работы я сделал, по крайне мере, один вывод. Если слаба конструкторско-технологическая база, если цех не способен делать более-менее сложные вещи, если руководство института бездарное и не может навести элементарного порядка в основных творческих звеньях - не берись, не лезь, не трави себе душу! Сорвешься, - твое место козла отпущения тебя ждет. Свист и улюлюканье страждущих плюнуть тебе в морду.
К 1975 году я имел уже более 40 свидетельств на изобретения. Творческий процесс, защита приоритета меня занимали все больше и больше.
В статьях и журналах приводилась масса примеров бездушного, черствого, возмутительного отношения к изобретениям. Слово “изобретатель” уже начало приобретать оттенки иронического смысла.
- Ну, ты, изобретатель, чего тебе надо? - Это так встречал какой-нибудь директор своего умельца.
Я понимал, что ни своего положения, ни, тем более, положения тысяч и тысяч таких же как я людей России-матушки, исправить не мог.
Моя писанина в ЦК КПСС в конце пятидесятых годов об организации совнархозов, о недопустимости развала устоявшихся в годы войны министерств, о крупных потерях, которые понесет страна, ни чему не научила. Партия знала, что делала! Но у меня сейчас в душе свербело: ну неужели не ясно? Интересы творческой личности ущемлены. Творческий процесс загниет. Борьба за лидерство среди капстран - при таких условиях - явно бесперспективна. Гниение во всех порах науки - большой и малой - очевидно. Что делать? Надо было снова освободить свою совесть.
К этому времени у меня устоялся интерес к “Литературной газете”. Там печатались интереснейшие материалы. Ну, я сел и... написал статью “Проза изобретательства”. Статью послал не особенно заботясь: напечатают или нет. Важно, что я сбросил груз с себя. Высказал свое мнение.
И тут получилось любопытное: мне вежливо и обстоятельно ответил В.Моев, из отдела экономики, которого я заочно знал по его талантливым статьям в “ЛГ”.
“...Отвечаю Вам - увы! - лишь в предварительном порядке, - писал он. Дело в том, что Александр Ильич Агранович, у которого была Ваша рукопись, который с Вами беседовал по телефону, - он заболел (стенокардия) и находится сейчас в больнице. Без него судьбу материала нам определить трудно. С одной стороны пишите Вы интересно - это привлекает к материалу. С другой стороны - в материале повторяется ряд вопросов, которые уже обсуждались в “ЛГ”... Впрочем, совсем даром время терять не обязательно. Быть может, имеет смысл, чтобы Вы предварительно сами поработали с рукописью? Например, пожертвовать некоторыми тезисами, которые были в статье Б.Данилова “Изобретательство: розы и тернии”, по возможности повернуть разговор - не лишая темы “мясистой” фактуры в дело рассмотрения морально-этических и крупных социально-экономических вопросов...”
Меня на флоте, в редакции газеты “Боевая вахта” хвалили: хорошо пишите! Но получить такой ответ из “ЛГ”? Крупнейшей, авторитетнейшей для меня газеты от Литературы?! Газета, с уважением, ко мне? Я писал статьи в “Правду”, “Огонек” и др. редакции. Думаю, что не бездарные. Но получал ответ максимум в две, много! полторы строчки. А тут полная страница! С дружескими рекомендациями и пожеланиями... Я был рад безмерно.
Дальше - анекдот! В тот день я пошел в баню. И надо же, на обочине тротуара увидел большой кусок газеты, видимо, кем-то оброненный. Может быть, брошенный. Поднял. Вижу: “Изобретательство: розы и тернии”. Автор - Б.Данилов! Конечно, я элементарно нашел бы статью Данилова и так. В библиотеке. В рядовой подшивке. Но на дороге? Сразу. Враз? Невероятно. Факт. Бермудский треугольник сместился на Гаврскую улицу? Перст Всевышнего?
Тут же в бане, не раздеваясь, я прочитал эту статью. Все ясно! Слесарь, хотя и талант - остался слесарем! Без обиды будь сказано.
Я наскоро попарился, не забыл помыться и бегом домой строчить ответ Данилову - редакции - любезнейшему В.Моеву. Что я написал?
...По статье Данилова. Парень, видимо, толковый. И на перо бойкий. хвост статьи хорош. Шапка - по трафарету. Коль скоро Аграновский А.И. высказал мнение, то тема “уже была” отвечаю. Данилов допускает ряд принципиальных ошибок.
Смотрите, с чего - опустим шапку - начинается статья?
...Отчего, спрашивается небезмятежная жизнь новатора? И отвечает: от того, что он человек беспокойный, а потому “неудобный”...
Ну, что, и в этом что ли корень зла? А кому это нужен этот “беспокойный” товарищ? К беспокойству близка суета, раздражительность, наконец, хамство. А чиновнику это и надо.
- Пришел, тут один, хамить, свое требует. Уже пятый раз. А согласно инструкции ему должно платить министерство...
Беспокойность, неудобство рядом не стояли с существом дела - творчеством человека.
“Новаторство”, одержимость, беспокойность натуры - набившие оскомину лит.штампы.
И, любопытнейшее дело! Сам-то Данилов плюнул на изобретательство, хотя и долго пребывал в верхах.
Почему же у нас много бюрократов и противников нового в технике?
Почему же руководители не допускают, чтобы человек “витал в эмпиреях”? Откуда, наконец, тернии? Все эти вопросы у Данилова остаются открытыми. И, далее.
Мне давно не нравится, когда в газетах, радио и в статье Данилова повторяется одно и тоже. Если новатор, то - рабочий, рабочий, рабочий. Возьмите любую газету! Посидите у ТV. Ей-богу, и смешно, и горько.
А на деле? Кто у нас изобретатели? 4/5, если не больше - люди с высшим образованием! Т.е. наша советская интеллигенция! Именно она и есть становой хребет научно-технического прогресса. И очень плохо, что в статье Данилова противопоставляется НИИ и КБ - одиночкам-рабочим. Рабочие - ах, какие умные - ученым. НИИ и КБ - производству! По-моему такая постановка вопроса - вредная по своей глубинной сути!
А почему же НИИ и КП плохо работают? Почему заводу только план по количеству? Чего план? Скажем дизелей с моторесурсом 0,2 от мирового уровня? Или обуви, которая миллионами пар лежит на полках магазинов? А где же выход?
Создание КБ для талантливых рабочих! В то время как сотни, тысячи инженеров не торопятся изобретать? Ну, не смешно ли это?
Я далек от мысли, что в моих материалах есть ответы на те вопросы, которые я только что задал Вам.
Прежде всего, я хотел бы - и больше всего - чтобы Вы поняли, что изобретательство, это громадный пласт социальных, экономических, политических вопросов. И без надлежащего решения их не будет у нас, в науке и промышленности ничего хорошего. И сотни фактов подтверждают это.
Из министерства выпихивают изобретателя не потому, что там сидят отъявленные негодяи. Директор завода, как противник новой технике - парадокс!
“Контора”, которая не “хочет” платить автору изобретения - несерьезнейшая вещь.
Масса несуразностей - в плане взаимодействия изобретателя с организацией покоится на прочном фундаменте юридических, экономических и организационных неурядиц. Во всех порах нашей системы! И в этом корень зла. Я далек от реформаторства. Это мне не “положено”. Ни по чину, ни по званию. Хочу лишь утверждать, что, если мы хотим активизировать многомиллионную армию наиболее талантливых рабочих, инженеров, ученых, то надо серьезно задуматься над отправными, законоположениями, определяющим отношение общества к этой категории людей.
Новое “Положение...” не решает этой проблемы. Оно бездарно. Составители его допустили грубейшую ошибку. В основу - кто есть кто - положено предприятие! В то время как первичным носителем идеи является человек. Наше министерство - исходя из этой идеологии “соорудило” приказ:… «Все машины должны быть на уровне изобретений!»… И, никаких!
Конечно, это большое дело, когда начальство требует. Но дистанция при этом до энтузиазма, упорства, вдохновения человека - огромная!
Я лично уверен, что пока власть предержащие не поймут, что изобретательство это - основа-основ технического прогресса страны, мы так и будем тащиться сырьевым придатком капстран. Мы все будем “догонять”, безнадежно отставая. У нас - у страны - есть потенциальная возможность не догонять, а вести. Надо только найти волшебную палочку. Совсем мелочь...
И, надо себе представить, редакция “ЛГ” взялась за мою статью всерьез. И опубликовала в виде моей беседы с Максаревым - председателем Комитета по делам изобретений и открытий. С фотографиями. С диалогами. В институте все “отпали”. Кто-то в зависти просто пожелтел:
- Как это тебя опубликовали? - Нажимая на слово “тебя”.
- Да, так, - говорю, - посидели, поговорили, и все...
А на самом деле более полугода работы. Три командировки в Москву. Увез впечатление от ребят-журналистов самое хорошее. Умницы. Живые, доброжелательные. Чувствовалось, что души у них горят за дело свое, чувствовалась их культура.
Я как-будто напился чего-то хорошего, теплого, бодрящего.
На прощание Удальцов - который был за А.Чаковского, дружески пожал мне руку:
- Пишите! Будем рады Вас видеть в редакции.
Я был рад, что мне удалось высказать свое мнение миллионам людей.
А дома опять письмо от сына. Служить не просто. Подсказывает маман сделать фальшивую справку о своем здоровье, чтобы подъехать в Ленинград, хотя бы на 2-3 дня. Хорош гусь! Даю ему отповедь.
...На что ты толкаешь маму? Ведь ее хорошо знают в поликлинике! Грубая фальшивка - не решение проблем...
Был у нас в гостях твой командир роты. Рассказал о твоих “художествах”. Примеры твоей расхлябанности возмутят любого. Тебе не поздно одуматься. Или с твоим приездом опять дешевые разговоры о пивбарах, дурацкой музыке, дешевом подходе к жизни... У такой жизни - ноги короткие! А комроты - человек правильный. Командовать ротой и учиться в академии может далеко не каждый. Он хвалил в тебе смекалку, находчивость, грамотность, но его искренне возмущали грубость, цинизм, неотесанность парня из Ленинграда... Правда, в последнее время - по его словам - ты в корне изменил свое поведение. К лучшему. У него есть надежда... А у нас?
Немного спустя мы получили от него еще письмо.
Кажется, ты начал “просыпаться”. Больше всего меня порадовало то, что написал заметку в газету. Значение этого факта переоценить трудно. Примерно 20 лет назад мой учитель, - а мы стояли на рейде залива Славянский и делать было нечего - посоветовал мне написать заметку в нашу флотскую газету. Со словами... Юра, пригодится под старость лет на корку хлеба... Пошутил.
И, надо сказать, что первые 60 строк своей жизни дались мне с великим трудом. Переписывал я ее раз 20. Это о том, что у нас, на параде, в День ВМВ состоялся спортивный праздник. А вторую я “влепил” на 400 строк. На четверть полосы газеты! И потом пошло и пошло...
Сейчас подвожу знаменатель:
- Ничто так не шлифует ум, как размышления над фактом.
- Ничто так не воспитывает волю, как борьба с собой. Мне еще, возможно рано тебе писать, но написать надо. Я всерьез подумываю о литературе. О необходимости научиться писать грамотно, ярко, доходчиво, серьезно.
На мою долю выпало много интересных жизненных ситуаций. Я прошел все ступени становления инженера, ученого, изобретателя...
Много глупых, невероятных комбинаций прошло перед глазами и в семье нашей. Надо учиться писать, как впрочем, и, прежде всего, думать!
Да, и решил себя попробовать. Написал пьесу. О жизни нашей в институте, о поворотах ее... Интересные оказались реакции. Сдал ее в машбюро. На неделе машинистка звонит: - Я старая театралка, пьеса интересная, хотелось бы Вас поздравить... и т.п.
Я ведь парень-то скромный, но меня трудно и остановить. И сдал пьесу на просмотр зав.литчастью театра на Литейном - молодой интеллигентной даме. И жду.
Через неделю встретились. Она мне говорит:
- Вы знаете, начало мне понравилось. Ярко, сочно, я думала хорошая пьеса. Перспективная для нас. Но... там, где Вы описываете любовные сцены - слабовато. Банально. Не интересно. Тогда я отнес свое “произведение” в театр Комиссаржевской. Встретил меня молодой человек. Вежливый и интересный в разговоре.
Через неделю он мне говорит:
- Начало пьесы вялое. Нет динамики. Нет живых людей. Все у Вас в лаборатории, как манекены. Но! Когда Вы описываете отношения Марины с Леонидом - главными героями, тут хорошо. очень хорошо. Интересно. Волнительно. Захватывает... Надо садиться и дорабатывать.
Это же надо! Полярные мнения! У одного пенька. Хорошо!
И тогда отнес я пьесу свою в театр И.В. Встретила меня мадам. Интеллигентка через край, внешне страшная, как ведьма. Ну, думаю, что эта-то скажет? Через две недели кое-как созвонились:
- Ну, это не пьеса. А так, сырые размышления. И говорить не о чем. Зайдите, возьмите рукопись.
- Так, мадам, может быть Вы ее просто пошлете почтой? - предложил я.
- Мы не можем тратить зря деньги.
Я смеюсь. Я торжествую. Вот так, милок! Это моя дурь. А надо. Мне душу рвет - хочу ее освободить от тех идей, которые сидят во мне.
А писанина - труд сладостный. Трудно, тяжело - да у меня и времени-то нет! - И лучше его ничего нет на свете. Можешь себе представить: ты хозяин своих героев. Ты - властелин их. И то, что у тебя накопилось в жизни, то, что не по зубам - тут можно всех поставить на свое место. Порок взять за горло. И наказать. Торжествует благородное, нужное, праведное! У меня от волнения за своих героев, временами к горлу подкатывает комок - трудно дышать, на глазах - слезы. Я спас от смерти слабого! Блаженству творчества - границы нет...
И последнее...
Приобретая специальность, познавая тяжкий труд, воспитываю в себе зоркость. Ой, как может пригодиться. Заметил, что особенно ценны описания людей, знающих труд, прошедших тернии жизни. Даже не надо целины, тайги, зоны. В НИИ страстей ворох! Жизнь очень сложна.
Одним словом, я тебя поздравляю с первым трудом. И не важно напечатают или нет. Я тоже когда-то сомневался: а напечатают ли? Холопов и в прессе? Напечатали! Да еще как! Сейчас у меня более 120 печатных работ только по науке. И ты дерзай! Способность у тебя есть.
К лету я, как правило, начинал «дурить». С первыми лучами мартовского солнца я кончал зимний сезон на коньках. Мы “укатывались в усмерть”, хорошо, трогательно, можно сказать, душевно, отмечали это событие и расставались до следующего сезона. Все на катке были знакомые по интересу. Да, с весны у меня начинались хлопоты по яхте. Бесполезно писать в деталях обо всем этом. Сотни мелочей от киля до клотика и от бушприта до кормы! Если учесть, что я постоянно “изобретал”, то это серьезно усугубляло дело. Одним словом, весь апрель, май, июнь я, как правило, доводил рыбачью лодку “до ума”.
Однако, надо было - для паспорта - придумать для нее и название. Оказалось, что не все так просто. Я перебрал в уме названия яхт в клубах. Тут тебе и камни - одно время мы ходили на “Аметисте”, реки - “Кама”, “Лена”; озера - “Ильмень” и т.п. Не интересно! Не оригинально! И безграмотно. Лодка, яхта - женского рода. А тут “он”, “оно”! Глупости. Надо было искать. Решения долго не приходили в голову. И, вдруг, просматривая по случаю словарь иностранных слов, увидел: “Ксантиппа”. И пояснение: молодая и вздорная баба, жена Сократа! О! Тут что-то есть!
Надо сказать, что с женой мои отношения с каждым годом ухудшались. Сказывалась ее нервотрепка и по работе, и уходу за матерью, а также еще, с сыном. В армии-то в армии, а душа материнская болит. И еще одно. Мать любила сына какой-то гипертрофированной любовью. Она хотела бы отдать ему все. Все, что надо, чтобы он вырос умным, добрым, хорошим... У нас как-то состоялся на эту тему разговор. Казалось, внешне полушутливый, но глубинный по существу.
- Слушай, а если надо было бы отдать тебе Сереже, скажем, глаз, - спросил я ее, глядя в ее прекрасные большие карие глаза - красу лица.
- И не задумалась бы! - Таков был ответ. - Я все отдам, лишь бы он стал человеком...
И в то же время, повседневный, мелочный накал, изнуряющий жизнь семьи. Бесконечные упреки сына в неумении сидеть за столом, на уроках, в выборе товарищей... И ко мне тоже! - Лучше, если бы ты был шофером! - повторялось неоднократно...
Вздорная баба, жена Сократа... Я думал не долго. Это то, что надо! Хотя я и не Сократ.
Итак, моя лодка обрела лицо - “Ксантиппа”. И дальше в мыслях пошло-поехало...
Раз Ксантиппа такая мерзавка, что портила жизнь славному мудрецу, ее надо проучить, ей надо показать, что такое страх, боли, стенания...
Мои импровизации уходили далеко. Море - со всеми своими прелестями, причудами и невероятными комбинациями ситуаций - бесконечно. Другими словами, Ксантиппу надо было бросить в море на волю ветра и волн!
Пусть “понюхает” ветер сильный, жестокий, холодный. Пусть волна помнет ей бока! Пусть потрещат ее ребра.
Правда, я не хотел бы быть очень жестоким и в оценке поведения Ксантиппы. Она знала, что Сократ - дурак и неряха.
Но Ксантиппа, по своему праву жены, давала ему “примочки”, а Сократ думал. И у меня возникло подозрение: если не было бы Ксантиппы, то мир не узнал бы Сократа. О чем бы Сократ думал, если бы бабенка не поддавала ему “пару”. Вот он, размышлял, и стал… великим!
Для меня было ясно одно - моя яхточка должна была плавать с именем “Ксантиппы”. Гордым и звучным! И, как знать, может быть эта гордая и красивая гречанка не стоила той жестокой оценки, которую ей дала История? С тех пор на берегу и на море меня спрашивали: что это такое? Кто эта такая?
|