|
Я – лейтенант флота. 23 сентября 1951 г. Москва. Последние встречи и прощания. С кем-то – навек! Владивосток, зима 51-52 гг. Штормовое море Размышления о жизни. Первая подлость. Последняя драка под солнцем. Отпуск в Ленинград. Знакомство с Верой.
23 сентября нас выпустили! Лейтенантами флота.
Погода была прекрасная: стоял теплый сухой, солнечный денек. Я, как, впрочем, и все, ходил обалдевший от свалившегося на меня счастья. Моя физиономия, видимо, излучала столько тепла и радости, выпирающей из всех моих душевных начал, что прохожие порой оглядывались нам вслед. Хотелось петь, кричать, дурить. На плечах были золотые погоны, на боку кортик - символ моря - в карманах пачки денег - гуляйте, ребята! Да, денег нам дали много! Я ехал во Владивосток, на Тихоокеанский флот! Дорога была туда в то время дальняя. Экспресс из Москвы шел 10 суток. Вот и получились деньги. И отпускные и дорогое время и стоимость проезда. Денег таких я не держал в своих руках никогда!
Мои одноклассники попали кто - куда: на Балтику, Север, Черное море. Так складывались наши судьбы. И надо сказать, они складывались у всех по разному. Забегая вперед можно назвать трагические примеры. Кривицкий, кажется, попал в сердцевину флота - Кронштадт. Служи и служи! Спился. И, однажды, после очередной гулянки, упал на леера собственного катера. Перелом позвоночника. Смерть. Хохлов попал на Черное море. Флот Королевский, под особым присмотром морских чиновников из Главного Штаба. Теплынь. Курорты. Сказка! Смыло за борт во время шторма. Погиб Шурик Лавров - мой сосед за столом в Подготовительном училище. Не прошло и года, как он застрелился.
Через несколько дней я расстался с Ленинградом в глубокой печали. Не верилось, что я его покидаю, до последнего дня, до гудка паровоза. И только когда поезд тронулся до меня “дошло”: началась новая, неведомая доселе жизнь. Я еще не знал, что ждет меня на флоте, но потеря любимого города, который вошел во все поры моей жизни, была весьма чувствительной.
В училище мы все были как бы за пазухой. Были мелкие шалости, - получали маленькие неприятности. Теперь - другое дело. Ты офицер. Ты командир. Тебе доверяют. Вот и отвечай! В этот один день прощания с Ленинградом я повзрослел, кажется, на 10 лет.
В Москве случайно встретил своего соседа по парте Казанского Ю.Н.; зашли к Шурику Лаврову, который был отправлен после окончания ЛВМПУ на учебу во Владивосток и мы “загудели”. Начали у Шурика дома. Его бойкая сестра начала советовать нам посмотреть стройки коммунизма - высотки, - которые высасывали у народа последние копейки, прославляя сталинскую эпоху, но нам было не до этого. Мы смотрели друг на друга, радовались и прощались. Пили. Надо сказать, что культуру “пития” я отрабатывал тоже годами. На каждом курсе Высшего училища у меня был план посещения кафе и ресторанов. Надо было посетить все, начиная с “Европейской”, “Астории”, “Метрополя”, ?Квисисаны?, “Норда” и кончал, кажется, “Уютом” на Литейном. Денег было мало. Использовал каждую возможность. Успехи были очевидны: Водка исключалась напрочь. Это считалось у нас дурным тоном. Мы пробовали вина. Разные. Марочные. Понемногу. И пытались понять их толк. Надо сказать прямо: усвоение “материала” шло намного успешнее, чем, например, математики, астрономии, оперы... Тогда в башку мою дурную въелась истина Кантемира:
...В весели, в пирах мы жизнь должны провождати.
И так она недолга, на что коротати.
Крушится над книгами и повреждать очи?
Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?
Это Кантемир. “К уму своему”. Как не послушать умного человека?! Но это шутки. У нас было время познания окружающего мира. Надо было познать и это. Однако, распитие горячительных у Шурика показало, что нам явно “мало”. Мы вышли на улицы Москвы веселые, возбужденные, ищущие. Тут же, напротив ЦК ВКПб - а Шурик жил в центре - нашли кафе. Сели, добавили и еще более радостнее вышли. Москва была прекрасна. Погода на редкость теплая, светлая и сухая. Навстречу шли улыбающиеся, как нам казалось, люди. Конечно, трезвые смотрели на троих, молодых, если не сказать сопливых, только-только надевших форму лейтенантов, которые шумно обсуждали свои достижения на флоте... и улыбались. Мы были в своем подпитии невинны, как дети.
Однако, пройти мимо кафе “Артистическое”, что было напротив МХАТа, мы не могли. Зашли. Сели. Добавили. Шурик, душа которого натосковалась по Москве начал было шуметь: “Мы с ТОФа”; “Дал газ”, “Шапка дыма”, “Были ли вы на Курилах?” и т.д. Короче - мне пришлось успокаивать его и Казанского, ибо официантка дважды напоминала: ребятки, нельзя-ли потише!..”
И мы пошли во... МХАТ. Смотреть Аллу Тарасову, Грибова...
Через 2 дня мы расстались. С Шуриком Лавровым, как оказалось, навсегда. Года служить ему хватило. Симпатичный, добрый, честный паренек не вынес грубости и хамства, всех тех мерзостей, чем мог одарить флот молодого лейтенанта и... застрелился. Там, во Владивостоке, в бухте Диомид.
В Новосибирске - я заехал к родителям - я ходил в театры, катался на коньках, бродил по городу, “строил” любовь. На сердце была “страшенная” пустота. В душе ни проблеска. Я продолжал переживать потерю Ленинграда, Запада. Я ехал в Азию. Я уже знал, что из Владивостока выхода нет, отпуска запрещены - шла война в Корее...
Владивосток нас встретил казармой в 50 коек. Тут мы и стали ждать назначения. И опять: кого - куда! На Камчатку, в Сов.Гавань, в Порт-Артур...
Когда я узнал, что служба в этих отдаленных базах ограничена сроком, я забегал в отдел кадров флота. Нельзя-ли..? Не тут-то и было! Мне - Владивосток! Десантные корабли. Точка. Для меня это было ударом в поддых. Как-никак я мечтал о торпедных катерах, быстрых, маневренных, корабликах, обладающих огромной силой торпед; мечтал о морских охотниках. Что может быть интереснее охоты за подводными лодками врага; Я мечтал об эсминцах. Мощных и сильных кораблях - красе и силе флота! Наконец, есть сторожевики... крейсера. Но в отделе кадров флота мне сказали твердо и ясно: на десантные корабли нужны штурманы, помощники командиров. Вы прошли стажировку как штурман, помощник командира; что мы Вас должны посылать на эсминец артиллеристом?
Логика кадровиков была убийственной. Я, скрипя сердце, направился в бригаду десантных кораблей. Но надо было представиться командующему флотом, адмиралу Пантелееву. В назначенный срок я вошел в его кабинет. Он был седой, весь в наградах и нашивках.
- Тихоокеанский театр самый большой, самый важный, - сказал он, - Америка – вот она! Напротив нас. Самый главный наш враг! И махнул рукой в сторону огромной, во всю стену, карты. Служить на нашем флоте – большая честь. Надо доказать своей службой, что…
Наконец, командующий окончил свою речь и пожал мне руку. Я откозырял ему и вышел.
Мой корабль - десантный, номер 38 - стоял, что называется “под парами”. Был приказ командующего флотом: Для освоения кораблями флота особенностей зимнего плавания, направить в бухту Стрелок и прилегающие к ней районы Японского моря два эсминца, два тральщика, два десантных корабля. Кораблям быть в месте дислокации 1 января 52 г. Возвращение в Главную базу флота - 1 марта!
Шел декабрь. Морозы были 10-15-20оС. Если борты корабля имели кое-какие теплоизоляционные покрытия, то подволок был голый. С него уже струйками стекал конденсат. Калориферы работали исправно. Что делать? У русских мужиков - а командир был из ярославского колхоза, после окончания в 1944 г. штурманских курсов - все просто: на палубу - опилки! А опилки накрыть досками! Все! Когда я поднялся по трапу на корабль, все так и было: доски, опилки, матросы, боцман. Кто-то сомневался: сдует, смоет... А командир на таких только покрикивал: … мать Вашу смоет! Я тебя в момент самого сдую! Тоже мне пиз...к нашелся! Больше опилок! Сбивай доски! Да, не так! Му...к! Кто так гвозди забивает? И хватался сам за молоток. А где помощник, подумал я.
Помощник - как выяснилось потом - по знакомству получил предписания отправиться в Академию тыла и транспорта. На учебу! В Ленинград. После 3-х лет службы! Он сидел в своей каюте и покуривал. Дела, говоришь? Ну вот и беги в штурманский отдел флота, на подъем карт, в тыл флота к интендантам за харчем, в хим.отдел - за хим.ср...ю, не забудь артиллерию! У нас “Эрликоны” американские, а “Катюша” - наша. две дырки заткнуть надо! Понял?! Да, и механика-мудака - не выпусти из виду: он соляр забудет на поход взять! Он чувствовал себя королем, говорил не торопясь, скорее - небрежно, временами сплевывая табачинки с губ. Я на этой галоше нае...ся! С меня хватит. Ты молодой, вот дела и примешь. По ходу дела. Вся матчасть расписана на командирах отделений и БЧ. Вопросы есть? Лениво спросил он.
Я сидел, малость ошалевший. Чего-чего, но такого я не ожидал. По моим понятиям - был опустившийся субъект, циник от флота, прохиндей.
В мыслях не мог себе представить, что через 3 года службы я буду не лучше его. Это - потом! А сейчас? С трудом собрался с мыслями. Куда бежать, что делать. За ужином командир добавил: спирт не забудь! Эту гениальную мысль я оценил буквально через неделю...
31 декабря 1951 г. мы снялись с якоря и швартовов. В бухте Золотой Рог уже ставал лед. Нас “подталкивали” ледоколы. Еще немного и мы оказались на чистой воде Босфора Восточного. Полный вперед! Что же будет с нами в штормовом зимнем море? А пока ничего! Стоял ясный, зимний день. Видимость больше 20 миль. На горизонте ясно вырисовывался остров Аскольд. К ночи на небе высыпали звезды. За кормой - буруны от винтов с мириадами светлячков. Ветра нет - штиль полнейший. И огоньки маяков! Можно писать картину: Корабль в море. Ночь. В 24.00 я спустился с мостика в штурманскую рубку и записал в вахтенный журнал широту и долготу места! Наступил Новый год - 1952. О такой экзотике я и не предполагал. Какой будет год? Что он принесет нового? Хорошего! Я себе представил, как там, далеко-далеко в Ленинграде за столами поднимаются бокалы с вином. Всегда, во всех компаниях мы проповедовали:
Пора, друзья! Настал желанный час
Я вижу радость в Вашем взоре
Пусть первым тостом будет в этот раз
Как повелось у нас: за тех, кто в море!
Да, это была экзотика. Начало службы - несмотря на экстраординарную обстановку лихорадочных сборов - было памятным, хорошим. Я офицер, стою на мостике боевого корабля, защитник Отечества! Меня долго и старательно учили, обували, одевали, кормили... Я был должен честно служить своей Родине! Задания из штаба флота нам сыпались, как из рога изобилия: 10-го быть в Тернее, забрать группу гидрографов. Не успели стать на якорь, - снова радиограмма: 18-го быть в ..; 23-го - во Владимире... и т.д. Началась настоящая “экзотика”. Ветрище 9-10 баллов! Температура воздуха минус - 20оС. Мостик открытый. Холод - невозможный. Никакая одежда двойная, тройная - не помогает. Не мерзнут только глаза! На палубе - каток! “Катюша” в 9 метрах от ватерлинии в ледяном панцире! Это мы уже вторую неделю “пашем”. Командир весь обмерз еще на первой неделе. Лицо вспухло. Лежит в каюте. Лечится. Спиртом.
Я в походе - штурман. И, если по закону, то - мое место в рубке. Сигнальщики должны стоять на открытом мостике. Стоять и смотреть вперед: по закону, по уставу, по военной сути. А я? В тепле? Так какой же я морской офицер? И я стою на мостике с матросами. Идем вдоль крутых обрывов Сихотэ-Алиня милях в 3-х от берега. Нам надо “занырнуть” в маленькую бухточку. А если бухточка, то – расщелина в горах. Временами, когда мы проходим такую расщелину, она, кажется, работает как аэродинамическая труба! Там ветер усиливается до воя. В одну такую расщелину – бухточку, мы со своим “парадным” ходом в 12 узлов едва вошли. В такие минуты я вспоминал Новосибирск, театр оперы и балета, себя в парадном костюме. Каков перепад обстоятельств?
Но были и волнующие по своей красоте картины. Они запомнились на всю жизнь. Таких картин нет нигде; никто никогда их не напишет. Айвазовский писал свои шедевры, будучи на берегу Черного моря. Зимой, в море художников не бывало, никогда, видеть эти красоты выпадало только нам - морякам!
Временами мы стояли в заливе Стрелок. Она уже тогда планировалась, как Главная база флота. В то время это была дикая глушь. С десяток домов в одном углу, пять - в другом и два - в третьем. Эсминцы и ТЩ стояли на рейде. Они ходили мало. С топливом было плохо. Экономили. Нас гоняли.
Десантные корабли использовались для перевозки и высадки людей по всему побережью, продовольствия, строительных материалов, сельхозтехники, скота... На флоте даже бытовала шутка: подать кружку пива и ДК!
Должен сказать прямо. После того, как я с год проплавал на ДК, мое мнение об этом классе кораблей резко изменилось. В лучшую сторону. В пользу американцев. Во всех отношениях. Это были знаменитые корабли.
- участники высадки десантов в Сицилии, Нормандии, островах Тихого океана. Живучесть - потрясающая! Мореходность - любой океан. Осадка носом - 0,9 м Он подходил к берегу, к которому не могла подойти шлюпка.
Прошел январь. Итак, Стрелок! 5 февраля в своем дневнике пишу...
...Взяться за дневник подтолкнула музыка из «Любимых арий». Знаменитый и удивительный музыкальный фильм. Какие арии, какие артисты! Внутри вся моя душа дрожала от волнения. На глазах выступали слезы. Сидеть и смотреть фильм, когда на тебя могут посмотреть матросы, а у тебя на глазах... не очень то было и удобно. И тем не менее так. Я вспомнил Ленинград. Его проспекты, парки, мосты... театры, музеи... Знакомых... Уют квартир... Возможность что-то увидеть, узнать, почувствовать. И все это осталось где-то там, далеко-далеко, за 10 тыс. километров.
О жизни, о службе, о женщинах, стоя на мостике корабля, думал уже не так как год назад.
Когда ты оказался в зимнем, бушующем море, когда тебе, как воздух нужна твердая земля под ногами, когда ты не видишь знакомых и близких, нужно тепло в душе и любовь – прежнее представление о том, где земля, а где небо, уходят из твоей головы куда-то далеко – далеко, ты просо видишь другой мир, у которого своя точка отсчета, свое измерение. Это не кино. Это – жизнь. Спустившись в каюту, я записал:
Я за страдания. И за море слез,
Тоску и ожиданий муку.
Пусть только светится душа всерьез,
Надеждой всколыхнуть забывчивую душу.
Это еще к тому, что от К. я не получал писем.
Да, мне нужна опора. Чтобы кто-то вдохнул в душу что-то сильное…
Судьба! Больше всего меня давит бессрочность пребывания на этом флоте...
К 23 февраля, к великой нашей радости мы возвращались в г.Владивосток. В бухте Золотой Рог стояли еще тяжелые льды. С ледоколами протолкнулись к пирсу. Отшвартовались.
Началась холостяцкая жизнь молодого флотского офицера на берегу. С декабря до марта я ничего, кроме матросов и корабля не видел. Разумеется, службой я был доволен, несмотря на весьма суровые условия на корабле, абсолютно неприспособленного для зимнего штормового моря. Я к службе стремился. Я ее получил. Много и сразу.
Жизнь интересна, когда она многогранна. Во Владивостоке к тому времени был один музей, один театр и дом офицеров. В кинотеатре шли одни и те же фильмы неделями, если не месяцами. Но были рестораны и женщины. А у меня - деньги! И появились приятели, более опытные в “береговой службе”, чем я. Что делать? - вопроса не было. Надо было идти в Дом офицеров и... танцевать! Так я “протанцевал” всю весну, лето и осень 1952 года. Насмотрелся. Наелся. Мои радикальные взгляды относительно женщин запахли либерализмом. В жизнь вошло нечто новое и, самое главное, осмысленное.
Я стал на позицию девушек, молодых женщин, которые “набивались” в Дом офицеров на танцы. Что им делать? Куда идти? Как строить свою жизнь? Сидеть дома и читать? Вязать? Шить-кроить и т.п. А куда деть свою натуру, когда молодая кровь зовет... В конечном счете найти себе пару - закон общебиологический, а не настроения. В принципе женщины, в этом отношении, намного серьезнее мужчин, ответственнее.
Но это идеология. А практика? Практика ошеломляющая. Как-то я сидел со своим приятелем, флагманским физкультурником и обсуждал этот вопрос. Он стал считать. Оказалось, с марта по июнь - когда наша бригада стояла на 31 причале - он переспал с 24 подружками. Разными по возрасту и положению. Фамилий не знал. Как их звать сбивался. Таких лейтенантов у нас было много. Дикая, дурная кровь гуляла в жилах. Это был спорт. Можно смело было утверждать, что добрая треть всех вступающих в жизнь флотских офицеров - молочные братья, ибо доминировало морское двоеборье: шишка и газ.
У меня тоже в жилах гуляла дурная кровь. Но и здесь я оказался троечником, похвастать таким количество женщин, с которыми “имел дело” не мог. Были любопытные, смешные, глупые и серьезные истории. И везде были они - наши русские добрые, красивые, стройные девушки. Чтобы осуждать какую-либо из них, надо хорошо знать мотивы ее поведения. И разобраться в своем. Мы, мужики, тоже, поле, плохо вспаханное и дурно засеянное в этом отношении. Такие и всходы.
Однажды на танцах я увидел стройную, спортивно сложенную, вполне симпатичную девушку. Оказалось - инженер-технолог по хлебу. Конечно, не обыграть эту животрепещущую тему, разумеется, в самом доброжелательном смысле и тоне - я не мог. Мы танцевали и смеялись. Короче - познакомились. Встречались и раз, и два, и три. Она оказалась выпускницей нашего технологического института, интеллигентной, начитанной, вообщем, интересной. С ней можно было поговорить и хорошо провести время. От всех моих попыток “сблизится” ловко уходила. Да, серьезная девушка - размышлял я после очередного свидания. А как кровь? Надо было что-то делать. При очередном сходе на берег, несмотря на то, что Маргарита - так ее звали - мне очень понравилась, я уже пошел в другую сторону и “застрял” там на неделю-две! Вот тут-то и раздался звонок. Это была она.
- Сижу дома. Никуда не хочется идти. Приходи...
Я понял, что она “созрела”. Разумеется, ночь, проведенная с женщиной, с которой только-только познакомился, еще не разобрался “где и что”, это - одно дело. Если она уже как-то “вошла” в твой мир размышлений, если, тем более, уже нравилась и ты очень, очень “хотел” бы, и ждал этой ночи - другое дело.
В принципе женщины так и поступают. Сразу ложится в постель с мужиком, которого она только увидела, уж очень жаждущие, непутевые, пьяные.
Все это к тому, что на зов Маргариты я понесся с великим желанием...
Да, это была ночь. Вся наша ночь. Уже позже она мечтательно сказала: Как странно в жизни получается. Еще совсем недавно мы не знали друг-друга, были чужие, а сейчас, мне кажется, роднее тебя и нет человека на белом свете...
И меня «понесло» …
Я вошел в любовь непроторенною дорогой,
Как и все мы в восемнадцать лет,
Ощущая нежность первых поцелуев,
Я сказал бы: в книгах ничего об этом нет.
Сколько книг, стихов написано о счастье,
теплоте души - верней,
О любви большой, о страсти
Как еще сказать объемнее, сильней.
Не могу. Никто не может словом
Хоть и мыслят написать новей,
Только музыку вливая в душу
Можно что-то рассказать о ней.
Это что, опять стихи? Сильный напор времени и обстоятельств играет со мной злую шутку. Что-то «лезет» из меня; из каких-то неведомых уголков души, выпирает, выплескивается наружу. Краткость, четкость, ритмика. А ума-то еще нет! Как нет и элементарных знаний о стихосложений. В конечном счете, - я весы. Романтик по гороскопу. А может быть это и есть, когда Сатурн (он) начал упираться в Венеру (она). Короче, я смеюсь над собой. Это - стихоплетение.
Очень хорошая была Маргарита!...
Расстались мы с ней плохо. Я оказался и не серьезным, и, как оказалось, подлым.
Однажды она, мягко улыбаясь, осторожно сказала: Ты очень много старался. У нас будет ребенок... Но женитьба ни коим образом не входила в мои планы. Эта информация меня не обрадовала.
- Маргарита, дорогуша, зачем... так сразу... нельзя... я не созрел, - залепетал я.
У нее на глазах появились слезинки. Она молчала. Я чувствовал себя неважно. Еще поговорили о чем-то малозначащем и я ушел.
В то время - не знаю как сейчас - нашего брата - молодняк старожилы напутствовали сразу: “любишь кататься на санках, люби и возить”. Т.е. нужны решения. Возить саночки я не хотел, не мог. Ведь, видел: хорошая, мягкая, добрая молодая женщина. Что еще надо? Воистину, черт командует нами. И жизнь подтвердила это. Но позже, когда изменить ничего было уже нельзя. А тут не прошло и дня, как на улице встречаю ее подругу: Что это у тебя с Маргаритой?
Ты знаешь.., понес было я. Она знала все.
- Смотри сам, - довольно резко сказала она. - За аморалку будешь отвечать!
Я понял все и сразу. Она была активистка хора Тихоокеанского флота. Свора политработников у нее была всегда под рукой. А им только ввязаться, да изобличить! Мои шансы уцелеть были весьма невелики.
Маргариту я понимал. Ее боль душевная очевидна. Ее слезы, возможно, меня бы и “добили”. Но ретивость ее подружки перешла некую грань, разделяющую сострадание, желание как-то помочь с явным шантажом. А шантажировать меня было нельзя! Не та у меня натура. Странное дело. Если всю неделю я корил себя за бессовестность и нечистоплотность, то после прямой угрозы передать это в политуправление флота все мое “мелкобуржуазное чистоплюйство” как сказал бы наш гений - учитель - Владимир Ильич, враз исчезло. Я обещал жениться? Я нарушил ее невинность? Мы строили какие-то совместные планы? Так, в чем же дело, девушки-товарищи?
Через неделю она пришла на пирс, к кораблю, благо мы стояли на 31 причале, прямо в центре города.
- Я решила делать аборт. Тут меня все знают. Поеду в Хабаровск. Дай денег, - проговорила она.
Вид ее был подавленным. Ни слово не говоря, я дал ей денег и мы расстались. Если бы! Прошло достаточно много времени. Месяца два-три. Я уже забыл про все эти волнения. Как-то уже видел ее с другим морским офицером - капитан-лейтенантом, молодым, симпатичным и малость знакомым мне. Этот-то кадр, как-то и подсел ко мне в ресторане. Поговорили. Разговорились. Упомянули Маргариту.
- Ну, и как она? - спросил он.
- Хороша девушка, отлично дает.., - в винном угаре похвастал я.
Сказав мерзость, я ни о чем не подумал. Как будто Маргарита сделала мне что-то плохое, как будто она себя вела, как распутная бабенка. Мерзость моя еще заключалась в том, что я не был настолько пьян, чтобы так говорить. Это было в 1952 г. Сейчас в 1998 году я бы стал перед Маргаритой на колени и просил прощения. Прохвост.
Я заметил, что парень как-то изменился в лице. Еще немного и исчез. Мне же было все до балды. Я танцевал с другими.
Прошло еще с месяц. Однажды у касс пригородных поездов мы с Маргаритой буквально столкнулись. Маргарит а, привет! - начал было я. Она посмотрела на меня и буквально прошипела: подлец! И пошла в сторону. Я вспомнил ресторан, свои слова...
И последнее, про Маргариту. Много позже, пожалуй, через год, я ее встретил с высоким, красивым капитаном 3 ранга... Они шли по Пекинской улице вместе, держась друг друга руками в ладошках. Потом я встретил эту же пару лет через 15 в Москве. Они так же шли, держа руки в ладошках о чем-то весело болтая, по улице Кирова. Он был уже капитаном 1 ранга.
Упаси господь бог мне тогда показаться ей на глаза. Я был штатский «штемп». Истерзанный жизнью с видом бывшего “зека”, недавно вышедшего из колонии. А они молодые, привлекательные, довольные жизнью. Судьба меня карала.
Тем не менее, жизнь во Владивостоке продолжалась. По службе наш корабль толкали во все дырки. То за боезапасом, то за гидрографической партией... Надо было выходить на полигоны для отработки боевых задач. Мне это нравилось. Более того, десантные корабли, как класс мне начинал нравиться. Их важность была безусловной. Более того, анализ боевых операций во второй мировой войне показал, что без надежного, многочисленного десантного флота флоту и делать нечего. Надо вспомнить как высаживали десанты мы на катерах, рыболовных ботиках, шлюпках и т.п., абсолютно неприспособленных для десантирования средствах и несли чудовищные потери.
Американцы знали, понимали и делали все намного серьезнее. И работали с океанским размахом. Немцы намного им уступали во всем, но, тем не менее создали свою, знаменитую БДБ - большую десантную баржу. Она могла “тащить” все что угодно, имела отличный ход и была хорошо вооружена и могла подойти к берегу, несмотря на прибой. Мы вступили в войну, не имея ничего. Не случайно на каждого убитого немца мы потеряли семь русских парней.
В дни стоянок в какой-нибудь бухте в свободное время я садился за стол, брал ватман и начинал импровизировать - делать десантный корабль, каким он мне виделся...
Службой я был увлечен. Дисциплина, организованность, распорядок дня, боевая подготовка - все это были мои обязанности. И отлично. Чем больше работы - тем лучше!
На берегу, конечно, хотелось отдохнуть, проветриться, прогуляться.
Однажды я прогулялся...
Около центрального стадиона, на берегу Амурского залива я стоял с девушкой. Мы знакомились. Погода была на редкость хороша. Полоса июньских туманов, которая давит Владивосток, уже кончалась и солнце, будто от радости светило ярко. Была теплынь. Я был в гражданской одежде и сожалел, что на мне был пиджак.
В наш разговор вдруг вмешался молодой парень, примерно моего роста и весьма оригинально: стал рядом и начал пускать дым в нашу сторону. Мне это не понравилось, и я предложил девушке пройтись. Мы медленно пошли в сторону, по дорожке вдоль стадиона. Парень, не долго думая, начал нас догонять, догнал и, с целями, мне совершенно непонятными, еще раз выдохнул дым на нас. Мне это совсем не понравилось!
- Ты, что парень? - мирно сказал я. - Чего тебе надо? Светло, тепло, иди гуляй...
И мы неторопливо пошли дальше. Парень за нами. И снова дым нам в лицо! Я лихорадочно начала соображать: что делать? Этот тип явно хочет испортить мне настроение. Уже испортил! Мне - дым в лицо! Хам. Подонок. При девушке. Кажется, я уже ей представился: лейтенант флота!
В мозгу промелькнули слова адмирала: ”Если... бей первым, бей в самое слабое место и как можно сильнее..!” Но это идеология! А я уже “психанул”. Меня в драке было уже не остановить. В одну секунду парень валялся на земле, я ему, кажется, что-то разбил, лицо в крови.
Никакой идеологии! Я хотел его разорвать!
Но тут до меня донеслись крики:
- Мишку бьют!
- Это общага ПТУ, - успела сказать мне девушка.
Я понял ее. Воскресенье делать нечего, всем пацанам хотелось размять кости... Они в таком деле нормы не знают. Мне можно было лечь в госпиталь и надолго.
- Тогда, до свидания, - сказал я ей. И рванул прочь. Правильно говорят: одинокую лошадь табун всегда догонит. Толпа меня догоняла. Я бежал и думал: какая дикость? Впереди - кинотеатр, масса нарядных людей, все отдыхают, смеются... а я? Что творится? Где милиция? Кто поможет мне?
Я чувствовал, что еще немного и они меня догонят. Резко остановился. Впереди толпы, в 3-5 метрах, был мой “оппонент”. Он только остановился и нагнулся за булыжником. Я сделал обманное движение, подскочил к нему и в 2-3 удара снова свалил его на землю. И снова бежать! Однако силы мои были на исходе.
Не знаю куда делась вся моя натренированность бегать и прыгать и... Я задыхался! Наконец, на углу Ленинской и 25 октября, напротив ресторана “Золотой рог” я увидел стоящий на остановке трамвай и милиционера.
- Я лейтенант флота! За мной гонится хулиганье, прошу помочь. Вот мои документы.
Милиционер, еще не успел их взять в свои руки, как на него “навалились”: “Это он! Это он! Затеял драку среди бела дня”. И впрямь: перед милиционером стоял парень с разбитым в кровь лицом, разорванной рубахе. И я - в нарядном костюме, белой рубашке с галстуком!
Самое смешное и нелепое - больше всех кричал и показывал на меня маленький мужичонок: это он, это он, я сам видел! Мне было до остервенения противно. Пока все кричали, я медленно побрел в сторону театра. Сел на скамейку и меня, от отвращения, стало рвать.
Первый отпуск на запад. В то время я жил во Владивостоке с ощущением, что Запад, Ленинград для меня потеряны навсегда. Как уже упоминал, шла война в Корее. Владивосток и флот - рядом. Авиация постоянно в небе. Отпуска были запрещены. Мне было горько, обидно, тяжело...
И тут, вдруг пронеслась весть: отпуска разрешены! Радости моей не было конца. Я стал надеяться, думать, планировать. Составил список что купить. И получилось следующее: увеличитель с реактивами, галуны, логарифмическую линейку, перчатки.., О, дитя! А к кому зайти: в дома Казанского, Мишкина, Николаевых... И навестить знакомых девушек: Тамару, Люсика, Изольду...
Если бы отпустили! Если бы свершилось такое дело! Наконец, 14 ноября 1952 года я сел в поезд Владивосток - Москва.
В дневнике на этот счет у меня сделана памятка.
...Если услышу от кого-нибудь, что 10 тыс.километров пустяки – плюну, дабы не порол глупость...”
Да, тогда езды было много. Ровно 10 суток. Ехали еще берегом Байкала. Сплошные туннели! Поезд - боясь осыпей - временами еле-еле полз. Я замечал красоты Забайкалья, но душа рвалась вперед и вперед.
Наконец, когда уже в поезде Москва-Ленинград проводник объявил, что подъезжаем к Ленинграду, у меня от волнения на глазах появились слезы. Невероятно, но факт. Я все еще не верил, что это может случиться, что это будет.
Итак, Ленинград! Мой любимый, родной город.
Чем же занялся лейтенант флота в отпуске? Да, опять мариинка, малый оперный, музкомедия... Буквально через день. Днем - коньки! И музеи. И опять Эрмитаж и Русский, и Военно-Морской! Как пацан, ей богу. На 24 году жизни! И, тем не менее, факт. Меня тянуло к искусству, как жизненной необходимости.
После года владивостокских “шалостей” с девушками, насмотревшись на них в шалманах-ресторанах и побывав в постелях с разными, я начал задумываться: а что дальше? А пока шли встречи со старыми знакомыми. Например, в воскресенье 23 ноября я был с Катюшей в “Норде”. “Норд” я вообще любил. За входом - три медведя. И музыканты. И теплые пирожные со взбитыми сливками. И хорошие марочные вина. Что еще надо? Музыка, вино, женщины, сладости.
Катюша, потом известная певица филармонии – Екатерина Громова - симпатичная девушка с удивительными живыми глазами и голосом, - заканчивала в то время музыкальное училище.
Мне хотелось на нее посмотреть. Возможно сойтись ближе. Раньше она бывала у нас в училище, на вечеринках. Когда был в Стрелке она прислала хорошее письмо. Но, у меня что-то с ней “не шло”. Вот и в “Норде” она серьезно на все смотрела. Или так мне казалось?
Тем не менее я в отпуск приехал не унывать. И на следующий день закатил в ресторан “Москва”. О, эти танцульки! Живые, теплые женские руки, талия, грудь, - живая плоть и дыхание страсти. Породили их животные и пещерные люди, а умрут они только с гибелью всего живого. Что можно придумать лучше, если ОН хочет? Набегавшись за день на коньках, я лихо отдался сказке танцев. Конечно, появилась она. Простая, добрая, ласковая. С удовольствием рассказала где и как живет. Вышли мы вместе, завернули на Рубинштейна, на такси. Уехали в район Малодетскосельского проспекта, ввалились в какую-то комнату, кого-то из спящих раздвинули, улеглись и…
Уехать из Ленинграда и не “зацепить” на очередной год хорошую, порядочную девушку, которой я успел бы внушить к себе симпатию, было невозможно. А потому я приехал к Юре Казанскому, к его жене. Поговорить. Ты в институте училась? Училась. Подруги были? Были. Давай какую-нибудь на стол. Будем разбираться. Конечно, эти разговоры были под парами. Со смехом. Но для меня и со смыслом.
Конечно, жена приятеля, Валентина, долго вертелась: нет никого! Потом “подобрала” тетю “ого-го”. И габаритами, и интеллектом.
- Ты, что, подруга, тю-тю, - сказал я ей при встрече. - Я же не мусоросборщик. Мне через год-два жениться надо! Девушка должна быть по всем параметрам на пять! И дружно посмеялись. Ну, пошутили, и ладно.
Но на неделе мне позвонил Юра:
- Завтра у нас семейное торжество. Мы тебя приглашаем. И будет тебе сюрприз - девушка по имени Вера. Понял? Будь. Не опаздывай.
Я думал, что Валентина опять надурила, - она была на это способна.
Когда я пришел, то подготовка к торжествам почти заканчивалась. В большой, парадной комнате стоял огромный стол, уставленный всевозможными явствами. В центре стола стояли и радиально от него расходились множество бутылок с разным содержанием. Шампанское, коньяки, водка, марочные вина - чего только не было... Как-никак, но папа Валентины был скромный интендант при армии. До войны, во время войны и после войны. Это был, оказывается, рядовой ужин.
- А где девушка Вера, - нарочно громко спросил я приятеля.
- Пошли, - коротко и мягко, по-дружески сказал он. Комната, в которую мы вошли - а это была библиотека и спальня молодых, была полуосвещена. Просто горела одна лампочка на столике у книг. И там сидела девушка. Я рассмотрел ее. Глаза ее - большие, карие, с длинными ресницами были прекрасны. Особую прелесть прибавило и некоторое удлинение разреза глаз.
Прямой, аккуратно выточенный нос и небольшой рот выглядели великолепно. На голове - густая копна темнорусых волос в крупных кудрях. Она сидела с румянцем на лице. Ясно - красивая. Видимо, волновалась. Мы, разумеется, начали с шуточек. Когда она начала говорить, ее лицо оживилось и стало еще прекраснее. Когда она встала - оказалось, что “все” при ней.
Да, подумал я, таких на танцульках не видел. И, вообще, это далеко “не рядовой товарищ”. И сразу мысль: куда мне с ней? Я же ростом не вышел. Физиономия - около среднего, нет, ниже среднего уровня. На меня девушки сразу не кидаются. Нужно ой, ой, ой как с ними говорить, прежде чем кашу сваришь. Правда, если пошутить, то волосы на голове у меня шапкой, в груди огонь горит, желания есть...
Красивая жена - чужая жена. Так говорят в народе. А у моряка - тем более.
Одним словом, вечер прошел великолепно. Смеялись до упаду. В те времена я был большим шутником. И как-то Юра Мишкин – одноклассник - на одной из посиделок даже сказал: зачем нам Шуров и Рыкунин, если Юра есть, т.е. я, а Шуров и Рыкунин были записные трепачи, известные артисты филармонии того времени.
Мне было лестно быть на виду в компании. Я старался.
На следующий день, протрезвев, начался обмен мнениями.
- Мне она что-то, того, - начал было я, больше для понту.
- Ты, что, балда, за одни глаза на каторгу можно пойти! - возмутился Юра. Я его понял. Его подруга такими доблестями не блистала.
- Да, девушка серьезная, красивая, - сказала мать Юры.
Еще поговорили в таком же духе. И участь моя была решена. До отъезда оставалось три дня. Мы успели с Верочкой в «Мариинку» на “Аиду”, один день просто подышали зимним городом. Это было 12 декабря 1952 года.
Помню, у Аничкова моста, когда мы переходили Невский, я ее шутливо спросил: можно мы поцелуемся вот тут, прямо на середине... на счастье?
- Давай, - радостно ответила она. И мы звонко и сочно поцеловались. Потом прощальный бал и проводы. Все!
Когда поезд отошел от перрона – она, как потом выяснилось, остановила часы, которые я ей подарил.
|